dead

They want me dead or alive I'm just trying to survive

После того, как Джион глянула в зеркало, она устроила истерику на два часа. Слуги беспокоились — императрица раньше никогда не позволяла себе такого. Её с трудом уложили в постель и заставили выпить травяной чай. Чай был вкусный, постель — мягкая, Джион почти готова была поверить, что она в раю, но, скорее всего, она в какой-то заднице. Она снова подошла к зеркалу, посмотрела на своё отражение и сказала себе, что дерьмо случается. Это не успокаивало. *** Девушка, в тело которой она вселилась, была очень красива. У неё длинные серебрянные волосы и золотые глаза — очень яркие, большие; на таких трудно не обратить внимания. Джион, которая в своём мире не выделялась ничем, было сложно привыкнуть. Её называли миленькой, иногда симпатичной. Девушка перед ней… девушка, которой она стала, — императрица. Статная и прекрасная. Джион не могла поверить, что все складывается так… хорошо. *** В своём мире у неё были друзья, не лучшие, но хорошие, с которыми всегда можно было поговорить о новых сериалах и сходить в вечер пятницы в кино. В своём мире у неё не было родителей, она выросла в приюте и сама зарабатывала на жизнь с тех пор, как ей исполнилось тринадцать. И получить… все это? В новом мире у Джион был отец, титул, красавец-жених и немеренное количество слуг. Джион начинала верить в сказку. А потом встретила императора. *** Император ненавидел Аристию, Аристия обожала императора, Джион смеялась от всей этой садо-мазохистской беледрясни. Император сжимал её запястья так, что Джион не чувствовала пальцев, вдавливал в кровать и насиловал. Ей не хотелось плакать перед ним, потому что этот ублюдок не заслужил видеть такое, но ей было очень больно. Это не сказка о принце и принцессе, это жизнь, и в ней есть красавица и чудовище. Джион улыбнулась сквозь слезы, когда представила себе другой конец сказки — чудовище будет истекать кровью, а красавица сидеть на троне и смеяться, пока тот отходит в мир иной. *** Джион привыкла улыбаться, а не плакать, но в ту ночь сдержать слезы не получалось. Император ушёл, она слюнявила подушку, потом заварила себе травяной чай. Аромат успокаивал, тишина успокаивала, мысли о мести тоже успокаивали. Джион улыбнулась. Криво-поломанно, наверное, так улыбалась эта влюблённая Аристия, которая верила в свою любовь и императора. Руфелис оказался той ещё сволочью, Аристия была совсем не такой. Джион, на несчастье Руфелиса, как раз из таких. *** Она собрала круг без особых проблем. Аристия была прекрасна, своей красотой она могла бы пленить многих, но не пользовалась этим. Джион этим похвастаться не могла, но обаяния у неё хватило бы на десятерых. Через месяц её приглашали в лучшие дома, она гуляла по садам с герцогами, и слушала последние новости от миленьких дочерей маркизов и баронов, и смеялась, и думала о том, что жизнь Аристии не так отвратительна, как ей казалось. Император все ещё приходил в её комнату по ночам, вжимал в постель, Джион плакала от боли, как плакала Аристия ла Моник, заваривала себе травяной чай после его ухода и повторяла про себя, что скоро Руфелис будет отравлять жизнь только призракам на кладбище. *** Похоже, Аристия вообще ни с кем не дружила. Джион восхищалась её преданностью, умением заваривать чай, красотой, но ненавидела её тупость. Прожив в замке всего пару месяцев, Джион уже поняла, как выгоднее устроить жизнь в змеином клубке. Нужно иметь поддержку, нужно находить связи, особенно если это влиятельные люди. Она из дома Моник, она дочь Кейрана ла Моник, она будущая императрица, в конце концов. Не будет тех, кто не захочет войти в её круг. Не будет этой уязвимости, которая была у неё перед императором. *** Но забавно — Джион была все ещё беззащитна и все ещё слаба. Император продолжал целовать её, и