До и После

Уилл Солас знал, что отхватил джекпот ещё тогда, когда его маленький Ангел с лёгким заиканием выпалил, что Уилл ему нравится. Румянец на его бледных щеках был таким восхитительным, что Уилл не удержался и поцеловал мальчика, прижимая его к себе и зарываясь пальцами в густые, тёмные волосы. — Ты тоже мне нравишься, Нико, — сказал он, когда оторвался от этих горячих губ, хотя хотелось кричать, что он его любит, любит, любит. Уилл был счастлив настолько, что начал светиться, что в полумраке домика Аида, где они проводили время вместе, было слишком заметно. Он прижал к себе Нико, устраивая подбородок на чернявой макушке, и просто наслаждался этими уютными объятиями. Но Нико тогда едва стукнуло 14 лет, он всё ещё оправлялся от последствий битвы и депрессии из-за многих, слишком многих, боги всеблагие, причин, и он родился в эпоху людей более невинных и чистых в плане воспитания и приличий. Даже от этого поцелуя — Уилл чувствовал — Нико весь дрожал от испуга. Он пытался храбриться, неловко отвечал на прикосновения языком, руки его сжимали в горстях ткань футболки Уилла, но Уилл, тонко чувствующий людей, знал, что Нико не по себе от таких проявлений чувств. Уилл осознавал, что был старше, и был готов нести за них двоих ответственность, и потерпеть пару лет, чтобы добраться до определённой стадии отношений. Возможно, следовало бы заводить отношения с ровесниками, но Уилл ещё тогда, когда в первый раз увидел Нико, понял, что это любовь с первого взгляда. И поэтому — он был готов ждать сколь угодно времени, пока всё у них не наладится. Сейчас ему вполне хватало признания Нико и возможности держать его за руку во время ночных прогулок, и того, как вместе они засыпали в кровати, переплетая ноги и грея друг друга дыханием. Он был счастлив сам и счастлив видеть, как Нико постепенно оттаивает и медленно двигается ему навстречу. К чему Уилл был не готов, так это к тому, что спустя пару месяцев, когда Нико уже сам робко целовал Уилла невинными, лёгкими как бабочки поцелуями и позволял Уиллу забираться руками под его чёрные футболки с жуткими картинками, он исчезнет на несколько долгих лет в царстве Аида. По инерции Уилл продолжал улыбаться и шутить, лечил ребят в лагере полукровок, собирал травы и выполнял обязанности старосты домика Аполлона. Он ждал, что вот-вот Нико перешагнёт порог лазарета с извинительной улыбкой и скажет, что отец назначил ему Поиск, от которого он не мог отказаться. Или что признается, что сбежал от Аида, чтобы увидеть своего парня, что тоже, в общем-то, было бы романтично и успокоило Уилла. Он крепился, чтобы порадовать Нико своим сияющим видом, думал, что они по-прежнему вместе, ведь Нико же его не бросал, он его не бросал, но всё равно чувствовал, как внутри натягивается струна беспокойства, ведь он так сильно хотел убедиться, что между ним и Нико, таким славным и милым парнем, всё было в порядке. Но Нико всё не приходил и не приходил. Проходили дни. Недели. Месяцы. Уилл чувствовал, как что-то внутри него постепенно крошится и ломается, как проржавевший механизм, не способный и дальше выполнять свою работу и проворачивать шестерёнки. Его улыбки становились всё более широкими и тревожными, смех — нервным, а движения суетливыми. Но он продолжал убеждать себя, что всё в порядке, что Нико скоро вернётся, что он не влюбился в кого-нибудь другого и не сбежал от Уилла, потому что он был слишком настойчив или, может быть, слишком ревнив. На Рождество он обнаружил себя лежащим в кровати домика Аида, с футболкой Нико в руках, прижимаемой к лицу, и со слезами на глазах, которые был не в силах остановить. Снаружи веселились ребята, были слышны радостные крики, взрывы смеха и поздравления, а Уилл не мог остановить рыдания и хотел, чтобы его, чёрт возьми, парень объявился перед ним в ту же секунду, чтобы получить по лицу, объяснить, где он пропадал, и подарить Уиллу утешающие объятия, а возможно даже и ласковый, нежный поцелуй. Но Рождественского чуда не произошло ни на это Рождество, ни на следующее, ни на последующие за ним. Выбросить бы из головы влюблённость, говорил порой Уилл сам себе, и почти