— Добро пожаловать в наш оупенспейс. — Но это же заброшенный подвал. — Это лофт. — Но там в углу крысы доедают наркомана. — Это перформанс.
Глухой удар, с которым голова упала неподалёку — я его никогда не забуду. Подавила тошноту и с надеждой прислушалась к организму: а ну как сердце сейчас прихватит? Если у меня будет сердце прихватывать от поединков, то и поединков, наверное, не будет. Но нет. Покойный целитель, да откроются для него врата Мандоса, вылечил меня разом и качественно. Ничего не прихватывает нигде. Здоровенькая. С сожалением вздохнула и осмотрелась. Незнакомый шаман водил руками, отпуская душу эру Норраниса, эльфы достойно скорбели. Ланэйр стоял, не убирая окровавленный меч, опустив глаза. Уважительно так взгрустнув. Ну, и я постояла, печально шмыгая и думая о вечном да о своём несовершенстве. От слёз, как всегда, тут же случился насморк, но бить соплёй об землю было неудобно. Подождав, пока всё закончится, углядела, что Ланэйр протирает меч откуда-то взявшейся чистой тряпочкой и не удержалась: — Эру Ланэйр, ты, когда протрёшь, можешь мне эту тряпочку отдать? Он поднял серьезные глаза: — Блодьювидд, ты хочешь сохранить кровь погибшего на поединке в память о нём? Это очень трогательно, — голос даже дрогнул слегка, — конечно, я отдам её тебе. Я собиралась в тряпочку высморкаться — куда ж её ещё, но после такого пассажа просто заткнула в рукав, и, не выдержав, сорвала листик для своих нужд. — Я рад, что ты начала спокойно и правильно воспринимать поединки в твою честь, — шокированно вскинулась, желая возразить, но Ланэйр уже с улыбочкой спрашивал у общества, нет ли больше желающих умереть здесь и сейчас. По раздумчивому молчанию общества поняла, что желающие могут и найтись. Быстро сообразила и умирающим голосом сказала, что мне нужен целитель и отдых, вот прямо сразу. Страдая внутренне от своей простоты, должно быть, царапающей нежные эльфийские души, быстро добавила: — Целитель должен быть женщиной, мне так приятнее. У меня здесь есть жрица? Жрица была, но она как раз оказалась в свите Элронда. Целителя-женщину, госпожу Альтанн, мне тут же выделили, и я начала настаивать на оказании мне помощи не где-нибудь, а в доме эру Ланэйра, ибо силы мои на исходе. А сама думала, много ли в толпе тех, кто читает мысли, да не обличат ли меня. Эру Ланэйр, сдалось мне, и без чтения мыслей ни секунды не сомневался, что всё чистая симуляция, и смотрел с укором, но соизволил таки раскланяться и пойти домой. Рядом с семью сросшимися мэллорнами почувствовала себя муравьишкой. Пока Ланэйр, стоя на коленях, разговаривал со своим деревом, приложив руки к стволу, я пыталась его рассмотреть. Крона монстра терялась в вышине, в синейших, с неспокойно бегущими облачками небесах Лориэна. Белоснежный ствол вблизи не был гладким — шероховатая кора отслаивалась, как у сосны; шелушинки к краю истончались, становясь прозрачными, почти светящимися. Я поняла, что воздух Лориэна пахнет не ивовой пыльцой. Это запах мэллорна — ивовая пыльца, ивовый сок и нотка свежести и сладости. Приложила руку — дерево было тёплым… и отчётливо дружелюбным. Я как-то раньше от деревьев таких посылов не получала и огорошенно притихла. Ланэйр, наоборот, отмер, пел и кланялся дереву. — Это обряд пробуждения дерева, богиня. Эру Ланэйр не был дома с прошлого Бельтайна (я сообразила, что это месяцев так семь), и не знал, вернётся ли. Когда долго отсутствуешь, нужно поздороваться со своим деревом, выразить ему уважение, — синеглазая целительница смотрела на меня, тепло, но как-то… немного пронизывающе. — Дитя, ты ведь не чувствуешь себя больной? Осторожно присмотрелась. Лета́ эльфов не понять — госпожа Альтанн может быть очень древним существом, так что обращение «дитя» лучше не заметить. Хоть горшком назови… Неохотно ответила: — Я