кусать её губы, и слизывать с них кровь. Джион от этого тянуло блевать, и она еле сдержалась, иначе бы ещё раз получила по лицу. После его ухода она сразу же кинулась в ванную и оставила там утренний завтрак. *** Наверное, именно это внезапно сблизило её с сиром Карсейном. Джион полагала, что иметь в союзниках лучшего рыцаря империи и кузена императора — неплохо, если бы он не был до печёнок предан трону. Настолько, что не обращал внимания на то, что творилось с императрицей. Какая-то часть Карсейна хотела вмешаться. Другая понимала — это личное дело императора и его невесты. И туда лучше не лезть. Пока он не лез, Аристия давилась слезами. Наверное, именно это больше всего злило Джион. И именно поэтому она не хотела позволять помогать себе. Но сир Карсейн был упрям — он стал свидетелем её истерики (Джион очень везёт, да) и не мог бросить, по-видимому, даму в беде, на которую до этого плевал с высокой колокольни, хотя её каждый вечер насиловал твой кузен. Сир Карсейн принёс её в комнату, усадил на кровать, даже заварил чай (отвратительный, к слову). Джион выпила его, потому что такая неуклюжая забота забавляла. Это казалось чем-то новым, потому что в её мире о ней никто не заботился, а от Руфелиса дождёшься только оскорблений и синяков, но никак не любви. Джион думала о том, что было бы, если бы она не была Аристией. Если бы она была собой. Обратил бы Руфелис своё внимание на неё? Поступал бы также жестоко, как с Аристией? Джион одернула себя. Полагаться на то, что у него есть какие-то ещё чувства, надеяться на них, влюбляться в него — пропасть. Станет такой же, как и Аристия. И конец её ждёт тот же. Джион стремилась к свету. К своей сказке. К мести. Мысли о мёртвом Руфелисе грели сердце. *** — Вы не вмешивались, когда это происходило раньше. Почему сейчас? — Вы обвиняете меня в том, что я не спасал вас? — Обвиняю, сир Карсейн. Он усмехнулся. Аристия ла Моник была странной и интересной — гораздо интереснее, когда с ней разговариваешь. На приемах и встречах она скорее напоминала бесчувственную и бесформенную куклу. Ни мнения, ни фантазии. Ни желания изменить свою жизнь. Её насиловали, Карсейн об этом знал, он даже пытался однажды поговорить с кузеном, но тот был… не в самом приятном расположении духа. Карсейн презирал кузена за то, как тот поступал с Аристией, и презирал Аристию за её бездействие. — Почему вы мне не помогли? — Почему я должен был вам помогать? — ответил он вопросом на вопрос. — Потому что вы рыцарь, — Джион пожала плечами. — Потому что вы должны защищать дам, детей, слабых людей. — Не припомню, чтобы я давал такую клятву. — сказал он. — И не припомню, чтобы я был вам что-то должен. Я обязан вас защищать — как невесту императора. Но от самого императора? — Вы знаете, какая сволочь ваш кузен. И тем не менее, вы оставили меня на него. — Вы сами оставили себя на него, леди Аристия. — Карсейн улыбнулся. Было в этой улыбке что-то мальчишеское, и Джион вспомнила, что ему всего двадцать лет. — Я противна вам, — с видом человека, который решил очень сложную загадку, сказала она. — Не в том смысле, о котором вы подумали. Вы прекрасная девушка. Прекрасный человек. Вы добры и самоотверженны, вы никогда не причините зла другим. Аристия никогда не причинит зла другим, мысленно поправила Джион. А я причиню. Особенно тем, кто меня обидел. — Но вы как маленькая наивная принцесса. Верите, что под маской чудовища скрывается недопонятый страдалец. Или что придёт принц и спасёт вас. Такого не будет. Не будет, повторила про себя Джион. Она это знала. Аристия — нет. Никто не придёт и не спасёт тебя, потому что в этом мире только ты можешь себя спасти. Джион злилась на него за его бездействие по отношению к Аристии, но, по факту, он был прав. Если ты не готов спасать себя сам, никто за тебя этого не сделает. Не