вообще бояться мертвых глупо они ведь умерли уже а вот живые ходют топчут и чушь ужасную несут © Дмитрий Алексеев
Боже мой, как я сама себя сглазила, мимолётно пожалев о пустынности королевского дворца! Владыка Элронд прибыл со свитой. Двести рыл, как изволил втихаря ядовито заметить Трандуил. Тут же, я так понимаю, вызвавший всех отлучённых от двора обратно — для равновесия. Трапезная, вмещавшая пятьсот эльфов, теперь всегда бывала полной. И я поняла, как неправа была раньше, думая, что часто сотрапезники смотрят на меня, как стая сарычей с ветки на тухлятину. Раньше тут была тихая деревенька, все были свои, ручные, а сейчас… входишь, и всё замирает, разговоры стихают. Сидишь, давишься трюфельками, а на тебя смотрит очень вежливая, исполненная восхищения компания сарычей. И я улыбалась владыке Трандуилу, старалась не разгуливать по укромным углам и увешивалась брильянтами как можно гуще. В купальни трусливо ходила только с королём, дожидаясь, когда он освободится от дневных забот. И всё равно один раз это произошло. Был такой чудесный мелкий дождичек; сквозь сияющую сетку капель просвечивало солнце. Не удержалась и пошла в сад. Казалось, в такой тихий прекрасный день ничего не может случиться. Шла, мокла, как лягуха, наслаждалась радостью дышать, тихим скрипом песка под ногами и одиночеством. Которое я бы хотела разделить только с одним существом на свете (где ты, сокол ясный?). Эльфы горазды появляться из ниоткуда, для моего восприятия, по крайней мере, и этот возник неожиданно. Выразил сочувствие тем, что я скучаю и мокну, сразу вызвав неприязнь. Мне кажется несколько оскорбительным предположение, что женщина в одиночестве скучает. А может, она вещь в себе и ей есть, так сказать, о чём побыть наедине с собой? Не лучше ли извиниться за нарушение покоя? Но он уже шёл рядом, болтая, как будто так и надо. А я была достаточно вежлива, чтобы делать вид, что он не докучает мне. Сказала, что уже собиралась обратно и развернулась в сторону дворца, сознательно удерживаясь, чтобы не идти быстрее. Думала, что обидеть ни одного эльфа на свете не хочу, а они обидчивы. Щас как-нить дойду, а уж в мои покои он за мной не пойдёт. Он говорил что-то, рассказывал — ничего не помню. Шла, раздражённо вспоминая свой мир, и как я любила в мелкую морось и непогодь погулять по Невскому проспекту без зонта. В каком-то смысле для меня это было медитацией. Моментом встречи с собой. Иногда удовольствие портила какая-нибудь, не побоюсь этого слова, падла с зонтом, неожиданно накрывая им сзади, и дальше уже идя рядом и порываясь беседовать. Они находили это романтичным, и зачастую в глазах этих скушных существ было видно историю, рассказываемую нашим будущим деткам, «как папа встретил маму, галантно накрыв зонтиком». Я это видела вторжением в личное пространство без спроса и разочаровывала их, оказываясь не такой милой особой, какой для них выглядела. Может, и мерзко это, но вот такой я человек. С поправкой на эльфийскую сдержанность ситуация была полегче, а всё равно напрягала. Я шла всё быстрее, а он уговаривал не торопиться, и старательно так. Поэтому для нас обоих было неожиданно, вылетев за поворот розовой аллеи, встретить на песчаной площадке молчаливую толпу во главе с Трандуилом и Элрондом. — Heru Индбар! — баритон владыки мягко раскатился в мокром воздухе. — Мне кажется, или Блодьювидд почти на рысь перешла, чтобы побыстрее сбежать от… вашей любезности? Отступив, эру Индбар с огорчением спросил у меня: — Я слишком увлёкся? — Вовсе нет, беседа была занимательная, всё хорошо, — говорить я старалась убедительно, а чувствовала, что вру. Трандуилу я обрадовалась, как медвежонок в присутствии браконьера встрече с мамой-медведицей, хоть и понимала, к чему идёт: небось тайная охрана донесла, и владыка не просто так от дел оторвался и счёл нужным сюда прийти. Мама-медведица была вкрадчиво вежлива и улыбчива, но улыбочек становилось всё меньше, а клыков всё больше. — Heru Индбар, Блодьювидд сейчас думает, как бы