Тот, кто терял, будет снова любить...

— Ты похож на ангела. Это были первые слова, которые сказал ему Эрик при встрече в библиотеке, меж старых полок с книгами, впитавшими в себя всю пыль. У Чанхи аллергия на неё, но он продолжает туда ходить — это единственное место, где ему не так одиноко, после того, что с ним сделали Всевышние. И забавно, ведь Эрик не первый и далеко не последний, кто сравнивает его внешность с ангелом, однако, парень не восхищается ей, как будто знает то, чего не знает никто. — Спасибо, мне часто это говорят. Разговаривают тишиной и редкими взглядами в сторону друг друга. У Эрика в руках «Божественная комедия», мысли в голове от каждой прочитанной строчки и сосредоточенный взгляд, жадно поглощающий буквы. У Чанхи на руках какой-то лёгкий роман об ангелах и демонах и лёгкая усмешка на губах, в груди чувство какой-то перемены и ноющая тоска по Небесам, отдающая в давно зажитые шрамы. Эрик не похож на человека, который любит читать сложные философские книжки, больше смахивает на любителя супергероев и комиксов, спускающего деньги в игровые автоматы с друзьями, чтобы побить какой-нибудь идиотский рекорд такого же гика. Но нет. — Тебе правда это интересно? — спрашивает Чхве, откладывая книгу. Читать романы о падших ангелах в который раз уже как привычка. Эрик не сразу отвечает, дочитывает до конца предложения, пару секунд осмысливает прочитанный текст и вопрос Чанхи, прежде чем ответить: — Не то чтобы, — его взгляд устремляется в пол, рассматривая мыски кед, — просто хочу понять, через что тебе пришлось пройти, — глаза в глаза так пронзительно. На лице Чанхи спокойствие, умиротворённость, вселенская тоска по Небесам столь забытым, возникающим отдалёнными образами в голове, в душе дуют холодные ветра, всё в миг холодеет, когда он понимает — Эрик знает. — Тебе никогда не понять этот ад, — без сарказма, честно и открыто, — и надеюсь, ты никогда не поймёшь, — Чхве подходит к Эрику так близко, насколько позволяет парень, опирается руками о подлокотники кресла, чтобы лица были на одном уровне, и он мог видеть эмоции парня. — Но… это стоило того, чтобы услышать твой голос. Уходит из библиотеки Чанхи, оставляя Эрика без ответов, но с твёрдой уверенностью в своей правоте. Быть падшим ангелом, изгнанником Небес и перетерпеть боль от потери крыльев не так страшно, как если бы он потерял Эрика. Чанхи считает это отголосками жизни ангела, безумно влюблённого в человека, которого ему поручили защищать, искушённого запретным поцелуем, а после пережившим стирание памяти о нём. А Эрик даже не знал, чем их встреча обернётся для ангела, прижимал его ближе к себе, сжимая ладонями поясницу до тянущей боли. Сейчас всё, что тянет болью, это лопатки, где красуются два вертикальных шрама от некогда оперённых белоснежных крыльев. Он помнит пустырь, от которого через реку простирался город, помнил землю, израненную кратерами и рытвинами. Помнит свою растерянность, руки, покрытые грязью и запах крови, стекающей по спине. Помнит, как пришлось вырывать остатки крыльев, чтобы больше ничего не напоминало о Небе, как ошмётки плоти забивались под ногти, марая пальцы в тёмно-алый цвет. Падение с Небес — самое трудное испытание для падших, променявших райскую жизнь на земную, нарушив запреты Господни. Чанхи в тот день впервые встречает Эрика Сона в обличии человека, когда после рассвета длилось вечное лето, окутываемое ласковыми лучами солнца, когда его братья лили слёзы, превращающиеся в проливной дождь, отмывая его тело от крови и боли. Взволнованный взгляд — последнее, что видел он перед тем, как провалиться в небытие тьмы. Долгая адаптация к человеческой жизни, принятия самого себя без божественной силы и массивных крыльев, одним взмахом которых он взмывал в воздух, ощущая себя свободным. Падший ангел не искал встреч с человеком, считая, что ещё рано, однако, Эрик находил его сам. Подолгу рассматривал издали, не подходил, что-то отмечал для себя, следуя тенью за Чанхи. Библиотека — то место, где они сталкивались чаще всего, используя невербальный язык общения: касались друг друга кроткими взглядами, разговорами тишиной и шелестом старых страниц, шумным дыханием и робким