каждый день выслушивал беспокойные, настойчивые убеждения, что стоит двигаться дальше и прекратить думать о пугающем, нелюдимом сыне бога подземного мира. Но как можно было забыть эти спутанные по утрам густые волосы, в которых намертво застревала расчёска, когда сонный Нико, вполголоса чертыхаясь, пытался их причесать. Как можно было забыть эти яркие родинки на спине, по которым Уилл бывало водил маркером, соединяя их в созвездия, под сдерживаемый смех Нико. Как можно было забыть, как Нико порой забирался ему на колени и прикладывал к груди ушко, вслушиваясь в сердцебиение Уилла и спокойно, мечтательно улыбаясь? Многочисленные партии в непонятную Уиллу до сих пор настольную игру, которую обожал Нико. Запах зубной пасты с лесными ягодами, которой пользовался Нико. Любимую пару носков с узором из маленьких хтонических чудовищ-осьминогов. Всё это стало частью жизни Уилла, и ему было так тоскливо, и он так боялся боли, что выдрать всё это из себя было для него попросту невозможно. Ему казалось, что легче тупым ножом расковырять себе грудь, чтобы срезать с сердца то местечко, где выжглось имя Нико ди Анджело, чем лишить себя воспоминаний о времени, проведённом с ним, и любви, которая, считал Уилл, должна была длиться всю их жизнь. Но годы шли, и Уиллу приходилось смиряться с отсутствием Нико в своей жизни. Он пропустил выпускной в старшей школе, потому что не хотел идти туда один или с кем-нибудь другим, кто не был бы его парнем. Учась в колледже на медицинском, он с улыбкой отказывал людям, приглашавшим его на свидания, говоря, что у него уже есть парень. Возвращаясь на зимние и летние каникулы обратно в лагерь, он каждый раз с замирающим сердцем рассматривал людей и бежал в домик Аида, надеясь, что обнаружит там Нико. И может быть, он даже сначала поцелует его и крепко прижмёт к себе, прежде чем хорошенько его ударить. Уиллу исполняется 23, когда Нико наконец-то возвращается.

***

Уилл представлял себе много раз, как именно это будет происходить. Вот он в лазарете, скучает без посетителей, вчитываясь в конспекты, сделанные в колледже, просто чтобы убить время и освежить память. Дверь скрипит, Уилл оборачивается и видит фигурку Нико — маленького, щуплого, может быть, с чуть сильнее отрощенными волосами или коротко подстриженного и с виноватым выражением лица. Или Уилл продолжает читать конспект, когда его глаза накрывают холодные маленькие ладошки, хрипло говоря отгадать, кто стоит у него за спиной. В другой фантазии Уилл в домике Аида, протирает пыль с коллекционных фигурок персонажей «Мифов и Магии», и Нико появляется с неловкой шуткой о том, что Уилл совсем не разбирается в этой игре. Или Уилл просыпается и чувствует тяжесть чужой руки на груди, и спящий Нико греет вечно холодный нос у него на плече. В этой Нико выходит из теней и падает Уиллу в объятия, жутко измотанный, но счастливый от лицезрения Уилла. В ещё одной на Уилла нападают какие-нибудь эмпусы, и Нико как герой появляется из тени, словно принц на белом коне, чтобы спасти Уилла. Много образов, много мыслей, много мечтаний. Уилл не ожидает, что пока он, полусонный, топает в рассветные часы в лазарет на свою смену, его резко схватят за предплечье и толкнут в стену, а после, пока Уилл не соображает, прижмутся, облапают, поцелуют горячо и развязно. Уилла прошибает дрожью, сердце колотится в груди как сумасшедшее, а ноги разъезжаются в стороны, неспособные стоять самостоятельно. Его приподнимают повыше за задницу и вылизывают рот с энтузиазмом, которого не ожидаешь от незнакомца. Стоит в голове Уилла мелькнуть мысли про незнакомца, и он начинает активно вырываться из чужой хватки. Его бросает в холод, потом в жар, его трясёт в панике и страхе, а потом полощет в ярости, и он колотит руками по чужой спине, дёргается как припадочный, возмущённо мычит, пока его попыткам не внемлют и не отрываются от его рта. Уилл тяжело дышит и дрожит. Он вспоминает своего милого мальчика Нико, и на глазах выступают злые слёзы. Он думает, что бы сказал Нико, если бы увидел его сейчас. Поверит ли он в то, что Уилл этого не хотел? Поверит в то, что Уилл ждал его все эти годы? Уилл