избежать кровопролития, а потом добраться до своих покоев. Она собирается в них сидеть, пока владыка Элронд не решит уехать. Во избежание дальнейших неловкостей. Богине в этом воплощении не нравится, когда ради неё умирают, и я уважаю её желания. Но! Мне не нравится, что в моём доме богиня не чувствует себя достаточно свободной и счастливой. Из-за того, что её травят и загоняют, как человеческие охотники олениху. Лицо Индбара стало непроницаемым, и мне пришлось на квенья выслушать чрезвычайно церемонные извинения. Не знала, как вести себя в ответ. С сочувствием сказала, что принимаю извинения, и что инцидент мелок и не заслуживает внимания, и лучше просто всё это забыть. Смутившись, в знак искренности положила руку на рукав Индбара и пожала ему запястье. По тому, как он вспыхнул, поняла, что это было лишним, и отдёрнула руку. Оглянулась на Трандуила: тот был холоден. Отметила про себя, что толпа густеет и увеличивается. Увидела, как по одной из аллей неторопливо, с достоинством знающего себе цену специалиста приближается Рутрир, обычно объявляющий поединки и отпускающий души, и у меня задёргался глаз. Судорожно вздохнула, примиряясь с мыслью об очередном позоре: — Теперь, когда всё стало понятно, не стоит ли нам разойтись и не мокнуть под дождём? Трандуил глянул с весёлым пониманием: — Да ладно, valie, ты же любишь дождик. Давай помокнем. Heru Индбар всё равно не уймётся, особенно после того, как ты прикоснулась к нему, — и, обращаясь к Индбару, — ведь так? Тот молча склонил голову, соглашаясь. Владыка рассудительным, успокаивающим тоном продолжил: — Ну вот, а здесь и место подходящее, и общество… Все, кого я хотел бы видеть, — и, с насмешкой, — и тебя, подснежник мой, не нужно волочь насильно, с тем, чтобы ты цеплялась по дороге за косяки коготками: ты уже здесь. Трандуил с металлом в голосе произнёс на квенья стандартные слова вызова, обращаясь к Индбару. Тот только кивнул и обнажил меч. Король не спеша повернулся к Рутриру и уважительно склонил голову. Шаман торжественно объявил начало поединка. В ту же секунду грохнуло так, что земля затряслась, и столп белого пламени поглотил Индбара. Вот только что думала, нельзя ли как-то остановить это безобразие, как уже всё кончилось, и я заторможенно глядела в выжженную дымящуюся воронку примерно метр в диаметре. В ней весело что-то догорало. Видимо, всё, что осталось от эру Индбара. Рутрир уже сосредоточенно шептал и водил руками, отпуская душу, остальные почтительно молчали. Когда последняя зелёная искорка взлетела в небеса, король подошёл и сочувственно приобнял: — Не надо переживать, valie, это всё равно бы случилось. Выпей. Вывинтившийся из песчаной дорожки брауни протягивал кубок. Взяла, попробовала: медовуха, да и креплёная, кажется. — Нет, просто старая, столетняя. Выпей, это согреет и утешит. И сходи в горячие источники, расслабься, а потом отдохни. Усыпить тебя? Благодарно вздохнув, тяпнула весь кубок, а от усыпления вежливо отказалась. Идя рядом с Трандуилом, старалась не обращать внимания на следующую по пятам толпу и прислушивалась к ощущениям: на душе полегчало, зато ноги и руки стали ватными. Но это даже приятно было. Язык развязался: — Мне кажется, владыка Элронд помрачнел после поединка, да и остальные лориэнские гости… Почему, всё же было честно? Им жалко эру Индбара? — Heru Индбар, да примут его чертоги Мандоса, — Трандуил благочестиво вздохнул, — был дурак. Весна моя, я понимаю, что ты смотришь на нас, как на богов… хотя богам тоже ничто не мешало быть дураками. Порой. Так вот, о нём не очень-то жалеют, если прямо говорить. Но считается, что я должен был проявить благородство и дать ему шанс. А я не дал, не приняв мечный поединок и воспользовавшись подаренной тобой силой. Меня никто не укорит, но смотреть будут косо. По тому, как усмешливо дрогнули его губы, я поняла, что косые взгляды владыку волнуют мало, и облегчённо выдохнула. Ещё не хватало, чтобы ослепительный король погиб от излишнего благородства! Ну, сколько