столкновением пальцев, когда тянулись за одной и той же книгой. — Меня зовут Эрик, — он начал первым, когда они вновь встретились у одной книжной полки, вдыхая пыль, раздражающую дыхательные пути. — Чанхи, — ответил падший, отводя взгляд в пол, чтобы лишний раз не заглядываться на того, ради которого лишился всего. Так они познакомились. И забавно ведь: Эрик действительно впервые слышал его имя, а Чанхи имя Эрика слышал достаточно давно, знал о нём, если не всё, то большую часть. Например, книги совсем не интересовали его, то ли дело музыка, скрипка, на которой он играл с десяти лет. Эти знания Чхве считал сокровенными, чем-то личным, хотя, наверное, друзья Эрика об этом знали. Их тянуло друг к другу магнитом, невидимой нитью, крепко связывающей запястья в крепкий узел, который никак не разорвать. Между ними внеорбитное притяжение, Эрик — Земля, Чанхи — комета, стремительно падающая вниз к земле, сгорающая в атмосфере чувств. В полупустой комнате пела свою песнь скрипка, ведомая смычком, удерживаемым изящными, но худыми пальцами скрипача. Вокруг, казалось, была пустота, где-то по углам стояли стопки пыльных книг, которые никто не читал уже долгое время. Чанхи движениями тонкой кисти извлекал из лакированного инструмента несложные чарующие мелодии с помощью смычка, плавно скользящего по тонким на вид струнам. Его глаза прикрыты, ресницы незаметно трепетали от каждой ноты, проникающей глубоко в сердце, мерно отбивающим ритм в такт. Голова Эрика покоилась на правом плече Чанхи. Он вслушивался в его ровное дыхание, стук сердца, мелодию, которой научил сам. Они одни в этой комнате, но кажется, будто во всём мире, нет никого больше, кроме них. Лёгкая фланелевая рубашка, когда-то бывшей Эрика, поддавалась тёплым пальцам, снимающим её с хрупкого плеча. Кожу обдало холодом, но Чанхи его не заметил, продолжал играть даже несмотря на слабую боль в лопатках. Сон считал себя виноватым во всём, что пережил Чанхи, во всей той боли, что он испытал, чтобы быть рядом с ним. Лопатки, так явно выпирающие из-за худобы, украшены длинными шрамами, не ровными, будто кто-то специально изрезал кожу уродливо и некрасиво, желая сделать как можно больнее. Когда-то на месте розоватых полосок были белоснежные крылья. Эрик часто представлял их: мягкие, шелковистые, совершенно нереальные, он считал, что, если коснулся облаков, то почувствовал бы тоже самое. Вокруг Чанхи когда-то был светлый ореол, олицетворяющий само солнце, освещающий жизнь Эрика, одинокую, непроглядную как дно на больших глубинах океана, где живут невиданные людям существа, привыкшие к вечной тьме. — Прости, — сколько раз он это говорил уж сам не знает. Совесть всё ещё не отпускала, подкидывала картинки кровавого месива, которое он видел в тот день, когда нашёл ангела на улице, почти нагого, продрогшего под проливным дождём, ничего не понимающего, совершенно потерянного, с кровавыми разводами, смываемыми слезами его братьев. Чанхи перестал играть, отложил скрипку со смычком в сторону и положил свою ладонь поверх руки Эрика, лежащей на его животе. Даже сейчас Сон не мог поверить в то, что он преодолел ради того, чтобы быть рядом с ним: нарушил главный запрет, лишился крыльев и памяти о своём прошлом, упал с небес. Став обычным человеком, ореол света, сопровождающий его, погас, но внутренняя сила нет. Она струилась сильным потоком в нём, показывая, насколько Чанхи силён. Чанхи — точно феникс: сгорел в огне немилости Небес, но возродился в любви Эрика яркой вспышкой, горя неугасимым пламенем жизни. — Ты опять извиняешься за мой выбор, — он хмурил тёмные брови, забавно морщил нос, пытаясь злиться. — Мы уже говорили с тобой об этом много раз. Эрик молчал, прикрыл глаза, слыша ускоренное биение ангельского сердца. — Если бы у меня был второй шанс, то я сделал это вновь ради тебя: нарушил правила, перетерпел вновь боль, слышишь? Он слышал. И чувствовал трепетное касание губ к своим щекам, будто ласковые лучи солнца согревают его кожу от неприятного морозца. Всё плохое отошло на второй план, когда Чанхи целовал Эрика, прижимаясь к нему всем телом, израненной душой и горячим сердцем. У них за рассветом близится вечное лето.