u r my favorite "what if"

      Пальцы невесомо коснулись гитарных струн, тишину комнаты нарушила ненавязчивая мелодия. Сэм почувствовал, как в груди что-то сжалось, заставляя тошноту подкатить к горлу, а влагу выступить в уголках глаз. Он улыбался — ярко, солнечно и ужасно грустно, наблюдая за закатом из окна мотеля на окраине маленького городишки Аризоны. Это было Четвёртое июля, и да, он чертовски скучал.       Ровно три года назад он наблюдал лучи садящегося солнца сквозь пряди золотистых волос, что мягко светились и источали медовый аромат. Сэм тогда глупо шутил про «Рапунцель», получал подобную колкость в ответ и заливался звонким смехом, чувствуя абсолютное счастье. Он целовал Любовь Всей Своей Жизни под мощный грохот фейерверков и готов был разрыдаться от светлого чувства, распирающего изнутри, вызывающего эту идиотскую улыбку и заставляющего искренне и по-детски радоваться такой мелочи, как кавер на любимую песню с импровизированной ярморочной сцены или невесомое касание родной руки.       Винчестер горько усмехнулся, начиная наигрывать что-то из репертуара трибьют-группы, выступавшей в тот вечер, и с силой прикусил нижнюю губу. Он мог сколько угодно убеждать себя, что больше ничего не чувствует, что пора забыть и что ничего из этого не имело смысла, осознание лживости каждой из подобных мыслей оставляли на душе очередную кровоточащую рану. Знал ли он, что спустя три года будет так ужасно одинок?       С тех пор, как Сэм сжёг все мосты, Четвёртое июля официально стало праздником Светлой Грусти. Он гулял по городу, слушал уличных музыкантов, вдыхал ароматы множества перемешавшихся одеколонов и сладостей, продаваемых то тут, то там, любовался фейерверками и обязательно плакал под конец, несмотря на то что каждый раз клятвенно обещал себе не делать этого.       Сейчас он играл на старой акустической гитаре с недостающей первой струной, потому что когда-то, три года назад, на этой же гитаре лениво бренчал ему Он. И каждое Его движение, и тихий, бархатистый голос отпечатывались в памяти, оставались пылающим клеймом на сердце. Тогда Его душевная игра и фальшивое пение великолепно аккомпанировали взрывам фейерверков и гулу веселящейся где-то неподалёку толпы.       Тот июльский день был знойным, стояла жуткая духота, до самого вечера солнце пекло так, что возникало только одно желание – в буквальном смысле залечь на дно какого-нибудь прохладного озера. Жаркая погода и палящее солнце у многих напрямую ассоциировались с Четвёртым июля. А у Сэма нет. Потому что наиболее хорошо ему запомнился момент, когда заморосил тёплый летний дождь, после разошедшийся до самого настоящего ливня. И они танцевали на заднем дворе, как самые настоящие влюблённые идиоты, под музыку из соседской машины, промокая до нитки под проливным дождём. А потом долго-долго сохли под солнцем, вышедшим из-за туч уже спустя полчаса, и катались по влажной траве, рискуя застудить себе всё, что можно, но абсолютно ни о чём не жалея.       Винчестер никогда не праздновал Четвёртое июля до того, как встретился с Ним. Как оказалось, для Его взбалмошной и жадной до веселья и ярких красок натуры этот праздник значил очень много.       А для Сэма очень много значил Он.       Для Сэма Он до сих пор значит очень много. Его Человек-Фейерверк, Человек-Четвёртое-Июля.

“In between being young and being right You were my Versailles at night”