Петля

— Бестолочь! Нейтан едва успевает пригнуться. Папка врезается в стену, одна из фотографий опускается ему на затылок. Как там говорится… знание не кирпич, само в башку не влетит? — Я же столько раз повторял, — продолжает Марк Джефферсон уже спокойнее, — что в искусстве всё должно быть продумано от и до. И что делаешь ты? Сваливаешь предметы в беспорядочную кучу, — с явной брезгливостью отбрасывает другой снимок, — и называешь это композицией. Нейтан сжимает зубы, глядя на то, что Марк назвал беспорядочной кучей. Ради этого кадра он дохренадцать минут складывал дохлых птиц правильным треугольником, мудохался со светотенью, и вот пожалуйста. Марк точь-в-точь папаша — сначала обгрызет до костей, а потом, быть может, скажет, какой ты вкусный. — И что мне делать? — спрашивает Нейтан как можно спокойнее. Марк некоторое время раздумывает, а потом указывает на фон: — Становись. Возможно, ты поймешь лучше, находясь внутри. Нейтан под нос усмехается двусмысленности, но всё же становится на указанное место. Марк выставляет свет, а потом говорит: — Раздевайся. — Что? — Нейтан буравит его глазами, но видит всё то же безразличное лицо. — Марк, ты ёбнулся? Я натурал, вообще-то. — Это ты, Нейтан, ёбнулся, — Марк издевательски вежливо выделяет последнее слово, — если считаешь, что интересуешь меня иначе, чем модель. Раздевайся или проваливай. — Ладно, уговорил. — Нейтан отворачивается и начинает расстегивать куртку. — Полностью раздеваться? — Трусы можешь оставить. Нейтан хочет съязвить, но в последний момент передумывает и молча складывает одежду на диван. В нем нет ни грамма невинности, на которой так помешан Марк, и всё же как-то неловко под этим пристальным взглядом. Неудобно стоять босиком на холодном фоне. Нейтан переминается с ноги на ногу в ожидании указаний и слышит: — Становись на колени. — Марк, да ты оху… о художественности только и думаешь? — едва не давится слюной Нейтан. — Может, тебе ещё и отсосать? — Для человека, который только что орал о своей натуральности, твое предложение несколько противоречиво. Будем дальше фантазировать, или всё же сделаешь, как я сказал? Нейтан кривится, всё же опускается на колени и тихо воет. Ему казалось, раньше было неудобно? — Привыкай, принцесса, ты здесь надолго. — Чего? — Нейтан возмущается уже в голос. — И какую такую херь ты будешь снимать? — Эта, как ты выразился, херь, — поворачивает Марк к нему телефон, — называется шибари. Эстетическое связывание, понимаешь? На экране — связанная полуголая девушка на коленях и длиннющая инструкция в картинках. В голове Нейтана — матерная конструкция высотой с хороший небоскреб. — Ебать-колотить, — выдает он лишь вершину небоскреба. — Ты будешь со мной делать вот это? — Именно. А будешь ныть — сделаю это. Показывает уже другую девушку — скрюченную в три погибели, призывно отклячившую задницу выше башки. Нейтана пробирает мороз при мысли, что он будет так стоять перед Марком. — Хотя, может, мне стоило сначала обсудить идею с тобой? — продолжает Марк. — Может, тебе такая поза нравится больше? — Пошел ты! — Нейтан, я ведь не заставляю. У тебя неплохой потенциал, но если хочешь спустить его в унитаз, почему я должен мешать? «Можешь уйти прямо сейчас и навсегда стать пустым местом, — мысленно продолжает за Марка Нейтан. — Умеет убедить, сука». — Ладно, — бурчит Нейтан, — уговорил. Твори уже свою садо-мазу, пока у меня ноги не отвалились. Марк подходит с длиннющей веревкой, и Нейтан вскоре чувствует ее на своей талии. Вместе с руками Марка. — Не больно? — шепчет он, наклонившись к самому уху. Нейтан мотает головой. Губы Марка будто случайно задевают его ухо, и по телу Нейтана проходит разряд тока. Не тот разряд, которым отзывалось любое прикосновение отца. Не тот, который будил Нейтана, забывшего принять таблетки. Совсем другой… Впервые Нейтан это пережил, когда на восемнадцатый день рождения отец привез его в бордель, сунул пачку денег и уехал. Нейтан долго и бестолково разглядывал одинаковых смазливых девиц, пока ему не подмигнул загорелый брюнет со второго этажа. Выбор был очевиден. Тогда Нейтан наконец понял, что такое удовольствие. Ничего из того, что он делал сам с собой, не шло ни в какое сравнение с этими разрядами, которыми наполнял его тело брюнет. Нечто похожее получилось у Виктории, когда они с Нейтаном впервые накурились. Похожее, но не то самое. То самое с ним сейчас делает Марк, продолжая обвязывать талию и ненадолго прикасаясь к голой коже. А когда он просовывает пальцы под веревку, чтобы ее ослабить, Нейтан неприлично громко выдыхает. — Всё-таки больно? — спрашивает Марк, не