здорова, — и торопливо добавила, — но если бы увидела ещё одно убийство, заболела бы. С опаской всмотрелась — как отреагирует? Её смех не показался мне нормальной реакцией, но и на плохую не тянул. Молчала, не желая сказать лишнего. Эллет Альтанн, отсмеявшись, высказалась на тему, что покой, отдых, хорошее питание, умеренные прогулки и целительные ванны отлично скажутся на моём здоровье. Собственно, всё то же самое и эру Норранис говорил. Да разверзнутся над ним врата Мандоса пошире. Только почему-то эльфийка, в отличие от эльфа, вовсе не считала себя необходимым дополнением ко всему этому и с чистой душой свалила заботы обо мне на эру Ланэйра. Не постеснявшись, правда, добавить, что неплохо бы к перечисленному добавить и занятия любовью, но уж тут она эру Ланэйра точно не заменит. И что я сделала отличный выбор. Утончённое существо только что пальцы, сложенные щепотью, не поцеловало, как делают итальянцы, подчёркивая лакомость чего-либо. Пока я краснела и ловила воздух ртом, эллет вежливо распрощалась: — Всегда к твои услугам, Блодьювидд, но не смею навязываться. Эру Ланэйр пошлёт за мною в случае надобности. Сладкой воды и весёлого смеха до нашей следующей встречи, божественная, пусть Лориэн понравится тебе. И я, прощаясь, испытала к ней приступ симпатии. Всё-таки да, целительницы для меня лучше целителей. У них ручонки не такие цепкие. Пока Ланэйр был занят, я присела на выступающий корень и огляделась. Дерево росло вроде бы и на холме, но у подножия его ничего почти не было видно — всё заслоняли другие деревья. Только стволы, да золотисто-зелёный свет, столбами пронизывающий лиственный полог и сгущающийся до мохового сумрака в тёмных непросвеченных уголках; да, если вскинуть голову, синее-синее, будто выстиранное ветром небо. Уставилась в него, забывшись, и вздрогнула, когда на талию легла рука: Ланэйр, как следует науважав дерево, вернулся к реальности: — Семидревье, это Блодьювидд. Блодьювидд, это Семидревье, — осторожно выворачиваясь из рук, подумала что нет, не совсем, похоже, вернулся-то… Но тут эльф посмотрел ясными глазами и с насмешкой пояснил: — Богиня, вас нужно было представить друг другу. Дерево заметило тебя и заинтересовалось. Надо поклониться и поговорить с ним. Пока я кланялась, говорила и думала о высоких отношениях эльфов с деревьями, Ланэйр, осмотревшись, очень позитивно заметил: — Госпожа Альтанн покинула нас, не так ли? Молча покивала. Похоже, дерево уважать занятие сложное, всепоглощающее, и бодрых напутствий целительницы Ланэйр не слышал. Отлично. — Покинула… Ну и хорошо. Я рад, что здоровье твоё, божественная, так быстро поправилось, — Ланэйр мурлыкал разогревшимся на солнце котом. Наверное, радовался долгожданному возвращению.***
Ванной комнаты в Семидревье не было. Ну как… это был модный эльфийский лофт. Никаких уютных отнорочков, коридорчиков и прочей пошлятины. Огромное, просвеченное непонятно откуда берущимся внутри дерева солнечным светом пространство, оплетённое белопенно цветущими лианами. Напоминало, я бы сказала, свадебный чертог, созданный сильно альтернативным художником. Ланэйр высказался, что дерево сочло нужным так приветствовать наш приход, и повёл меня по узкой тропке, спиралью взбиравшейся наверх. Тропка была узкая, но открывающийся вид по пафосности переплёвывал Парадную лестницу Зимнего Дворца: уходящие в головокружительную высоту древесные стены и водопадами стекающие по ним цветы. Витке так на третьем между тропкой, в которую сплетались узловатые ветви, и стволом, которого почти было не видно из-за лианы, цветущей душистыми гроздьями неведомых цветов, появилось что-то вроде канавки, становящейся всё шире и глубже, и как бы утопленной в древесину и сверху прикрытой занавесью из воздушных корней. Вода в ней была черна, как в болотном озере, и