законы писаны ворами от них легко уйти дворами © Санчесъ
Продрав глаза, поняла, что светло. По ощущению, часов девять. Исполнилась тепла и благости относительно короля, очевидно, не велевшего будить. Но таки завтрак я пропустила. Помнится, их величество говорили, что для меня персонально накроют, было бы желание. Кушать хочется, так что сейчас проверим. Не испытав ровно никакого желания подбирать платье, кое-как причесалась, закуталась в тёмную хламиду и босыми ногами пошаркала в трапезную. Дворец тих и пустынен. Никого по дороге не встретила, если не считать скульптурно неподвижной стражи — ещё бы, в девять-то утра все по делам расползлись. Тихонечко открыла дверь и сунула нос в пиршественную залу. О, живые всё-таки есть: король в неурочный час сидит за столом и беседует с кем-то в длиннополом белом одеянии и с длинной белой же гривой. Близоруко прищурившись, рассмотрела прислонённый к креслу рядом с ним посох и висящую на спинке оного белую шляпу. Во дворце, стало быть, гость. Неудобно незваной вклиниваться в их общество, пойду-ка я отсюда. Только собралась тихонько закрыть дверь, как гость обернулся и уставился на меня и сквозь меня. Опасливо застыв, несколько секунд чувствовала, что как будто рентгеном просвечивают, а потом ощущение сменилось волной необыкновенной теплоты, участия и восхищения. И тут я узнала эти лучащиеся добротой лукавые морщины. Подавив в себе желание с криком: «Здравствуй, дедушка Гэндальф!» кинуться к нему на шею, стояла и смотрела. Неизвестно ведь, зачем он здесь, что знает обо мне и как относится. Не факт, что хорошо. Дедушка же Гэндальф себя никаким рефлексированием не утруждал. Подскочив со стула, как молоденький, поклонившись, развёл руки и благостно, с умилением, чуть ли не сюсюкая, вопросил: — А кто это к нам пришёл? Тут же вспомнила анекдотик про маленького, хорошенького малыша, приведённого в кабинет к прокурору, и, когда тот так же умилённо спросил, кто это к нему пришёл, получил мрачный ответ: «Кто-кто… кто бабушку убил!» Трандуил захохотал. Гэндальф нет. Видно, мысли не читает. Поулыбалась, поздоровалась и подошла поближе. Вопросительно посмотрела на короля. Тот, перестав смеяться, сквозь зубы процедил: — Уехал, — и, гораздо приветливей, — присоединяйся, засоня) От сердца отлегло, и я радостно уселась за стол. Огляделась и осторожно скосилась на Трандуила: меню было примерно таким, какое я представляла себе, только попав сюда — сухие лембасы, зелёные листики, корешки. Всё очень постно выглядит. Ах да, и серые слизнеобразные кусочки, которыми меня после первой ночи кормили. Первая, она же покамест и последняя, ибо нефиг живого человека такой дрянью потчевать, хе-хе. Трандуил укоризненно посмотрел, я только ухмыльнулась. Но спрашивается, где трюфельки в сметане? Виноград, сыр, мёд и прочее? Я привыкла к хорошему. Заподозрила, что король не так уж рад дедушке Гэндальфу и втихаря троллит его. Вот откуда, значит, такие представления об эльфийской кухне, ага… Но кувшин с вином стоит, и они, похоже, больше на него налегают. Трандуил, выразив желание за мной поухаживать, с энтузиазмом навалил в тарелку постной несъедобности, особенно уделив внимание серой слизи. Сухо поблагодарила; с сомнением ковырнула, подумав, что, пожалуй, вечером поем, и взяла кубок с травником. — Ах, деточка, уже в третий… нет, кажется, в четвёртый… нет, всё-таки в пятый, прости старческую память, раз удостаиваюсь видеть твоё сияние — и каждый раз, как в первый! Красота невозможная! — смотрит с таким же умилением, как и эльфы. Но, по-моему, и подсмеивается… знаем мы эту «старческую память», угу. Только зазевайся, очнёшься на другой стороне материка в компании гномов, штурмуя драконью гору) Если по дороге не съедят. Молчала и улыбалась. Кислые мысли текли сами по себе; Гэндальф же продолжал осыпать меня комплиментами, да причём видно, что от чистого сердца, а потом перешёл и на короля, пафосно заявив, что, как издалека видно моё пламя, так и моего избранника тоже видно сразу. Сделал паузу и добавил: — Хотя также видно, что изначально честь предназначалась другому, нет? Вот об этом-то я и хотел поговорить. По тому, как подобрался обычно вальяжный владыка, поняла, что дошло до серьёзного. Причём подобрался неуловимо, внешне сохранив вальяжность. Пожал плечами: — Я избран богиней добровольно. — Да, грозу я видел. Вот и это тоже… — Гэндальф тяжело вздохнул, — такая сила не приходит просто так. Нарушение равновесия сил предполагает возможные изменения. Трандуил раздражённо дёрнул плечом: — Ты хочешь сказать, что я нарушил волю небес, и за этим последуют потрясения. Я правильно понимаю, старик? — и, не давая тому ответить, — что сделано, то сделано, добровольно я ничего не поменяю. В трапезной как