просто так. Джион спаситель не нужен. Я спасу себя сама, повторила про себя Джион и улыбнулась. Истерика прошла, чай не казался таким ужасным, разговор с сиром Карсейном расслабил её, и она засыпала, довольная и счастливая, потому что ей снился окровавленный Руфелис и она, с клинком в руке. В последнем смертельном танце, наверное. *** Послы из соседней империи прибыли аккурат к выходным. Как раз тогда, когда император отбыл в свою резиденцию. Аллендис де Верита как всегда обещал уладить дела. В дипломатии ему равных не было, а вот Аристия ла Моник подобным качеством навряд ли отличалась. Аристия была молчаливой, податливой, простой, очень скучной, Аллендис перебрасывался с ней парой слов на приемах, но он сомневался, что у них могли бы завязаться хорошие отношения. Признаться честно, девочка была не глупа — возможно, наивна и влюблена настолько, что не замечала никого, кроме своего императора, которому до неё дела не было, но она быстро распознала, какой Аллендис человек и что с такими людьми ей лучше не связываться. Участвовать в дворцовых интригах Аристии не хотелось, а Аллендис был мастером подобных приколов. Они были разными, и найти общий язык бы точно не смогли. Но сегодня Аристия ла Моник была другой. Она разговаривала с послами так, будто это были её давние друзья, и обсуждала их предложение с таким видом, словно они приехали не для того, чтобы подсунуть императору в качестве королевы одну из своих принцесс. Аристия кивала и говорила, что, да, важно, империя на первом месте, наследники императору нужны. Аристия ла Моник молча хранила в себе свою ревность и не вмешивалась в дела дворца. Аристия ла Моник сидела перед ним и была настолько обаятельна, что даже Аллендис на это купился. — Королева необходима нашему императору. Особенно если это королева из соседнего государства. Это очень укрепит связи, не так ли, сир Аллендис? Он не знал, какую игру она вела, но с удовольствием её принял. И сказал «да». *** — Так, значит, вы совсем не ревнуете императора? В конце концов, появится новая девушка. Возможно, красивее, привлекательнее, чем вы. — Я — девушка, которая обещана ему, помните? — Джион улыбнулась торжествующе, будто действительно этим гордилась. Но хотелось блевать. — А ревность… чего она стоит? Империя важнее, не так ли? — Разумеется, — кивнул Аллендис. С ним у Джион нашлось намного больше общего — оба лгали как дышали. Они сидели в его кабинете после встречи с послами, потому что сир Аллендис предложил ей сыграть в шахматы. И Джион не могла отказать себе в удовольствии сделать это хоть раз с мастером дворцовых интриг и гениальнейшим стратегом империи. Аллендис тоже знал, как Руфелис обращался с Аристией, но у неё он не вызывал антипатии. Возможно, потому что они были похожи. Возможно, потому что сир Карсейн выглядел как герой со страниц романов, а сир Аллендис — мудак с симпатичным личиком. Засмотреться можно — да только все равно мудак. — Не знал, что с недавних пор империя стала вам важнее, чем ваша любовь к императору. — Моя любовь к императору подразумевает и любовь к империи. — Довольно романтично. Не думал, что вы романтик, Тия. Могу я называть вас Тия? — Не можете, — улыбнулась Джион в ответ. — Вы ведь никогда и не знали меня, сир Аллендис. Не хотели знать. — Не знал, — согласился он. — Но сейчас думаю, что ошибался. Мне было бы интересно побольше общаться с вами, леди Аристия. Прошу вас, зовите меня Аллен. — Вы удивительно непостоянны, сир Аллендис. — ответила она, сделав последний ход. Победа. — Прекрасная игра. С удовольствием повторю. — Как и я, — он кивнул. Джион поднялась с кресла под пристальным взглядом хищника, заинтересовавшегося добычей, и подумала о том, что привлекать внимание подозрительных личностей не входило в её планы. *** План удался почти идеально. Джион