Та самая итальянская кровь

      Труп брата и, чёрт возьми, самодовольный оскал Луки Чангретты: да, сукин сын, добился своего, но как жить тебе дальше, зная, что тебя предал собственный брат, когда мой же был верен мне до смерти? О, конечно, он ведь больше ничего не почувствует. Жизнь Чангретты оборвала одна всего-то пуля, одна несчастная, а для Джона их не пожалели — настолько хотели добить и без того мёртвое тело. Да, после уже никто из них не будет страдать, впрочем, как и улыбаться.       С тех пор же ни один Шелби более не хотел иметь дело с какой-либо итальянской мафией, те были слишком хорошими соперниками. Правда, было бы за что бороться. Бирмингем — не тот же Лондон.       Но наивно было предпологать, что Томас, мать его, Шелби сломится вместе с границами его «империи». Как ни странно, вышло даже наоборот: Томми курил теперь уже не британской земле-родине, а на нью-йоркском асфальте, недоумевая, насколько модернизироваться успел сей город — город мечтаний и неплохих возможностей. Также город амбициозной молодёжи. И также город криминала. Томас знал, что ему понравится. Основаться в Нью-Йорке, бессомненно, было сложно, но не это значит, что невозможно. Тем более Шелби не видел для себя непреодолимого, лишь временные трудности, которые можно было преодолеть либо с помощью денег, либо с помощью пули.       Людей в городе, правда, от непривычки много. Кажется, как не самих коренных американцев, а приезжих — Америка всё-таки. И, соответственно, как и «боссов»: тут уж точно одной пулей не обойдёшься. У каждого свои законы и загоны. Но Томми покуривал, делая вид, что освоился, хотя пробыл в новом месте всего-то неделю. Ещё нужно было две, чтобы, как говорится, выработать привычку к новым житейским обстоятельствам.       Но вот к чему точно не был готов Томас, мать его, Шелби — вновь иметь какую-либо связь с итальянской мафией, хоть и весьма косвенно. Он не знал, правда… вряд ли его бы это остановило.       Кареглазая, мелкая, но строптивая — это была та самая итальянская кровь, которая имела своё чудное воздействие на Томми. Не был бы он главным представителем семейства Шелби, то, возможно, не тормозил бы и попытался как можно скорее забрать ту колючую розу, к тому же красивую и с лёгким летним ароматом. И аромат-то действительно чудный, право, духи дорогие, а может, нет — Томас в этом ни черта не смыслил.       Хотя позволила бы себе дочь дона наносить на себя какую-то дешевизну? Отнюдь.       «Звать её Констанция Корлеоне, она дочь почившего Вито Корлеоне, и, к слову, сестра нынешнего дона — Майкла Корлеоне, младшего того сынка. Будет весьма дурно, если ты вновь свяжешься с итальянцами, Томми», — проконсультировал Томаса один местный знакомый после его первой встречи с девушкой. Томас, мать его, Шелби опять влип. Всё-таки от итальянцев ему было не отмазаться. Точнее, увернуться от пуль итальянской мафии. Потому что Шелби понял, что влип по уши, но улететь без неё тоже не мог.       И с ним Констанция улететь не могла, даже если бы она и вправду хотела. Она, словно затравленный зверёк, глядела на голубоглазого британца, будучи верной своим итальянским корням, но всё так же оправдывая себя где-то внутри разума в своих правах — о свободе, допустим, как американке. Поэтому, неловко приняв щедрый букет красных роз, бутоны которых рябили ей глаза, дочь почившего дона Корлеоне начала щебетать что-то про мужа, про семью и неправильность происходящего. А Томми усмехался. Вся такая скромная, когда на самом деле изображала.       — Помнится, Ваш муж уже как месяца два мёртв.       Женщина дёрнулась. Теперь же затравленный зверёк убежал, а настоящая Констанция за такую дерзость могла, подобно дикой кошке, выцарапать эти голубые бесстрастные глаза и вырвать этот проклятый язык с британским акцентом.       — Вы что, следили за мной?       Томас встретил её на второй же день обоснования в Нью-Йорке. Она была с какой-то блондинкой, еле держа тонкими ручками пакеты с продуктами. И тогда, несвойственно себе пытаясь быть джентльменом, Томми вежливо предложил помощь. Последний раз, когда его так молниеносно зацепила какая-то женщина, была Грейс. И в таких случаях он просто не мог упустить из рук такую находку.       Так что, наверное, фактически так и есть, но Шелби лишь на это уклончиво усмехнулся. Попытался, точнее.       — Нет. Но об этом трубили все мои ближайшие знакомые.       — И Вы подумали, что у Вас действительно есть шанс? — иронически усмехнулась Констанция. — К тому же у меня есть дети. Вам об этом не трубили Ваши знакомые?       — А у меня один — сын. И я его очень люблю. Поэтому хочу, чтобы у него была полная семья.       Белое платье, полупрозрачная фата и чудный букет. Улыбка на её устах, на устах Карло, на устах отца и матери, на устах братьев. Яркие мечтания и мрачная реальность, вот она, та самая — Констанция прикрыла глаза, отвернулась, и еле заметно затряслась её губа.       Её манил глас прошлого.       А Томаса, мать его, Шелби манила та самая итальянская кровь. Та самая, мать её, итальянская кровь.