Другой

After all that we've been through I thought we were stronger than that I thought we would fight it a little harder than we did To find a way to just keep hanging on Единственное, что чувствовал МакКой – собственную хватку. Он не замечал ни разреженного воздуха, который мешал дышать, ни собственной крови, которая застилала взгляд, ни сломанной ноги. Не чувствовал, не ощущал. Только прикосновение ладони к ладони. Раньше ему казалось, что такая ситуация может возникнуть только в кино, которое за столь долгую историю не отказалось от подобных сюжетов. Но нет. Он сжимал руку Чехова, пытаясь удержать от падения в бездну. Вытащить энсина не удавалось – не было сил. - Отпусти. Во взгляде Павла, как и в голосе, не было героизма. Только пугающее спокойствие и смирение. - Ты думаешь, я это сделаю? - Нет. Но ты не сможешь помочь нам обоим. Чехов давно разжал ладонь. Не сопротивлялся. МакКой чувствовал, как тонкие пальцы выскальзывают из его руки. - Ты сможешь вылезти по мне. - Нет, ты ненадежно лежишь. Я утащу нас двоих. Леонард, отпусти. Голос Чехова убивал больше, чем ситуация. Он не говорил прощальных признаний. В этом «отпусти» и было все то «люблю», которое оставалось не произнесенным. Точно так же как «люблю» доктора оставалось в сжатой ладони. Новый поток газа заставил МакКоя зажмуриться. И это было самой непростительной ошибкой. Он понял, что теряет сознание. Рука все еще сжималась, когда он пришел в себя. Боль в ноге стала явственнее, приступы удушья исчезли. Он открыл глаза. Крови тоже не было. Как врач, МакКой прощупывал свое состояние при первых признаках сознания. В глаза бил свет ламп корабельного лазарета. МакКой огляделся по сторонам – в палате он был один. Он понимал, что не мог удержать Чехова, будучи без сознания. Что, скорее всего, вытащили только его. Смерть Павла была им осознана, хоть он и не был к ней готов. Но процент надежды, тот самый процент, который делал его человеком, а не вулканцем, к примеру, теплился в душе. Он попытался встать, но не смог. Вероятно, повреждение ноги было серьезным, раз они не смогли восстановить ее сразу. Надо было позвать кого-нибудь. В этот момент в палату вошла Кристина. Усталая. По всей вероятности нормально она не спала несколько суток. - Леонард! – радость в ее голосе сменилась смущением за внезапное проявление фамильярности. - Доктор МакКой, как вы себя чувствуете? Она привычно взяла трикодер, чтобы снять показания. - Что с Чеховым? Девушка подняла взгляд. Радость на ее лице исчезла. В груди МакКоя болезненно кольнуло. - Он мертв? Кристина, я нормально себя чувствую. Говори прямо. - Доктор МакКой… - Ну? - Я не знаю, как… - Просто скажи! – МакКой схватил ее за запястье. Но тут же отпустил. - Прости. - Я позову капитана. - Кристина, ты хочешь, чтобы Кирк мне официально доложил, как героически меня спас Чехов и погиб при этом? Этого я не выдержу, уверяю. - Доктор МакКой, - Кристина сглотнула, - вы бормотали это имя, когда вас транспортировали на корабль, и после… это были интересные признания…- ее щеки пылали краской. - Мне казалось, что при наших с ним отношениях, это не должно было стать для вас сюрпризом. - Дело в том, что никто на корабле не знает, кто такой Павел Чехов. Ваза падает на пол с громким «бум». Она не разбивается – железо не бьется, и не деформируется - крепкая, плотная. МакКой хмурится, поднимая ее. На ней письмена, что-то египетское. Никакой ценности, просто симпатичная безделушка. Никакого толку – она даже водой не была наполнена, не говоря уж о цветах. Он ставит вазу на стол и нервно смотрит на часы. Обычные настенные часы с правильным «тик-так». Не электронные, простые, редкость. Тоже ничего особенного, но в них есть толк. Время между едва ощутимыми, но звонкими движениями стрелки течет медленно, будто каждая секунда делится на свои микро-составляющие так, чтобы всем это было заметно. МакКой не знает, как всем, но ему заметно. Больше здесь ничего нет. Все белое. Белая-белая комната с цветочной вазой и тикающими часами. Тик. Может, если не помогла ваза, помогут часы? Так. МакКой уверенно снимает квадратно-овальные часы, вынимает батарейку. Часы затихают. Подвоха не оказалось и здесь. Тишина повисает в белоснежной комнате. Впору говорить с самим собою. Но дверь открывается… Странные сны не оставляли его с