убирая руку. — Нет, — отвечает Нейтан и сам поражается, каким слабым стал его голос. Марк затягивает последний узел на талии, однако расслабиться Нейтан не успевает. Потому что следующий кусок веревки оказывается уже между его ног, вместе с руками Марка. — Ты что творишь, гомосятина? Тот спокойно продолжает обвязывать веревку поверх трусов. «Судя по реакции, — хихикает голос в подсознании Нейтана, — гомосятина тут именно ты». — Я творю треугольник. — Марк снова показывает картинку на телефоне. — Тебе же нравится эта фигура? Нейтан не успевает ответить. Потому что Марк хватает его за запястье — и разряд долбит в миллион раз сильнее. — Да что ты со мной… — Всё по инструкции, — шепчет Марк и тянет запястье на себя. — Руки за голову. Какие же у него горячие пальцы. От каждого случайного (или вовсе не случайного?) трения Нейтан чувствует себя спичкой, которая вот-вот вспыхнет. Марк слишком сильно затягивает узел, Нейтан недовольно мычит. Тот всё правильно понимает и пропускает пальцы между веревкой и, мать его, каким же чувствительным запястьем. Нейтан снова издает невнятный звук, уже не от боли. Марк становится спереди и приподнимает подбородок Нейтана. Тот смотрит ему в глаза, не вовремя понимая, что сейчас выдаст себя с головой — и верхней, и нижней. — Открой рот, — командует Марк, не отпуская подбородок. Да ладно? Нейтан косится на штаны Марка, чтобы уточнить, правильно ли он понял его намерения, но периферическое зрение подводит. Марк нетерпеливо сопит и раскрывает ему рот сам. Нейтан ловит момент и задевает языком кончик его пальца. Дыхание Марка на секунду сбивается, и Нейтан неслышно ухмыляется — что, думал, ты один умеешь дразнить? Марк освобождает пальцы, тянется вниз и наконец сует ему в рот… веревку. Блядскую. Веревку. — Какого… — Можешь закрыть рот, — разрешает Марк. Теперь обвязывает спину. С каждым новым узлом Нейтан всё меньше и меньше контролирует ситуацию — особенно ту, что в трусах. Хорошо, что Марк занят веревкой и не замечает всего этого. Наконец он оставляет Нейтана в покое, берет камеру и отходит за спину. Нейтан облегченно вздыхает — когда Марк фотографирует, его и нашествием инопланетян не отвлечь. — Вот так должен выглядеть треугольник. — Марк приближает к нему дисплей фотоаппарата и обводит пальцем фигуру, в которую сложилась веревка на спине Нейтана. — А не так, как было у тебя. Нейтан пытается кивнуть, веревки не позволяют. Он ждет продолжения съемки, Марк зачем-то спрашивает: — Какая это световая схема? — Это… — мямлит Нейтан — трудно соображать, когда вся кровь приливает к другой голове. — Схема Рембрандта? И тут же чувствует веревку на шее. Этого шага в инструкции не было. — Думай. — Не знаю, — с трудом выдыхает Нейтан, подозревая, что эти слова будут его последними. — Я же тебе подсказал. Нейтан хочет сказать, что в гробу видал эту угадайку. Но веревка на шее затягивается туже, намекая, что такой ответ скоро станет реальностью. — М-м… Петля? — С контровым светом, — дополняет Марк, ослабляя петлю на его шее. Надо же, угадал. Марк убирает веревку, фиксирует ее концы и наконец отходит. Хорошо бы он не увидел, как тело Нейтана отреагировало на эту выходку. — Смотри на меня. Щелчок затвора. Недовольное лицо Марка. — Что? — Нейтан, если бы я хотел сфотографировать манекен, так бы и сделал. Где твои эмоции? — Где-где, в пизде! — цедит Нейтан сквозь веревку в зубах. — Говорил же, что я тебе не… Не успев закончить, визжит от боли. Марк кладет ремень на пол и делает очередной, мать его, эмоциональный кадр. А затем повторяет. — Хватит, — шепчет Нейтан одними губами, даже не надеясь, что Марк услышит. Но тот слышит и даже подходит. — Нейтан, — голос неожиданно ласковый, — я же говорил, что хорошая фотография не получается без удара. Ты сам сейчас это подтвердил. Он непривычно близко, и Нейтану разрывает голову от смешанных эмоций. Когда бил папаша или кто-то из мальчишек, реакция была одна — ненависть. Сейчас ненависти нет, зато все остальные чувства будто обострились. — Не надо… — Тогда, — кладет Марк ему руку на голову и нежно перебирает волосы, — будь хорошим мальчиком. От этого прикосновения Нейтан едва не кончает. Какого Марк творит? Хочет только выразительных эмоций, или ещё и… — Да, — шепчет Марк с той же выносящей мозг интонацией. — Продолжай так смотреть. Нейтан хочет не только смотреть. Пытается пошевелиться, но тело уже приняло условия Марка и за попытку бунта наказывает жуткой болью. Нейтан скулит, ему отвечает щелчок затвора. — Ты красиво страдаешь. Но дергаться было не обязательно. Марк подходит и поправляет вершину веревочного