Противоречия

Просторный кабинет озарял солнечный свет, пробиваясь сквозь панорамные окна. Тому, кто находится здесь впервые, это помещение может показаться каким-то неуютным и совсем странным. Уж больно необычный вкус у хозяина. Зеркальный минималистичный стол, в таком же стиле диванчики, компьютер, лампы на потолке в виде шестиугольников, но, внезапно для такой модернистской композиции, по углам комнаты расставлены классические греческие скульптуры, а на центральной стене комнаты и вовсе висела картина Эпохи Возрождения — «Рождение Венеры» Боттичелли. Обитатель этого кабинета не посчитал бы это чем-то странным, а, наоборот, называет это самой уютной комнатой в здании, где он мог бы спокойно поработать. Так и было, уже который год его карьеры. Время клонилось к вечеру, и атмосфера в воздухе чувствовалась такой ленивой, клонящей к послеобеденному сну. Дверь в комнату распахнулась, впустив двух мужчин. Рыжеволосый молодой человек, в дорогой рубашке и брюках, устало выдохнул, расстегнув давящую ему на горло пуговицу на рубашке и прошел дальше, к окну. Идущий за ним рослый брюнет аккуратно прикрывает за собой дверь, и присаживается на пуф, прямо рядом с большой картиной. Потерев переносицу, рыжеволосый касается экрана своего смартфона, и стоящий поодаль компьютер начинает работу, издавая сигнал приветствия: «С возвращением, Сергей Разумовский!». Да, хозяином этого вычурного кабинета (впрочем, всего здания тоже) был самый узнаваемый миллионер страны. И единственный, с кем он делил эту комнату во время работы, был его старый друг и личный телохранитель Олег Волков. Можно сказать, они были совсем неразлучны с ранних лет. Куда бы ни шёл Сергей, Олег следовал за ним и был его тенью. Застряв взглядом на часах, Разумовский вымолвил: — Презентация длилась два часа. Значит… Что там с расписанием? — Деловая встреча через полтора часа. У нас есть час на отдых. — уже машинально выдаёт Волков, устраиваясь поудобнее на диванчике, и рассматривая картину перед собой. Сергей молчит, и уже поворачивается, чтобы подойти и сесть рядом с другом, но, внезапно, останавливается, и всматривается в экран телефона. Точнее, в новость, заголовок которой захватил его внимание. «Кирилл Гречкин вышел на свободу.» — ЧТО?! Голос Разума сотряс воздух. Олег повернулся, вопросительно уставившись. — «Решение суда постановило: полностью оправдать подсудимого Кирилла Гречкина за неимением у обвинения достаточных доказательств его вины.» — Сергей с яростью читает новость, шагая по комнате, и на конце фразы бросает телефон на стол. — Олег, его освободили! Олег отворачивается к картине, тяжело складывая руки в замок и опуская голову. Разумовский яростно бьёт кулаками в стол с такой силой, что с пола поднимается пыль и начинает плавно летать в солнечном свете. — Очередная шваль осталась без наказания! — он возмущенно взмахивает руками, обернувшись в сторону своего телохранителя, — Это система прогнила насквозь, и, как ни старайся, ничего не меняется! Из года в год, изо дня в день! Волков тяжело вздыхает и поднимается с пуфа. Медленными и тихими шагами он подходит к Сереже, сердито облокотишимся на стол. Кладёт руку ему на шею. — Эй, посмотри на меня. — мягко произносит он, и Разум неуверенно поднимает глаза. — Успокойся. Олег совсем бесцеремонный, когда нужно поддержать Сережу. Приблизившись ближе, чуть ли не лоб ко лбу, шепчет: — Осмотрись вокруг. Ты добился всего этого, потому что ты способен заставить преклонить весь мир к своим ногам. Если тебе не нравится страна, в которой ты живешь, ты способен её изменить так, как тебе хочется. Ты уже это делаешь. Миллионер сглотнул, впитав каждое бархатное слово, сказанное ему. Волков же ведет ладонью выше, к щеке, и так нежно, заботливо убирает с глаза непослушную длинную