я его знаю, от него он вряд ли погибнет) На эту мысль Трандуил только засмеялся: — Не прячься в своих покоях, богиня, ты свободна, и я не позволю докучать тебе. И благородства не проявлю, это правда. Меньше лезть будут. Усмехнулась про себя, подумав, что Трандуил не так рьяно декларирует мою свободу, когда я уезжаю из дворца с его сыном (где ты, сокол?) — Сокол задерживается, valie, — мягко, сочувственно, — пауки-то оказались не враньём… Я отправил туда отряд зачистки. К празднику принц вернётся, не переживай о нём. И тут же сменил тему, рассказав, что созрела какая-то травка комацуна, и что вечером будет подан сезонный суп из семи трав. — Очень советую искупаться в горячих источниках, а потом всё-таки поспать до ужина. Семитравный суп только называется семитравным, на самом деле травы тридцать четыре. Он божественен на вкус и способствует желанию жить и радоваться жизни, — владыка почти мурлыкал, и я вдруг заподозрила, что убивать ему нравится больше, чем он показывает. Судя по его хорошему настроению и, кажется, наступившему возбуждению. Что ж, бывает. В добром расположении духа владыка проводил меня до поворота к источникам. Толпа за нами не рассасывалась, и, когда он жестом фокусника выудил откуда-то ожерелье из сияющих, брызгающих золотисто-оливковыми отсветами камней, я краем глаза заметила, что народ заинтересовался. Эльфы любят камушки, особенно белые и зелёные. Вот сороки) Красуясь, напоказ, Трандуил надел бусики на мою шею. На которой и без них была ювелирная выставка. Подбирать украшения и особенно их сочетания я сама не рисковала, принимая помощь Силакуи, большой ценительницы, и знала, что выгляжу, с точки зрения эльфов, хорошо. Не деревенской девкой, напялившей всё красивое сразу. Но когда сама на себя глядела, ощущала так. Впрочем, чего не сделаешь ради мира и покоя) Вот и сейчас владыка не просто надел — погладил скулу и шею красивыми своими пальцами и поулыбался благосклонно. Я в ответ постаралась смотреть с восхищением и благодарностью. — Хризобериллы из копей Ангмара, в этих камнях солнце и лето не умирают никогда… — чувствовалось, что владыке они очень нравятся. И, с улыбкой в голосе: — Не пыжься сильно, Блодьювидд, знаю я, что тебе драгоценности только шею оттягивают. Попыталась возразить: — Это потому, что я ни в чём не нуждаюсь. Но высоко ценю чувство, выражаемое подарком. Прижал к себе, шепнул на ухо: — Хорошо. Пусть видят, что ценишь. Приходи вечером, я подарю то, что тебе действительно нравится) Вспыхнув, засмеялась. Изумительное существо, конечно. Понятно, что красуется Трандуил перед владыкой Элрондом с присными. Чтобы насладились видами моего довольства жизнью и валили уже обратно в свой Лотлориэн, да. И тут я устремления короля полностью разделяю. Владыка Элронд, кстати, оказался гораздо моложе себя киношного. На вид. Черноволосый, сероглазый, смазливый юноша. Опыт из глаз периодически выступал — он был старше Трандуила. И правда, как выяснилось, добрее и порядочней. Вот доброта его как-то сразу чувствовалась. По кустам он меня не ловил: по приезду честь по чести испросил аудиенцию и узнал всё, что хотел. Спокойно и прямо ответила на его осторожные расспросы, что жить хочу в Эрин Ласгалене и что всем довольна. Он только вздохнул и сказал, что в Лотлориэне мне бы понравилось, и там я была бы свободнее. И что жалеет, что так сложилось. И что сам не стал бы мешать мне выбрать консорта по сердцу, а уж если бы это был его сын… или сыновья (тут он глянул в глаза и усмехнулся, а я вспомнила, что сыновья у него близнецы), то ему и в голову бы не пришло устраивать подлости. На это мне возразить было нечего, и я только повосхищалась Лориэном и благородством его владыки. Чудесное место наверняка. И мы совершенно спокойно договорились, что Элронд погостит до праздника Середины лета, до которого оставалось всего ничего, а потом уедет, не имея никаких претензий к Трандуилу.***
