Тестирование реальности

      Она была настоящей. Челл была настоящей. Уставшей, удивляющейся, свободной. Молчаливой и отгороженной. Пускающей Дага к себе настолько постепенно, что другой бы и не заметил — сдался. Но Даг не мог. Потому что она была настоящей.       Когда они встретились — там, в окрестностях Центра, мёртвого снаружи и такого живого в глубине, который угрожал издалека, — Челл держалась настороженно, но без страха.       А Даг спросил, реальна ли она. Тогда она посмотрела на него как на психа. Многие так смотрели. Он объяснял. Ей — подробнее, чем другим.       У Челл не было с собой ничего. У него же — целый ворох галлюцинаций. И камера. Там Даг впервые спросил, можно ли сфотографировать Челл. И вновь объяснял, что только так он сможет убедиться в её существовании.       На первой фотографии всё осталось таким же неловким, как Даг запомнил. Челл далеко, в позе человека, готового убежать, взгляд изучающий, с опаской. Да и снимок вышел неудачным — человек терялся в фоне, сам фон сливался в пёструю рябь и выглядел при этом плоским. Наверное, Даг выбрал неудачный ракурс. Но было тогда не до этого.       Раньше у него было несколько фотокамер, но после побега остался только «Полароид». Потому что проверка реальности не терпела. А у Челл с терпением всё оказалось лучше. Взор камеры она выносила мужественно. Только вот неприязнь, которой она отвечала наведённому объективу, уходить не собиралась. Даг понимал. Несчётное число красных бездушных глаз следили за ней годами. Она бежала от них, как он бежал от голосов и страха. И у них получилось.       Выживание в дикой природе — непростое испытание, но Дагу было хорошо. Свободно. Необходимость сближала и делала смелее. Фотографии становились смелее тоже. Цвета обрели баланс яркости и насыщенности. Аккуратные тени выписывали объём. Прежде сложенные на груди, руки занялись делом, внося сюжет и динамику. Челл уже не отодвигалась так далеко — ни от него, ни от камеры — и стала центральной фигурой на снимке. Фон теперь подчёркивал её, а не прятал. Ушла и сменилась интересом хмурость, появился намёк на доброжелательность. Всего намёк, но Дагу хватало.       Хватало и снимков, которых становилось на один больше с каждым днём. Они заполняли сумку, составляли коллекцию, говорили, что рядом с ним реальный человек.       Беглецы не могли бежать вечно. Когда спокойное, тихое место предложило остаться, Даг и Челл сделали его своим домом. Фотографии перебрались из сумки на стены. Челл смотрела с них на Дага, напоминая о том, что он больше не один. От взгляда со снимков не хотелось бежать, как раньше — с другими фотографиями, вырезками из газет, плакатами. Было тепло.       Он снова начал рисовать по фотографиям, и Челл оказалась неплохой моделью. Не сразу она понимала, зачем он просит её искать ту или иную позу, положение, место. Но она училась и хотела знать больше. О чём Даг мог рассказать лучше, чем о своём творчестве? И он показывал, как составляет композицию, выбирает фокус, расставляет акценты, как с помощью Челл он может добавить в изображение жизнь, движение, сюжет. И не заметил, что инициативу перехватила Челл. Она придирчиво рассматривала свою фигуру на снимках и требовала пробовать вновь и вновь — пока не получалось идеально.       Рисунки больше не предупреждали, не помогали выплеснуть страх на стены или совладать с тревогой. Они стали созиданием. Отражением увиденного. И тогда Даг понял: он больше не использует камеру, чтобы узнать, реальность ли перед ним. Он верил в эту реальность. Верил, что кошмар остался позади. А Челл была и оставалась настоящей.       Десятки снимков потеряли смысл. Зато его нашёл один — новый, который заполнил пустоту на стене. На нём Даг и Челл были вместе.