на поверхности чёрного зеркала воды вместо ряски подрагивали мелкие розовые цветочки. Вода стояла на уровне груди, и сбоку корни вились естественной лесенкой, позволяющей, при желании, забраться в крохотный пруд. — Здесь можно умыться и искупаться, богиня. Чуть ниже место, где можно уединиться, — и я заметила вроде бы укромный уголок в загогулине древесных извивов. Но не такой укромный, как хотелось бы, конечно. Уставилась на воду, размышляя, какой странный, но великолепный вид открывается для купающегося. Осторожно спросила: — А почему она чёрная? — Вода дождевая, и стекает с кроны в естественный карман в стволе, по дороге напитываясь силой дерева. Она необычайно мягка и полезна, — понятно, эльфийская натуральность да безотходность. А однако, как у Ланэйра голос поменялся. Ушла сухость, командность тона, появились совершенно иные нотки. Усмехнувшись этому, не выдержала и спросила: — А горячей воды у тебя нет? — и тут же устыдилась своей несдержанности. — Прекрасная, в Лориэне всегда тепло, и почти нет потребности в отоплении и согревании воды. Ты просто намёрзлась… ладно. Я просто думал, что тебе пока не во что переодеться после купания в горячих источниках, это недалеко, но туда надо идти… — А свою рубашку какую-нибудь ты мне не пожертвуешь? — «если уж всё равно орехи грыз…» Он почему-то смешался и только уточнил, хочу я сначала поесть или пойдём на горячие источники. Мне подумалось, что если я поем, то за столом и усну, и выбрала источники.***
Что эльфы умеют пожить, я и раньше знала, но в этом лесу пожить умели не только они. Горячие ключи, рассыпанные по песчаному, поросшему травкой склону, изобиловали ямами для сидения, и в одной из них, развалясь не хуже любого курортника, радостно покряхтывал натуральный медведь. Ланэйр, глядя на меня, так хохотал, что орехами подавился, и мой укоризненный взгляд его совершенно не пронял. Пояснил, что этот конкретный медведь приходит часто и никому не мешает, и что народ сидхе живёт в мире с животными. Осторожненько забралась в яму подальше от медвежьей и глянула на него: медведю на нас было наплевать. Ну и я как-то забылась, наконец отмывшись и раскиснув в горячей воде, думая больше о том, чтобы не стонать что-нибудь вроде «дас ист фантастишь», так что заново удивилась, увидев медвежью тушу совсем близко. Мишка копал какие-то корешки, и мы ему по-прежнему были неинтересны. Ланэйр, кстати, отвечал ему полнейшей взаимностью, даже на лежащий рядом меч не покосился. Да, медведя он угрозой не ощущал. Орки угроза, люди угроза — а мишка это так, часть приятного пейзажу. Алиены. Еле заставила себя выползти из райской лужи. Смущаясь, спросила Ланэйра, какая из двух кучек чистой одежды моя. Он указал, бросив взгляд из-под ресниц, и отвернулся, подставляя спину закатному солнышку. Хотелось не стоять голяком и одеться, но не хотелось напяливать одежду на мокрое тело. Всё-таки постояла, обсыхая. Поймала себя на том, что пялюсь на его спину, как нищий на краюшку, и думаю, каково это — исцарапать её. Подавилась, закашлялась и догадалась наконец отвернуться. Стараясь глядеть куда угодно, но не на Ланэйра, походила туда-сюда, оделась. Подобрала длинные рукава рубашки и подол. Решила, что верхнюю одежду надевать не буду, а то совсем запутаюсь. Ланэйр тихо сказал: — Богиня, я закажу тебе одежду у лучшего портного в Лориэне, мастера Торнариона. Потерпи немного. Вздохнула: — Меня и твоя рубашка устраивает. Другой вопрос, что это наверняка неприлично… хоть мне и можно всё, — и, сама себя не понимая, невесело усмехнулась. Стесняясь, всё-таки сказала, о чём подумалось: — Ты разве богат? Я могу постирать имеющуюся одежду, по мне так она хороша. Ланэйр легко возразил: — Я богат. Ну да, с чего бы быть бедным эльфийскому-то герцогу. Замашки одинокого террориста — это, небось, движение души.***