почти свободна, а Руфелис почти мертв. Почти. Руфелис выбрал для себя королеву. Императрица, обещанная оракулом, — прекрасно, но империи нужны были наследники и хорошие связи с соседними государствами, поэтому новоиспеченная соперница явила себя Джион уже через три месяца. Она смотрела ей в глаза с торжеством, с вызовом. «Он выбрал меня, хотя у него есть ты. Значит, ты недостаточно хороша. Я буду лучше. Я превзойду тебя.» — говорил её взгляд. Джион улыбалась так, словно выиграла в казино. Аллендис был так доволен, будто решил сверхсложную головоломку. Карсейн забеспокоился и даже пришёл тем вечером к ней — с коробкой конфет, которые очень хвалили знатные дамы, и немеренным сочувствием. Джион смеялась, и они вместе пили чай, и она чувствовала себя по-настоящему счастливой. И поцеловала его. Карсейн борется с собой, думала Джион. Со своим чувством долга и гормонами. Он хотел её, он любил империю и был верен Руфелису. Но не остановил её. Джион ухмыльнулась. Ей нравилось. Руфелис причинял много боли, а Карсейн держал её так осторожно, словно её легко сломать. Подобное даже… льстило. *** Джион веселилась. Как в последний раз. Купить мнение не стоило ничего, когда ты императрица, Джион подстроила все так, что слуги, работающие у принцессы «Я лучше тебя», свалили всю вину на неё. А после и сами свалили. Куда-то в отпуск. Этой ночью император пришёл к своей королеве, не императрице. Этой ночью император был заколот ножом королевой. И королева оказалась предателем и подставной крысой. Император мертв, а в империи назревала война. Джион это мало волновало, среди общего переполоха ей легко удалось ускользнуть. И начать все сначала. Без сказки. Без дворца и его интриг. Без императора. Этой ночью она сама пришла к нему, в его кабинет. Этой ночью Руфелис снова целовал её до крови, и оставлял укусы, и ей снова хотелось блевать, но она не плакала, потому что предвкушение было сильнее. Когда Руфелис был беспомощен, она перерезала его глотку. Конечно, он умер не сразу — несмотря на свою сволочнутость, он был хорошим бойцом, выносливым, даже попытался придушить её, но с дырой в глотке мало кого придушишь. И Джион смеялась, глядя на то, как Руфелис корчится и давится собственной кровью. *** — Не могли не похвастаться, что знаете, кто на самом деле виновен? Пришли шантажировать? — Ну что вы? — сир Аллендис выглядел глубоко обиженным. Джион насторожилась, она схватилась за рукоятку кинжала, который был спрятан под плащом. — Не спешите браться за оружие, — предупредили её. — В конце концов, я пришёл с миром. — И с миром уйдёте. — Не будьте так строги ко мне, Тия. — Аристия. — Мне нравится, как звучит Тия. Очень нежное имя. Совсем не подходит для такого человека, как вы. — Не знаю, что означает имя «Аллендис», но уверена, что-то вроде «я двуличный мудак». — Вы ужасно жестоки. Джион нахмурилась. Появление Аллендиса не входило в её планы. Она подстроила так, что убийство императора перепало на принцессу, а сама приняла соболезнования и свалила в особняк ла Моник, оправдываясь глубоким горем и желанием побыть наедине. Джион всегда умела играть, в образ убитой горем девочки все поверили, и она преспокойно себе собирала вещи, чтобы свалить как можно дальше из этого места, пока не явился Аллендис. Она его опасалась — справедливо. Он легко понял, что она ведёт игру, он видел, что она притворяется и врет, чтобы добиться желаемого, он видел её насквозь — потому что сам был таким же. И Джион считала, что таких нужно держать на расстоянии вытянутой руки. Руфелис не принимал её за угрозу — и поплатился. Она не собиралась совершать те же ошибки, что и идиот император. — Должен сказать, что ваш спектакль был неподражаем. Давно я не видал в стенах замка такого веселья. — он аплодировал ей. Джион удивилась, и это отразилось на её лице. — Вы