мысленно отвечает себе «нет», и для него всё это вдруг становится таким реальным, будто он правда только что потерял свой шанс на возвращение его маленького Ангела. И тогда Уилл кричит. Он воет, как будто его режут по больному, и яростно колотит кулаками здоровенного парня на голову его выше, накачанного, смуглого, темноволосого, с татуировкой на шее, что спускается ниже на ключицы. Бьёт бессистемно, лихорадочно, не вспоминая те немногие уроки по военному искусству, которые ему умудрились вбить в голову в лагере Полукровок, из-за того, что действует на чистых эмоциях. — Ублюдок! Урод! — орёт Уилл. — Проклятый выродок! Ненавижу тебя! Ненавижу! Отпусти меня! Парень вздрагивает, хватка на заднице Уилла слабеет, и Уилл вырывается из чужих рук, заливаясь слезами и несясь к домику Аида, уже не вспоминая о своей смене в лазарете. Полукровки, проснувшиеся от диких криков Соласа, сонно выглядывают из-за порогов своих домиков, и тихий гул полушепотков расстилается по лагерю, чтобы разнести между детьми, подростками и молодыми людьми волну преувеличенных слухов о произошедшем. Уилла трясёт от наглости того парня. Сколько бы он ни силился вспомнить его, ничего не получалось, и по всему выходило, что это был очередной новенький. Наверняка это было Аресово отродье, поскольку дети бога войны отличались тугоумием и бесцеремонностью варвара, вломившегося в чужой дом, чтобы забрать оттуда добычу. Добравшись до аидового домика, Уилл закрывает за собой дверь, испуганно-быстро мотает головой из стороны в сторону, не зная, что делать ему теперь, а после бежит, спотыкаясь о собственные ноги, к алтарю Аида, чтобы упасть рядом с ним, обнять колонну, на которой взгромоздилась чаша, и заплакать. — Я не хотел, я этого не хотел, Нико, — плачет Уилл, прижимаясь щекой к холодному мрамору. — Пожалуйста, прости меня, мой Ангел. Прости меня, Нико. Прости, прости, прости. Он повторяет извинения до полного отупления, когда слова начинают казаться бессмысленными, когда мозг уже неспособен понять, какой слог говорить первым, а какой — последним. Повторяет до тех пор, пока крепкие руки не обвивают его живот, а чужое дыхание не обжигает щёку, успокаивающе нашёптывая что-то на ушко. Уилл с трудом поворачивает затёкшую шею и снова видит того парня, так бесцеремонно зажавшего его у стены мед.домика. Дёргается, не понимая, как тот мог войти, ведь разрешение здесь находиться было только у него и у друзей Нико из большой тройки, но его тут же разворачивают и прижимают к чужой груди, и крепко сжимают в объятиях, устраивая подбородок на светлой макушке, одну руку между лопаток, а второй обвивая за талию. Уилл чувствует, как незнакомец что-то говорит — слышит виноватые, отчаянные нотки в его голосе. С трудом прислушивается, пытаясь перебороть икоту, наступившую из-за долгих рыданий, и наконец-то, наконец-то слышит. — Прости меня, солнышко, прости, Уилл, — мягко, с раскаянием говорит парень. — Прости, прошу тебя, прости. Я так виноват. Я не хотел тебя пугать, Уилл. Я не подумал. Я соскучился. Я так давно тебя не видел, хороший мой. Рука успокаивающе поглаживает Уилла между лопаток, чужая щека потирается о макушку, Уилл всё ещё на грани истерики и не понимает, кто это и как этот полукровка смог оказаться в его маленьком прибежище. И тогда он говорит: — Эй, Уилл. Это я, твой маленький ангел Нико. И Уилл резко дёргается в его руках, отталкивается руками от широкой груди, чтобы поймать взгляд, и видит эти чёрные затягивающие омуты, внезапно находит сходство в этом носу с горбинкой, тонких губах и треугольнике маленьких родинок между левой бровью с вершиной на виске. Он смотрит, и смотрит, и смотрит, пытаясь осознать только что сказанное, соотнести услышанное, увиденное и то, что он так бережно лелеял в своей памяти, из которой ему робко улыбается бледный мальчик с вечными тенями под глазами, худенький, печальный, с большими оленьими влажными глазами и самой красивой улыбкой, какую только видел Уилл в своей жизни. И осознав, делает то, о чём мечтал столько лет. Впечатывает свой кулак в правую скулу этого, посмевшего бросить его без каких-либо объяснений, недоумка!