Две раненые души

      Ночь. Тишина.       Над дворцом нависает туман, и слеза с твоих глаз не сумеет вспорхнуть, я пришёл, чтоб украсть этот миг у тебя.       Тише. Не плачь.       Я Джафар, не палач, и пусть сердце моё гранит, но камни, даже камни могут гореть. А ведь я не настолько холодный, как взгляд твоих глаз, что заставляют меня холодеть. О, Жасмин, пусть ты ищешь другого, но с тобой только я. Не промолвишь ни слова, как и прежде, ах, сколько уж лет прошло, Моя Королева, но вскоре всё бессчётное время падёт, оставив лишь прах.       Замри. И в ночи…       Я прошу, прошепчи, повтори моё имя снова. Пусть слова твои — яд, но как страстно горят изумруды твоих очей. Нет, пожалуй, не нужно речей, довольно того, что ты рядом.       А бескрайний песок, омывает порог, и пусть сердце твоё — тоскует. Я украл, я отнял, я забрал огонёк — твоей жизни, что прежней не будет.       Нет, прощенья не будет, ты его не забудешь. И бескрайнее море любви твою боль не остудит, никогда для меня ты не будешь… петь/танцевать/обожать/обнимать… называться…моею…женою!       Но дрожание век, и твой явный побег — от меня, пусть лишь в мыслях к другому. Нет, я не жесток, но снимая с тебя подвенечный платок, я жаждал увидеть иного. Но, как и тогда, мне коснуться к себе не позволишь, ах, чем же я хуже… Но, как видно, плохой я вор, если не смог украсть у другого вора… сердце твоё.       Обуздать. Растоптать.       Как хочется Джину велеть, снискать в храм моей жизни — путь для тебя. Но тщетно, даже могучий бессилен пред силой любви. Как никчемен мой пред тобой огонь, ведь он никогда не растопит: ни взгляда/ни сердца/ни слова… Бушует огонь и крадёт с щёк твоих воду, я сегодня возьму своё. Извивайся, язви, называй как угодно, я не стану вникать, только лишь проникать — взором жадным к твоим губам. Шёлк волос, запах роз, жаркий ветер принёс — навевает он грёзы и слёзы. Но дыханье сжигает и плавится воск, я руками тебя сминаю. Нет, Жасмин, я не смею желать тебе боли, да и ты это знаешь, и несмело скрываешь короткий, но тихий стон. Ах, Моя Королева, ветер дарует тебе покой, и ты спишь, но меня пожирает холод. Неужели гореть я способен от глаз, подожжённых холодной и гордой слезою?! Неужели теперь ты взяла в плен меня?       Я. Спокоен.       И, признаюсь, что сначала тебя не любил. А теперь от Аллаха не скрою, как змеёю, нет, как моею душою ты вошла в храм моего же сердца…       Утро. Рассвет.       Над дворцом нависает туман, и слеза не печалит твой взор. Ты тиха, ты нежна, и, возможно, меня ты не любишь. И пусть прежняя ночь возвратится, и будут твои глаза на меня смотреть. Нет, в них не будет искры — лишь желанье, что с любовью не связано. Ты захочешь огня, а я возжелаю иного. Тебя! Но с душою! И всё же я покорюсь, и вот мне расплата, у горла клинок. Ты тиха, ты нежна, и как громок мой смех. Ох, ты подловила меня, так убей же. Ведь я уничтожил его, изгнал на край света, и ему никогда не вернуться. Убей, и кровь моя загорится, и, быть может, растопит души твоей лёд.       Решайся. Моя убийца.       Взмах, кроткий возглас моей непокорной души. И поцелуй, словно раненый зверь погибаю, но слышу твой голос. — Ах, Жасмин…       Бросаюсь я в пропасть, и вслед мне летят твои слёзы. — Прости…       И я прощаю, на самом дне, где две раненые души, я твою от своей отпускаю…