не верите мне, Тия? Это последняя наша встреча, позвольте мне называть вас так. — он подошёл к столу, чтобы взять оттуда чашку чая и сделать глоток. Её чашку чая. — Вы были маленькой серой мышкой, славной влюблённой девочкой, в вас не было ничего интересного, привлекательного, яркого. Но потом оказывается, что вы способны на гораздо большее, чем я думал. Этот недомерок-император думал, что сломает вас своими побоями и насилием, но единственный, кто оказался в проигрыше, — это он. Я восхищён вами. Вау. Джион даже… покраснела. Она чувствовала, как горят её щеки. Потому что это было, ну, глупо. Она всего лишь пыталась выжить. И отомстить. Это обычное желание угнетённого, если у него есть шанс. Это не то, чем следует восхищаться. Но Аллендис был восхищён. И смотрел он именно так. Не с заботой, как Карсейн, не со злостью, как Руфелис, а именно с восхищением. Вау. Джион была… тронута. — Эм, спасибо? Она представила, как глупо сейчас выглядит перед ним. Угрожала клинком, но услышала пару красивых фраз — и все, начала заикаться? Позорище. Но Джион действительно была тронута. Ей никогда подобного не говорили, молодые люди находили её симпатичной, верили в маску «хорошей миленькой девочки», которую она носила, и никого не впечатляло то, какой она на самом деле была. Джион быстро поняла, что надо говорить и как надо притворяться, чтобы все тебя обожали. Но чтобы тебя обожали за то, что ты не притворяешься? Не-а. Мило. Но она все равно была идиоткой. Продолжит дальше — последует за императором. — Во дворце переполох, назревает военный конфликт, а вы, как вижу, счастливы. — Меня не заботят конфликты и дворцовые интриги. Это больше по вашей части. — Не могу не согласиться, — он положил на стол стопку бумаг. Джион заинтересованно заглянула в них. — Следующим претендентом на трон становится старший сын дома Ласс. Вы сильно помогли вашему любовнику. — Он мне не любовник. Но вас это задело, как вижу. — Сказал бы, что не хотел оказаться на его месте, но это будет ложь. — Вы врете, как дышите, сир Аллендис. — А вы ведёте себя как настоящая сволочь, Тия. — Осторожнее. Разве можно оскорблять императрицу? Аллендис улыбнулся. Он удобно устроился в её кресле, поедая её сладости и оценивая убранство её дома. — Но вы уже не императрица, Тия. — он пожал плечами. — Вы могли бы опираться на свой статус маркизы, но вы никогда не были маркизой, не так ли? Пальцы Джион сильнее схватились за рукоятку кинжала. Ей показалось, будто её схватили и со всей силы ударили о пол. Улыбка Аллендиса де Верита не предвещала ей ничего хорошего. — Вы… вы хоть понимаете, какой бред несёте? — Бред несете вы, пытаясь оправдываться. — он даже руки сложил в замок. Как долбанный Шерлок. Хотя в этом мире навряд ли слышали про Шерлока. Джион вздохнула. И убрала пальцы с рукоятки. — Вы давно это поняли. — Давно. Не мог поверить. Это было так глупо и невероятно, что я считал себя сумасшедшим. Но вы не леди Аристия. Вы кто-то другой. — Неужели я так плохо играла императрицу? — спросила она, присаживаясь в кресло напротив. Теперь разговор походил на беседу старых друзей. — Отвратительно. Императрица была умна, как и вы. Но она была нелюдимой, вы сами это знаете. И любила императора. Очень глупо с её стороны, но мне сложно винить её за это. Когда тебе с малых лет говорят о том, что избрана выйти замуж за прекрасного принца, ты склонна верить в эти сказки. Сложно после этого переубедить себя, что прекрасный принц оказался ужасным чудищем. — Вы почти поэт, сир Аллендис. — Я люблю читать хорошую литературу. — Про принцесс, я полагаю? — Знатные дамы очень любят эти книги. — Вы так прокладываете дорожку к их сердцу? — Хотел бы я так проложить дорожку к вашему сердцу, но, боюсь, книги тут мало помогут. Вау. Вау. Снова. Джион хотела найти в его глазах насмешку и не