чёлку. Сергея слегка передергивает из-за вороха эмоций и сомнений, и он хлещет ладонью по руке Волка: — Кто тебе разрешил меня трогать? Олег печально отходит от него на шаг, выдыхает, складывая руки за спиной, и слегка кланяется. — Прошу прощения. Больше это не повторится. Больше всего Сережу бесило, когда Олег не мог понять, чего тот хотел. На самом деле, в такие моменты он сам не мог понять чего он хочет и что чувствует. Поэтому, во время очередной истеричной катастрофы, всегда проявлялась одна характерная черта Разума: действия, продиктованные бардаком из чувств, опережали мысли. Уже несколько раз он наступал на грабли своей импульсивности и допустил много ошибок, о которых периодически жалеет. Эти провинности научили его сдержанности, которая исчезает за закрытыми дверьми, в приватных пространствах. В итоге, так получается, что все Разумовские ядерные взрывы выдерживает на себе его преданный телохранитель, и реже — прислуга. Но Олег, закаленный годами дружбы с этой рыжей катастрофой, никогда не обижается на её истеричное поведение, давно заучив стратегию поведения в таких ситуациях и прекрасно научившись поддерживать друга и усмирять его пыл. Пожалуй, он был единственным человеком во всём Петербурге, который был способен на такое. Противоречия в голове Сергея выдали системную ошибку, и он не придумал ничего лучше, чем среагировать импульсивной агрессией. Схватив за грудки уже отходящего от него Волкова, он тянет его на себя, сзади упираясь в стол и немного присаживаясь на него. Он не понимал, на кого он вообще злится сейчас: на Олега, Гречкина, гнилую систему или себя, и, похоже, окончательно запутавшись, принял единственно верное решение — забыться. С силой притянув к себе Олега вплотную, он страстно целует его. Ответ следует незамедлительно, и Волк впивается в Разума с таким же безумством и импульсивностью, что резким скачком повышает градус возбуждения, кажется, за считанные секунды до максимума. Брюнет наступает вперед, заставляя полностью усадиться на стол, а Сережа льнёт к нему всем телом, дерзко обхватывает его талию своими ногами, чтобы ни за что не отстранился, никуда не убежал. Олег ведет ладонями по талии, поднимается выше, сквозь рубашку гладит чувствительные бока и живот, особое внимание уделяя груди. Сережа от этого чувственно вздыхает, отрываясь от поцелуя, и тоненько стонет от удовольствия. Закидывает голову назад, с немой мольбой зацеловать ему шею, и зарывается ладонью в тёмные волосы, другой рукой нетерпеливо расстегивая пуговицы на рубашке. Волков внемлет мольбам и начинает водить языком по бледной веснушчатой шее, выбивая каждым засосом чувствительные стоны и сбитые томные выдохи. Это так вскруживает ему голову, что он окончательно валит Разумовского на зеркальный стол, мельком замечая в его отражении свою раскрасневшуюся физиономию. Они еще не делали этого в кабинете, на столе. Для Разума эта комната считалась чуть ли не святилищем с Венерой в качестве божества. К тому же, в здании они были не одни, их могли подслушать. Могла войти горничная или секретарша — дверь то не закрыта. Однако мысль о том, что их могут заметить, только сильнее раззадоривала, нежели пугала. Сергей снова впивается в Олега поцелуем, грубо притягивая за подбородок, больно кусает чужие губы от страсти и нетерпения. Олег же шипит, отстраняется, заводит тонкие запястья над рыжей макушкой, чтобы прильнуть губами к бледной коже под расстегнутой рубашкой, расцеловывая чужую грудь, горячо обводя соски языком. Сережа громко стонет, выгибаясь навстречу ласкам, и вжимается бедрами в твердый стояк друга. Волков понимает это как знак, и, отстраняясь на секунду, переворачивает Разумовского на живот, прижимается сзади. Тот выгибается в спине, распластавшись по всему столу, и выпячивает