Всё-таки горячая водичка неизменно улучшает мою жизнь. И эта медовуха — она недаром столетняя. Только, кажется, попустит и снова в голову даёт. Трезвая я бы скорбела. Не то сейчас: напевая под нос, превесело доволоклась в свою комнату (наконец-то!) и задумалась, чего почитать на сон грядущий. Провела рукой по корешкам книг на полке и заколебалась между порнографическим альбомом Эрренриорла (так ведь и не заглянула ещё!) и трактатом за авторством не кого-нибудь, а самого Сарумана Белого с коротеньким, но интригующим заглавием: «Об умертвиях». Подумав, решила, что порнография и ужасы вещи весьма взаимодополняющие, взяла оба и устроилась на террасе. Естественно, первым открыла альбом с картинками. И запереживала, не слишком ли всё-таки медовуха крепка для меня — с разворота как будто выпорхнула стая бабочек, сияющих, переливающихся всеми оттенками июля: незрелых яблок, изумрудной травы, ряски, дубовых листьев и бледной прозелени рассветных звёзд. Изумлённо пошарив глазами по картинке, слегка повернула голову, и изумление достигло высочайшего градуса. Из бабочек отчётливо сложилась картина невероятной красоты и невероятного же соблазна. Эрренриорл был гений. И да, Ланэйр был его любимым натурщиком. Очарованно листала альбом, и прикосновения к шелковистой бумаге смущали. Открывающиеся картины сначала казались бабочками, стрекозами, пёстрыми ящерицами, жуками с драгоценными пламенеющими надкрыльями, чем-то напоминая работы Мориса Эшера, и от смены угла зрения становились Ланэйром. Ланэйром просто голым в разных позах; Ланэйром голым и возбуждённым; возбуждение отдельно крупным планом (фантастическая работа! художник гений!); Ланэйром с прекрасными эллет в объятиях. Всё очень откровенно, но никто не посмел бы назвать это пошлым. Повздыхала и порадовалась, что натурщик жив и по-прежнему украшает собой этот мир. Кровь прилила к щекам и ко всему, к чему можно; да ещё, наверное, эффект от столетнего пьяного мёда накладывался. Засмеялась, подумав, как удивительно живу: эльфийские князья шлют мне дикпики. С приподвывертами, свойственными цветущей сложности оных князей, да… Бережно, как величайшую ценность, которой книга и являлась, унесла обратно в комнату и принялась за «Умертвия». И вот что я скажу: каким бы говном ни был Саруман, но книжку он написал отличную. Прочитала на одном дыхании, как художественную литературу, хоть и было это действительно трактатом об умертвиях. Виды; как узнавать при встрече, если умертвие косит под живого; места обитания, повадки, способы защиты и уничтожения. Это в первой части. Вторая была посвящена созданию оных умертвий и их использованию. Весьма тошнотно. Также имелось дополнение со случаями из практики, причём обратившиеся за помощью, как правило, погибали, всё-таки загрызенные умертвиями. Потому что Саруману требовался материал для книги и он тянул с убийством исследуемого чудовища. Но для автора это были несущественные мелочи. Зато описания благодарностей выживших заполняли немалый объем, не жалел бумагу, мда… Чувствовала себя, как в анекдоте про писателя Горького, читавшего Мопассана и восклицавшего: «Мерзость! Мерзость! Мерзость! Но хорошо!» Чем-то автор напоминал писательницу Наталью Степанову. То есть сама про себя она думала, что успешная шарлатанка. Якобы потомственная сибирская целительница. Книги «1000 заговоров Натальи Степановой», «999 заговоров Натальи Степановой», «777 заговоров Натальи Степановой» и так далее продавались с огромадным успехом. Люди покупали и пользовались. Я ею восхищалась как самобытным писателем: её ужасы были ужасны, а иногда бывало очень смешно. Врала, как очевидец. Структура всех её книг была одинакова: вот почтительное письмо страждущего с изложением эзотерической проблемы (ну, приставания выходца с того света например), вот ответ целительницы с очень частой приписочкой, что-де, пока ответ шёл, адресат от этой проблемы помер, но вам, уважаемые, может понадобится, мало ли такая же беда приключится. И действия, которые нужно производить с заговором, который при этом читается. В числе прочего, кстати, там был заговор самого себя от походов налево. Шо нужно было сделать: тёмной ночью пойти в деревне за сарай, очертить вокруг себя ножом три круга, снять штаны, и, читая заговор, пардон, переписнуть через все три круга. Должно было помочь. Но как представишь глухой полночью за сараем человека, перепискивающего через три круга и одновременно бубнящего заговор — так ихихи. И я не то что заснуть, я и ужин пропустила, и, если бы не Трандуил, позвавший вечером, я бы и всю ночь ужастики эти читала, а потом от каждой тени шугалась.***