находила. Он смотрел на неё так, будто… говорил правду. Велика цена верить манипулятору. У Джион снова горели щеки, но она понимала — гиблая дорожка. Иначе закончит как Аристия. Поэтому Джион резко поднялась и принялась укладывать одежду в сумку. — Вы мертвы. Мертва. (я мертва мертва для своего мира я не больше как труп меня не существует меня забыли меня больше нет я мертвая мертвая мертвая). Их разговор становился все невыносимее для Джион. — Вас не оставят просто так. Вас обещали императору, и вас отдадут императору. Не Руфелис, так кто-то другой. А в грядущей войне ваш отец будет первым, кому придётся погибнуть за нового правителя. Замечательно. Просто замечательно. Но Джион итак это знала. Поэтому и хотела свалить как можно быстрее. Отец… судьба отца её не трогала. В воспоминаниях Аристии он был холоден, но справедлив, заботлив, но немногословен, и все же он никогда не был ей отцом. Он никогда не был её отцом. — Единственный вариант для вашей семьи — умереть. Я могу подстроить все так, чтобы императорский трон больше не потревожил вас и вашего отца. Умереть. Исчезнуть. Они лишаться всего, включая оков, которые держат их с верхушкой Кастины. Они будут свободны и живы, но для других — не более, чем очередные строчки в истории Кастины. Она-то точно. А вот готов ли Кейран ла Моник отказаться от собственного долга и статуса? — И чего же мне это будет стоить? — Как вы корыстны, Тия! Или мне стоит звать вас по-другому? Как ваше имя? Невероятный болтун. У Аллендиса была очень живая мимика. Неудивительно, что он легко располагал к себе людей. И что ему легко доверяли. — Сначала причину. Потом имя. — Джион сложила руки на груди и ухмыльнулась. Аллендис повторил этот жест. Они… и вправду как зеркальные отражения друг друга. — Вы забавная. И все. Забавная. Джион почти готова была опустить чертов поднос ему на голову. Но он был серьёзен, несмотря на то, что говорил привычно издевательским тоном. Он давно не видел такой игры. Давно так не веселился. Давно не встречал кого-то настолько интересного. Вот так вот. Она интересная. Забавная. И она — бывшая императрица, наследница погибшего дома Моник, мертвая девочка Аристия. А в другой жизни её звали… — Джион, — сказала она. — Мое настоящее имя Джион. — У вас очень красивое имя, — ответил он и потянулся к её руке. Поцеловал. Твою мать. Джион не должна ему верить. Не должна вестись. Не должна замечать его взгляд. Он смотрел, смотрел, смотрел. Так на Джион никто не смотрел. — Прощайте, Джион. — Прощайте, сир Аллендис. А на следующий день она превратилась в Аристию ла Моник, бывшую императрицу, погибшую в результате несчастного случая вместе со своим отцом по дороге из резиденции. Экипаж маркиза угодил в обрыв, и семья Моник навсегда прекратила своё существование. *** Это смешно — самым последним человеком, который был близок Аристии в этой жизни, она встретила её отца. Своего отца (?). Джион не знала, как себя вести. Маркиз прибыл из похода в свой особняк и встретил там её. А потом он подошёл и обнял её. И Джион впервые заплакала. Воспоминания Аристии метались внутри неё, прошлая владелица тела очень ценила такие моменты, Джион же, которая никогда не видела родительской любви, было трудно сдержаться. И она плакала, сидя у отца на коленях, и он успокаивал её, словно маленького ребёнка. Он гладил её по волосам и говорил, что все будет хорошо. Джион плакала и плакала. — Это я убила Руфелиса. А потом рассказала ему. Все. Маркиз ла Моник, один из лучших рыцарей империи и отец Аристии ла Моник, а не Джион, просто кивнул. А потом велел собирать вещи. Наутро в особняке Моник уже никого не было. Слуги были верны семье — и верно хранили их тайны. Экипаж маркиза угодил в обрыв. Маркиз и его дочь Аристия погибли. Кейран и его дочь Джион покинули границы Кастины три дня спустя.