зад, поддаваясь навстречу рукам, которые судорожно возятся с его брюками и сминают ягодицы. Немного приподнявшись, тянется за поцелуем к Волку, рукой пытаясь расстегнуть его ширинку, и разгоряченно шепчет «Быстрее, Олежа, быстрее!». Это сносит Волкову крышу так, что он забывает про всякую осторожность, и скользит членом между ягодиц рыжевласого, подстраиваясь ко входу, лишь раз смочив его слюной. Толчок. Разумовский с громким стоном выгибается в спине так, что трещат кости, а ногти, впиваясь, с силой царапают стекло на столе, оставляя после себя отметины. Волк шумно дышит ему прямо в ухо, налегая сверху и прижимая к поверхности, и замирает, давая любовнику привыкнуть. Долго это не продолжается, потому как Сергей начинает поддаваться навстречу, сильнее насаживаясь, что доводит Волкова до истомы, и к этой рыжей бестии он чувствует прилив глубокой любви такой силы, что ему всё больше хочется слиться с ним, прилипнуть к его коже навсегда и доводить до экстаза тысячу раз. Он вплотную прижимается к Сереже, глубоко толкаясь в его простату, руками ласкает его грудь, живот, ноги, бедра, ягодицы и, главное, член, играя на его ощущениях и выцеловывая каждую веснушку на его обнаженных плечах. А тот теряется во всём этом, еле держится на ногах и задыхается от стонов и дрожи во всем теле, потому что Олега слишком много, он буквально везде. Хочется кричать от того, как же ему хорошо, но приходится закусывать губу, чтобы не сорваться, чтобы никто поблизости не смог их услышать. Взгляд Разума падает вниз, на отражение в стекле стола, где он выглядит далеко не успешным холодным миллионером, а таким растрепанным, развратным, краснеющим, с засосами на шее и стонущим в голос покусанными от поцелуев губами. Таким его видел, видит и будет видеть Олег — и больше никто. Эта мысль неожиданно проходит дрожью по телу Разумовского, усиливая возбуждение, и ему кажется, что он готов кончить только от одного этого. Олег ускоряет темп, немного придушивает, шепчет, порыкивая в чувствительное ухо: «Кончи для меня, господин Разумовский». Затем целует в него же. Крепко делает пару движений вдоль члена Сережи, и тот, прикрывая кричащий рот рукой, изливается к нему в кулак, пачкая также сам стол и крупно дрожа от оргазма. Через пару толчков Волков кончает следом, с рычащим стоном изливаясь на покрасневшие ягодицы. У Сергея всё же предательски подкашиваются ноги, и он чуть ли не соскальзывает на пол, когда Олег подхватывает его и укладывает на стол. И ложится рядом, в приступе нежности целуя тяжело дышащего любимого в висок. Тот, немного придя в себя, целует его в губы, без слов сообщая о том, что с ним всё хорошо и ему всё понравилось. За годы, проведенных вместе, некоторые жесты они начали понимать без слов. Олег встал, видимо чтобы привести в порядок себя и Сергея, а заодно сходить за салфетками и водой. Он начал поправлять свою одежду, и Сережа, немного понаблюдав за этим, приподнялся. Наконец выровняв дыхание, он заговорил: — Ты был прав. Я действительно могу заставить мир упасть к моим ногам. — он самоуверенно улыбается, зачесывая непослушную чёлку и начиная застегивать на себе рубашку. Волк хотел уже что-то сказать, но рыжевласый жестом прервал его, касаясь указательным пальцем его губ. — Сейчас, когда выйдешь, попроси секретаршу перенести деловую встречу на другой день. Думаю, у меня появилась идея, как сделать Петербург чище, хочу заняться ею прямо сейчас… Олег коротко, понимающе кивает и отходит к двери. — … А ещё, дорогой мой Волк, захвати, пожалуйста, салфетки. — закончил Разумовский, пальцем собрав со стола каплю семени. Волков усмехнулся одними уголками губ и вышел из кабинета. Сергей вздохнул, продолжая застегивать рубашку, и, оставшись в тишине, разбавил её мыслями вслух: — Настало время что-то менять.