Ожидание

      Виктор сидел в зале ожидания японском международном аэропорту Фукуока и ждал возвращения Юри. Хоть Кацуки и занял четвертое место в кубке Ростелекома, благодаря серебру в кубке Китая, он попал в финал Гран-при. И платиноволосый был искренне рад за него. Все то время, пока он ждал возвращения японца, он думал, что еще может сделать в качестве тренера, парня, спутника по жизни. Юри подарил Никифорову свою любовь, вдохнул жизнь, вернул тот огонь в душе и заставил поверить, что он все еще кому то нужен, кого-то может удивлять. И Виктору хотелось показать ему, насколько он важен и дорог ему. Его мысли прервала трель телефонного звонка и, достав его, он удивленно уставился на высветевшееся на экране смартфона имя: Хироко. - Алло, здравствуй, Хироко, чего такое? - беспечно спросил Виктор, но его лицо вмиг омрачнилось, когда он услышал всхлипы, - Хироко? Что случилось? - В-вик-ч-чан...Ю...Ю-юри, е-его рейс...Он разбился. В это же время на телевизоре рядом говорили, что потерпел крушение такой-то рейс, спасатели ищут самолет и пострадавших. Многие люди в зале ожидания рыдали навзрыд, называя чьи-то имена и пытаясь вытереть и без того мокрым рукавом слезы. Сотрудники пытались их успокоить и дать им успокоительное. Воздух словно пропитался болью этих людей, и отчаяние оседало на стенках зала ожидания. В довершение всего раздался крик, животный, пропитанный ужасом и слезами крик. Этому воплю вторил заунывный, задушевный плач японок. Виктор не сразу понял, что это он кричал. Хотелось как-то перекрыть эту зияющую бездну в сердце, которое вырвали без всякой анестезии. Хотелось рвать на себе волосы, чтобы причинить хоть какую-то физическую боль и заглушить душевную. - Нет! С Юри все хорошо, он выжил, все с ним хорошо. Все будет хорошо! - повторял Никифоров, словно молитву, - В-вот увидишь, все хорошо...Сейчас он прийдет и мы вместе пойдем есть кацудон и праздновать проход в финал. Все будет хорошо... Какие-то люди пытались то ли успокоить, то ли посочувствовать, а может быть все вместе. К Виктору подошел сотрудник и предложил выпить успокоительное. И действительно, оно было ему нужно. Волосы всклокочены, кисти рук мелко подрагивали, словно у алкоголика, а глаза, с полопавшимися капиллярами и с сузившимися зрачками, имели взгляд бузумца. Определенно ему нужно было успокоительное, но он лишь отмахнулся. А в зале все также стоял протяжный плач женщин, таких же как Виктор, мечущихся по углам мужчин. Ведь самое страшное в этой ситуации - это ожидание, незнание происходящего. Сейчас все, кто были на борту самолета, словно коты Шрёдингера, не знаешь живы они или нет, а это самое ужасное. Почти одновременно у многих людей , что ожидали новостей, раздались телефонные звонки. А это означало одно. Нашли! Все понимали, что рано радоваться. Незнание все равно разъедало глотки у людей. Виктор не помнил как добрался до больницы. Все было затянуто туманом - видимо ему все равно что-то вкололи. Но ясно помнил Юри, сидевшего на скамейке с перевязанной рукой и пластырем на шее, теплого и такого живого. Юри жив! Жив! Никифоров, сминая Кацуки в объятиях, еще долго плакал, слушая размеренное биение сердца.