Во второй раз мы забрались повыше, и там, на неровном, иногда совершенно нежданно обрывающемся в пропасть или уходящем витыми древесными пандусами вверх пространстве, нашлось что-то вроде кабинета Ланэйра — книги на изысканно неровных естественных стеллажах; одну из них, он, похоже, переписывал, и она, оставленная в середине, распахнутой лежала на столе напротив кругло-кривого, я бы сказала, окна. И, если внизу Семидревья было видно только стволы, то из окна открывался вид на королевский мэллорн. Рядом с книгой лежала лютня. Она почти по-человечески застонала, когда он собственническим нежным жестом провёл пальцами по грифу. Я только завидуще вздохнула. Ну да, та самая любимая лютня… он про неё рассказывал, когда тащил меня, парализованную, по Фангорну. Совсем рядом находилось низкое обширное ложе, поросшее шёлковой травкой. Полюбопытствовала: — Ты тут спишь? — Нет, богиня. — Это просто диванчик? — и радостно плюхнулась, подбирая ноги. — Нет, богиня, — и спокойно пояснил: — В Лориэне на травяном ложе любовью занимаются, а спят на других. Тихо неловко сползла, утратив всякое веселье. Ещё повыше обнаружилась столовая — малюсенькая, уютная, с окном в полстены, и полупризрачные мышки уже при нас накрыли на стол. Ну, хоть кухня была примерно такая же, как в Ласгалене: суп из грибов на сливках, фрукты, молочное. Ланэйр сидел за столом совершенно по-герцогски, эдак с манерами, как будто и не ел неделю назад кое-как запаренную крупу, хлебая через край кружки, да и ту не досыта; я же стеснялась до слёз, когда ела — рука с ложкой тряслась, как у оголодавшего бомжа, с метели пришедшего в тёплый дом. Так и не смогла осилить миску с супом, оставила, не доев, и начало неудержимо клонить в сон. — Пойдём, Блодьювидд, я покажу тебе твоё ложе, — он вытащил меня из-за стола. Уже почти стемнело, но я и при свете дня вряд ли смогла бы идентифицировать это, как кровать, на которой спят: витые пандусы вывели нас на ветку, растущую так высоко, что я возрадовалась этой самой темноте — я хоть не вижу, насколько далеко земля. Ланэйр легко ступил босой ногой на ветвь и потянул меня следом: — Не бойся, иди, дерево не даст тебе упасть — и я, чувствуя себя так, как будто уже сплю, ступила следом на тонкую, ненадёжную, колышущуюся ветку. В конце её я разглядела белеющее во тьме не пойми что; круглое плоское сооружение. — Это кровать? — всё-таки испугалась, упираясь. — Кровать. Иди, не бойся. Тебе понравится, — голос Ланэйра был смешлив, но он всё-таки пояснил: — Это os koa ampano, в таких спят все лориэнские эллет. Помолчал, и я, даже сквозь шорох летнего ветерка, услышала, как он облизывает губы: — Когда они не предпочитают травяное ложе, конечно, — мечтательная хрипотца в его голосе чуть не заставила меня таки упасть с ветки, но он тут же продолжил: — А, так вот: оболочка шьётся из белого шёлка, и внутри на специальных распорках из гибких прутьев укреплён мешок с ивовым пухом. Нужно на входе раздеться донага, влезть в шёлковую оболочку, там есть небольшое отверстие, а потом в мешок. И поверь, в твоей жизни не было сна лучше, чем тот, что подарит тебе os koa ampano. Давай, дерзни, любовь моя. Уловив насмешку в голосе, запыхтела, но с удивительной лёгкостью в темнотище прошла по тонкой ветке и влезла в оболочку. Сняла рубашку, на ощупь проползла по сплетённым прутьям и забралась в мешок, головой оставшись на удобном прутяном изголовье. Еле сдержалась, чтобы не застонать: пух охватил тело, сделав его невесомым и расслабленным. Потрескивание и поскрипывание веток, раскачивание этого невозможного гнезда на ветру, лёгкие удары начинающегося дождичка по натянутому шёлку — о да, здесь можно спать вечно! Хотела ещё насладиться состоянием предсна, но тут же и уснула, даже не попрощавшись с Ланэйром.