будто потемнело, и они оба стали больше. Запахло грозой. Трандуил, нависая над Гэндальфом, добавил вкрадчиво: — И я в силе. Ничем не ограниченной. Свою же ты можешь применять только в случае нарушения равновесия, а его пока нет. — Пока, — куда делся добрый дедушка, лучащийся добротой и морщинами! Смотрит, как Клинт Иствуд, только сигары не хватает! Заворожённо смотрела, как они едят друг друга глазами, и боялась шелохнуться. В какой-то момент поединок взглядов прервался, и вот уже снова сидят и улыбаются, как друзья, светло и весело. Как и не было ничего. До чего они догляделись, так и не поняла, но Гэндальф ещё часа два дудел что-то про законы развития общества и потребное к ним уважение — особенно от лиц, облечённых властью и ответственностью. И что, если король не верит ему, пусть посоветуется с местным светочем духовности, Глоренлином. Ага-ага, я вот с ним даже не знакома. Из чего делаю вывод, насколько сдались владыке советы светоча насчёт духовности. В любимцах у Трандуила ходит белоглазый убийца Рутрир, от чистой духовности весьма далёкий. Трандуил, откровенно скучая, качал носком сапога и разглядывал кольца. И пыжился. Удивляясь чародею, желающему донести до короля то, с чем он никогда не согласится, посматривала искоса, в который раз удивляясь сказочной красоте эльфийского владыки и вспоминая, как он выглядит без одежды… закусила губу, вспомнив, как ночью гладила это тело. Поняла, что да, соскучилась, и коротко вздохнула, с досадой подумав, как некстати пришло желание. Подумала было уйти, но Трандуил мотнул головой: — Блодьювидд, не уходи. Не хочу отпускать тебя сейчас одну… подожди немного, valie, — и взял за руку, положив её к себе на колено и накрыв своей. И дальше развлекался, играя с моими пальцами и нежно взглядывая, и было очень понятно, что законы развития общества в интерпретации Гэндальфа владыку интересуют мало, а мага он слушает только из вежливости. Что ж, Гэндальфу в настойчивости не откажешь, но он наконец понял, что слова его пропадают втуне (я удивилась, сколь долго он верил в себя)), начал прощаться, по-моему, из мстительности сделав прощание многословным и всячески превознеся короля, обзывая его «лучезарнейшим» и прочими ругательными словами) Тот благодарил и хвалил в ответ. Я слушала вполуха, больше интересуясь играми с пальцами. Уходя в портал, Гэндальф, глядя почему-то на наши соединённые руки, пробормотал почти про себя: — А может, и обойдётся. Хотя, думаю, нам стоит ждать… — грозно воздев палец, — дракона из тьмы. — Дракона стоит ждать всегда. Прощай, Митрандир, — с эльфийской безмятежностью поглядев на грозящий палец, ответил владыка, вставая и проникновенно кланяясь — полагая конец беседе, чтобы у Гэндальфа не возникла мысль пойти на второй заход.***
После ухода волшебника со стола моментом исчезла серая слизь и иже с ней, и появились трюфельки. Владыка, в кои веки никуда не спеша, допивал вино, пока я ела, и мы просто болтали. Брауни уже всё убрали, а мы всё сидели, как-то хорошо сиделось в этом весеннем свете, в тишине и пустоте зала, под падающими с капителей лепестками роз. Наконец во благовремение вспомнила и не постеснялась спросить, не знает ли он, что с моими… гм… праздниками. Уж апрель на носу, пять месяцев с моего переселения в Средиземье прошло, а женские недомогания всё не возвращаются. Была поражена переменой в его лице — оно стало мягким и мечтательным, и он, как будто не веря себе, спросил: — Ты хочешь подарить мне ребёнка? Сделав соответствующий вывод по озадаченному молчанию, хмыкнул и сообщил, что эльфийки женский цикл включают-выключают по своему желанию, обычно, только если хотят забеременеть. Мой был выключен Леголасом, когда он меня лечил — в пути женщине гораздо проще живётся без этого. Заодно, если я не заметила, был остановлен рост волос на теле. Человеческие женщины всё равно часто их удаляют, так зачем ресурс тратить? Пусть лучше на голове быстрее растут! Покивала, только сейчас осознав, что да, вот ногти приходится подпиливать специальным камнем, а волосы и правда не растут нигде, кроме головы. Зато на голове за пять месяцев отросли — были до талии, стали до бёдер. Я-то больше валила это на чудодейственность местных вод. Стричься тут считается кощунством, и даже королевский куафер понимается не обстригателем волос, а их хранителем. — Если ты хочешь ребёнка, я верну тебе цикл, но посоветовал бы сделать это после середины лета, когда будет пройден обряд сожжения смертности, чтобы не возникло проблем с его проведением. Хочу ли я ребёнка от короля эльфов? О да. Трандуил, услышав мысль, порозовел. Явно тронут, не находит слов. И, как всегда, когда у владыки нет слов, он переходит к осыпанию материальными ценностями — испытывая дежа вю, смотрела, как из пола вывинчивается брауни с подносом, на котором груда драгоценностей. И, тоже не находя слов, думала, что лучшим подарком для меня был бы маленький беловолосый принц. Или принцесса. И что мир ужасен, выкидывать в него новое существо — грех, но я приму его на душу. Если, конечно, физически смогу родить. Не очень-то я фертильна, хоть и богиня плодородия. Сапожник без сапог, эхе-хе.***