треугольника, которая по счастливому совпадению пересекает низ трусов. Вся кровь мгновенно устремляется туда, где он прикоснулся. — Марк… — стонет Нейтан. Конспирация, приличия и прочее дерьмо дружно идут в то место, которое у него сейчас зудит. — Я ещё не закончил. Возвращается к своей камере. Да он издевается? — На хуй съемку, — выдыхает Нейтан. — Помоги мне. Марк, к счастью, не задает тупых вопросов. Он подходит и начинает развязывать веревку — Нейтан не хочет ждать. — Не так, Марк. Помоги мне… руками. И Марк помогает, стискивая обеими руками его шею. Перед глазами расплываются черные пятна, в ушах звенит, Нейтан готов провалиться в обморок. В последний миг Марк разжимает пальцы, Нейтан вдыхает, и этот вдох, будто удар молнии, дает ему нереально мощный разряд. А затем Марк гладит по голове, и Нейтан не просто кончает — взрывается от удовольствия. Всё его тело сотрясается от мелких разрядов, затем падает к ногам Марка. Когда Нейтан возвращается в реальность, Марк уже развязывает несколько узлов. Конечности едва шевелятся, но Нейтан и не хочет двигаться. Ему слишком хорошо здесь и сейчас. — Можешь идти. — Марк убирает веревку. Нейтан на автомате кивает, лишь потом осознает: — Идти?! — Да. На сегодня ты свободен. — Свободен? После всего, что ты со мной сделал, просто выставляешь за дверь? — Я не сделал с тобой ничего особенного, Нейтан. У нас была съемка, и она закончена. Отворачивается и идет к компьютеру, всем видом показывая, что не настроен на рассуждения о высоком. Нейтан грохается с небес на землю и ощущает всё разом: холод, ноющие колени, липкие трусы. И мерзкое чувство, будто его отымели в те дыры, которые до сегодняшнего дня не существовали.

***

Виктория открывает почти сразу. — Ты где был? — охает, увидев Нейтана. — Я уже думала в полицию звонить. Он не отвечает и сползает на пол, едва зайдя в комнату. Виктория опускается рядом, обнимает, и Нейтан чувствует себя чуть менее дерьмово. — Что случилось? — Джефферсон. Нейтан утыкается в ее грудь, Виктория вздыхает и гладит по голове. В памяти тут же всплывают пальцы Марка, делавшие то же самое перед тем, как… — Как тебе помочь? — Как обычно. Виктория всё понимает и целует его. Ей не нужно ничего объяснять, не нужно плести про чувства, не нужно оставаться с ней друзьями. Они и так друзья с большим плюсом — то ли вопреки, то ли благодаря этому плюсу. Нейтан падает на кровать и позволяет Виктории рулить. Зажмуривается и представляет над собой лицо Марка, позволяет себя целовать — в губы, в шею, ещё ниже… — Ноги, — шепчет Нейтан. Виктории достаточно одного слова. Она бережно растирает его ноющие колени, разминает икры, а потом спускается к самой чувствительной части — ступням. Нейтан представляет на месте этих рук совсем другие, сходство усиливается, когда в дело вступают ногти. Тело наполняет приятная дрожь — раньше массаж ног нереально заводил, сейчас этого мало. — Свяжи меня, — просит Нейтан и едва не задыхается от возбуждения, когда ремень стягивает руки. Вот теперь он позволит делать с собой что угодно. Смазка, пальцы, осторожные, затем уверенные движения. Что-то большое вталкивается между ягодиц — ох, как же Нейтан скучал по этому ощущению, — и от каждой его вибрации по телу проходит тот самый разряд. «Не больно?» — спрашивает голос Марка в голове. Нейтан стонет в ответ. «Просто заткнись, Марк, и не останавливайся». Фантазия поглощает реальность. Нейтан вот-вот улетит, подчиняясь ритму Марка. «Будь хорошим мальчиком». Нет уж, с хорошими мальчиками такого не творят. Сзади — та штука с вибрацией, спереди скользкая теснота. Нейтан двигается навстречу и стонет — слишком громко для хорошего мальчика. Разряды от чужого тела заводят в разы сильнее. Нейтан слышит хриплое дыхание Марка, чувствует его руку в своих волосах и громко кончает, теперь уже вместе… Не сразу понимает, что они с Викторией стонут одно и то же имя. Осознание прилетает в голову вместе с подушкой. — Вот, значит, чему он тебя обучает, — Виктория издевательски подчеркивает последнее слово и снова замахивается. — Как давно? — Вики, у нас ничего не было, — скулит Нейтан и получает подушкой между глаз. — Клянусь. Виктория встает и смотрит на него так, будто хочет сжечь взглядом. Почти успешно. — Клянусь, Прескотт, — цедит она, — если прямо сейчас не уйдешь, я заору на всю общагу, что ты меня изнасиловал. И папочка тебе не поможет. Виктория пинком распахивает дверь и вышвыривает его вещи в коридор одну за другой. А потом отворачивается к окну и затягивается, хотя уже месяц как бросила. Всю дорогу Нейтан жалеет, что Марк не задушил его той петлей.