Принц задерживался, зато в мою честь во дворец был призван Глоренлин. И за завтраком он сидел напротив меня, на месте Леголаса. Я удивилась, но сдержанно поздоровалась и ничего не спросила. Насторожилась. Шаман внешне беззаботно поигрывал тяжёлыми кольцами на прекрасных, смуглых от загара руках и перебирал короткие белые чётки. Наверное, от нечего делать. Потому что не ел и не пил. В присутствии этого пчелиного короля всё как будто чувствовалось острее, возникала интрига. Со слишком резкими для эльфа движениями и своеобразными манерами он нравился и был, несомненно, опасен. Для визита во дворец не счёл нужным приодеться: всё та же драная рубашка, небрежно зашнурованная, и при этом очень дорогое сверкающее ожерелье. Заправленное за воротник так, что его почти не видно. Пыталась рассмотреть бусики получше, увлеклась разглядыванием татуировок и поймала себя на том, что веду себя, как хам, заглядывающий даме в декольте. По насмешливому взгляду Глоренлина поняла, зачем ожерелье заправляется внутрь, и засмеялась. Какая у шамана ослепительная, немного лошадиная улыбка и совершенно мальчишеское лицо. Она ощущается, как ужасающее и прекрасное внутреннее пламя, прорывающееся сквозь телесность. Хорош, голубчик! Очень страшное существо. — Nieninque, до Середины Лета осталась неделя. Heru Глоренлин поможет тебе подготовиться к обряду. Я только кивнула, вздохнув. Странная штука время — то тянулось резиной, то вдруг той же резинкой, но отпущенной, понеслось так стремительно… Я ведь даже отдалённо не представляю, что меня ждёт, как-то и спросить не удосуживалась. Жила себе и жила. Но вот сейчас — куча вопросов образовалась, и я не знаю, какой задать первым. Они застряли, как банда солёных огурцов в узком горлышке банки, поэтому молчалось лучше, чем говорилось. Махнула про себя рукой и пригляделась к еде, так ни о чём и не спросив. Всё, что нужно, скажут. Ела молча, Глоренлин тоже молчал. Ближе к концу завтрака ему принесли на длинной дощечке семь крохотных стеклянных стопок. Содержимое их, как я вдруг осознала, точно повторяло радужный спектр: красное, оранжевое, жёлтое, зелёное, голубое, лиловое, фиолетовое. Заметив мой заинтригованный взгляд, шаман спросил с улыбкой: — Что, Блодьювидд, хочешь попробовать? — и подвинул дощечку на середину стола. Пока я думала, к Глоренлину шокированно повернулся вроде бы занятый разговором владыка, и я не поверила ушам: — Да ты охренел?! Поражённо уставилась на него: никогда ранее владыка себе такой грубости не позволял ни с кем. Глоренлин же почтительно и со спокойным таким весельем в голосе ответил: — Владыка, совсем немного. Это позволит богине расслабиться и улучшит восприимчивость. Нам же нужно достичь доверия, взаимопонимания и близости? Пискнув от возмущения, с дремучей подозрительностью спросила: — Какой ещё близости? — Исключительно духовной, богиня, — Трандуил взял себя в руки, и голос его стал елейным. Впрочем, я уже знала, что чем елейней его голос, тем злее он внутри, и примолкла. — Богиня, отпей понемногу каждого зелья, начиная с красного, желательно без перерывов, в одном темпе. Ничего плохого с тобой не случится. Хвост не вырастет. И не влюбишься, — с нехорошей усмешкой сказал Глоренлин. Ах да, он же читает мысли. И наверняка знает историю с Ганконером, а я как раз про это вспомнила. С ленцой подумала: «А и бог с ним, с хвостом. Зато сейчас узнаю, чем живёт в смысле еды пчелиный король… однова живём!» — и протянула руку к первой стопочке.