— Пойдём, — Трандуил потянул к выходу. — Куда? — В постель. — А травник? — Если ты не поняла, в кубке он и был. — А погреться? Он притянул меня в свои объятия. Так увлекает за собой откатывающаяся от берега волна. Неумолимо. Головокружительно. Упругость губ, их влажность — всё как у человека… только ощущения при поцелуе совсем другие. Потом он поднял меня, будто я ничего не весила, и, шепнув: — Не могу, хватит, nieninque, — посадил на край стола. Панически выдохнув, выставила руку, упёршись в скользкую серебряную пряжку его пояса, и, соскользнув ниже, натолкнулась на подрагивающий, рвущий ткань чудовищный член. — Я не могу, я сейчас прямо здесь… — голубые глаза стали совершенно кошачьими. Он медленно и мягко укладывал меня на стол, задирая подол, и сразу, не подготавливая пальцами, упёрся и начал вдавливаться, не пытаясь остановиться. Крики и просьбы «Не сейчас», «Не здесь», «Не так» встали у меня поперёк горла. Судорожно дышала и не могла произнести ни слова, и только удивлённо распахнула глаза, когда поняла, что он уже входит, и я принимаю его, чувствуя лёгкое жжение, умеренное распирание и звериную похоть. То-то у травника вкус был другой… лошадиная доза небось, да и афродизиака бухнуто немало — так, чтобы наверняка. С тихим низким рычанием он толкнулся раз, другой и вошёл в ритм. — Nieninque, прошу тебя, открой глаза… вот так, — и толчки стали бешеными. — Не закрывай, пожалуйста, смотри на меня… Как он может что-то говорить? Я была способна только на крики. Всё время хотелось закрыть глаза и полностью уйти в ощущения, но он просил не закрывать, и я помню эти высокие, кипенно-белые потолки, эти колонны, с которых свешивались гирлянды роз, этот яркий свет, заливающий их, и его синие глаза, дышащие зрачки в которых заполняли всю радужку. — Ох, как я сейчас кончу… не закрывай глаза, almare caimasse… как я мечтал об этом, какое это блаженство, — он хватал воздух открытым ртом, со всхлипами, запрокидывал голову, с явным усилием опуская её обратно, и двигался всё быстрее, пока челюсть не свело судорогой страсти, и он, не в силах вскрикнуть и вздохнуть, не затрясся, отдавая раскалённое семя. — Богиня, прости, прости. Он с мокрым звуком вышел, и я почувствовала, как по ногам побежали скользкие тёплые струйки. Сжалась, но он, застегнувшись, уже завернул меня в одежду и понёс, хрипловато говоря: — Как мне было хорошо, как я хочу продолжения. Пойдём в спальню, а то я здесь продолжу тебя насиловать. Ох, как хорошо, когда ты готова, как сладко было войти в тебя, но я хочу на кровати, досыта, долго, долго. Он совершенно сошёл с ума, поставив на четвереньки на кровати. Эта поза почему-то заводила его так, что он терял всякую связь с реальностью и мог только рычать и всхлипывать, толкаясь сзади и придерживая за волосы, намотанные на руку и заставляя прогнуться сильнее. Так же быстро кончив второй раз, он заснул ненадолго, и я разглядывала его при дневном свете, удивляясь, что эльфы, оказывается, не совсем безволосы: в промежности золотился почти незаметный пух, и он же спускался вдоль хребта, на копчике сгущаясь почти в хвостик. Умилившись, подёргала за шёрстку и спросила, принято ли у эльфов прекращать рост волос на теле, а если да, то почему он этого не делает. Трандуил почему-то немного смутился: — Некоторые прекращают, женщины в основном. Я не хочу. Я мужчина, воин… Тебе не нравится? — Нравится. Я совершенно очарована, — и вцепилась зубами в хвостик, немного потянув за него, вызвав смущённый смешок — и — следом — очередной пароксизм страсти. Интересно, когда он занимается любовью, то начинает пахнуть лилиями — пронзительно и очень свежо. Была неприятно поражена, когда в какой-то момент открыла глаза и сфокусировала их на аспиде, свисающем с рога, торчащего из спинки кровати. Аспид пялился на нас с совершенно кошачьей бесстрастностью и кошачьим же отвращением. Смотреть противно-де, но я посмотрю… чего только не измыслят некоторые. Я бы, может, повизжала и попросила его убрать, но тут Трандуил сменил… гм… угол проникновения, и волна ощущений смыла всё. К следующему утру ноги тряслись, но ходить могла. Очевидный прогресс, хе-хе. Какие у него синие глаза стали, какой голос бархатный, с вдруг проявившимися нотками мальчишеской беззаботности, и это выражение счастья на лице… Какое всё-таки прекрасное, сказочное существо.