Его пылающее солнце

Драко ласкал себя и чертыхался. Его трясло от сладкой истомы, от презрения и жалости к себе и от сводящих с ума образов, которые он не мог выбросить из головы. Чёртов Поттер! Всё вечно сводилось к нему. Весь мир как будто клином сошёлся на этом патлатом придурке с его дебильными очками, проклятым шрамом, отвратительно лучистыми глазами и совершенно идиотской улыбкой. Как можно быть таким убогим?.. Он застонал, комкая в кулаке белую простынь. Ему до боли, до судорог в пальцах хотелось вцепиться в непослушные вихры тёмных волос, оттянуть назад эту тупую голову, забитую смехотворно наивными идеями, и открыть своему взору беззащитное горло, пульсирующее трепетной жилкой. Он почти чувствовал этот жар, исходящий от тонкой, загорелой кожи. Почти ощущал его кончиками пальцев... О, как он хотел впиться губами в этот жертвенный изгиб ненавистного и желанного тела. Как он хотел истерзать его, не оставив ни единого живого места и ни единого даже жалкого кусочка, который мог бы заявлять о своей отдельности, о своей самости и независимости от него самого. О, нет. Он ни с кем не собирался делиться. Никому не собирался оставлять даже крошечной надежды на то, что этот Поттер, этот не обременённый критическим мышлением идиот, может принадлежать кому-то кроме него. Слишком много вокруг него вьётся мерзких прилипал, жалких подхалимов, желающих погреться в лучах чужой славы и беспечной теплоты, которую этот недоумок так щедро сыплет любому, кто сумел подобраться к нему поближе. Драко стиснул зубы и глухо зарычал. Он хотел оставлять жестокие следы на гладкой коже и покрывать их нежными поцелуями, компенсируя безмерное желание отметить, обладать. Хотел гладить, едва касаясь, выпирающие ключицы, хотел сжимать крепкие плечи до побелевших пальцев, хотел бережно скользить ладонями вдоль туловища, обнимая гибкую талию… Его трясло как в лихорадке. Сердце отбивало бешеный ритм и стремилось выскочить из груди, колотясь как безумное. Он и сам был безумен. Сейчас, в пылу этой разрывающей его на кусочки страсти, он был готов послать в пекло всё своё высокомерие, всю свою чистокровную гордость. Он отчётливо осознавал свое позорное поражение. Драко чувствовал, как его душат слёзы, когда перед внутренним взором встали чуть разомкнутые в доверчивом жесте губы, распахнутые тёмные ресницы и пронзительные изумрудные глаза. Он ощущал, как пылают его щёки и как жаркое, тягучее, всепоглощающее чувство разливается внизу живота, закручивая и без того взведённую до предела пружину. Драко мечтал всё это прекратить и отчаянно страшился этого. Он впервые в своей жизни желал так чего-то и впервые был настолько одержим. Все его усилия, все его стремления и порывы, казалось, вращаются маленькой планетой вокруг невыразимо притягательного солнца, на которое больно смотреть, но невозможно оторваться, рискуя потеряться в полной темноте. Мысли и образы теснились в голове, наслаиваясь друг на друга в безумном калейдоскопе. Переплетения рук, переплетения губ, судорожные вздохи и лишённые смысла фразы... Он горел и, сгорая, мечтал лишь о том, чтобы захватить и поглотить собой частичку этого пылающего светила. Чтобы хотя бы на краткий миг его безумие нуждалось в нём так же, как и он сам отчаянно нуждался в нём. Но даже в этих мыслях, даже наедине с самим собой Драко запрещал себе звать его по имени. Это означало бы абсолютную, самую последнюю, самую безоговорочную капитуляцию, к которой он до сих пор ещё не был готов. Его сознание превратилось в крохотную пульсирующую точку, а мир сузился до пределов столбиков кровати. Сейчас для него ничто не имело значения, кроме этих жадных судорожных движений и образов, что яростно ласкали и дразнили болезненно пылающий внутри пожар, срывая тихие всхлипы с разгорячённых губ. Под веками огнями плясали яркие мушки от накрепко зажмуренных глаз. Секундная вечность на бритвенно тонком краю. Кристальные, отчетливые, яркие как никогда видения желанного тела, — и наслаждение, раскинувшись ослепительной вспышкой, накрыло Драко безудержной жаркой волной, топя в звенящих мгновениях абсолютной пустоты. Ошеломляющих, как заклинание забвения. Сметающих все до единой мысли и заставляющих хватать такой необходимый воздух жадными глотками. Мгновения, в которых, как на волшебной плёнке, медленно проявляясь, стоит одна лишь единственно важная, до боли ценная фигура. Мальчишки, что нежно улыбается ему, размыкая в чуть доверчивом жесте губы.