самого моменты возвращения к работе. Пока он сам был пациентом, лекарства помогали уснуть, и он не видел снов, проваливаясь в пустоту. Теперь все изменилось. И сны - вязкие, параноидальные - не уходили. Он наделся увидеть свое прошлое или свое нереальное прошлое - он пока не был уверен - увидеть Чехова хотя бы так. Но во снах не было энсина. Только пустая комната с ненужными предметами. За неделю, что он провел в лазарете, впервые отказываясь от быстрого лечения, он успел прогнать картинки в памяти во всех мыслимых и немыслимых направлениях и на разных скоростях. В его мире энсин Павел Чехов существовал. С того самого момента, как заявил, что ему семнадцать, прочно поймав на крючок и ни разу не отпустив из сетей. Для остального экипажа Чехова не было и в помине. События совпадали до секунды, просто вместо Чехова был кто-то другой. МакКой был бы рад признать, что все это галлюцинации. Он скорее признал бы это, чем то, что не вытащил его, не спас. Но память была сильнее, а ощущения рук, губ, тела врывались волной ярких впечатлений. Чехов был. И почему теперь все отказываются признавать это, доктор не понимал. Через неделю он не выдержал и обратился к Споку. Вулканец, что и говорить, не был его лучшим другом, но относительно «мозгокопания» МакКой не мог придумать лучшей кандидатуры. - Что конкретно вы хотите, доктор? – Спок вежливо пропустил его в каюту и, предложив сесть, устроился на противоположном стуле. - Я хочу, чтобы ты нашел правду. - Вы предлагаете мне провести мелдинг? - Спок, называй это, как хочешь. Мне важно понять – схожу я с ума или… - Доктор, мы уже выяснили, что ваши воспоминания идентичны нашим вплоть до того, кто что ел на завтрак и какой шуткой капитан в последний раз неудачно делился. Этого вполне достаточно, чтобы сделать вывод, что вы не сошли с ума и что вы также не являетесь вашей копией из другой Вселенной. - Быть может, это просто очень-очень близкие копии? - Я понимаю, что энсин, которого вы вспоминаете, там, - Спок коснулся его головы, - является очень важной персоной, но маловероятно, что он столь важен в рамках разных Вселенных. - Хорошо, - МакКою совершенно не хотелось спорить, - как скажешь. Ты поможешь? - Я постараюсь не затронуть ваши личные воспоминания, но боюсь, что не смогу отделить их от необходимых. - Не важно. За последнее время это было лучшим, что происходило с МакКоем. Спок тянул его в воспоминания по грани – снимая только верхнюю информацию, но сам Леонард окунался глубже, несмотря на чужое присутствие в своем сознании. Это был единственный способ вновь почувствовать Чехова по-настоящему. Он пролистал их недолгую историю и выбрал самый первый, официальный, эпизод ее начала. Первый раз, когда они позволили себе поцеловать друг друга. Чуть больше месяца до этого они вились друг вокруг друга, как плющ, прорастая, сближаясь. Очень очевидно для окружающих. Но давая шанс отступить. Они поцеловались в коридоре. Мимо шли люди, но это не имело значения. Это не было спонтанно или страстно. Это не было проявление симпатии, первым шагом на встречу. Это было уже осознанным желанием быть вместе. И осознанным шагом, которого они не стыдились. Губы Чехова были невероятно теплые, хотя энсин дрожал от холода – он только что вынужденно искупался в каком-то ледяном озере на планете под ними. И этот контраст запомнился доктору ярче всего. Он уже тогда до дрожи любил энсина. Любил и клялся всегда оберегать... Разрыв мелдинга был болезненным. А слезы естественными. - Доктор, я больше не соглашусь на подобную авантюру, - Спок выглядел измученным. – Вы не должны тянуть воспоминания на себя. - Прости, - он не извинялся искренне, там, среди воспоминаний, хотелось бы остаться. – Что-нибудь полезное? - Я считаю, что это ваши реальные воспоминания. Или мы просто еще не сталкивались с таким видом внушения. Кроме того, я должен вас расстроить… или обрадовать, я не знаю. Но я должен принести извинения, доктор. - В чем? - Вы помните, что я обладаю феноменальной памятью? - Спок! Ты хвастаешься? – Леонард не смог не съязвить. - Вовсе нет, - невозмутимо продолжил коммандер. - Я констатирую факт. Вулканцы помнят все, но умею отделять нужные воспоминания от избыточных, которые не используются. Я не преподаю в Академии уже два года и мне незачем помнить всех кадетов поименно, хотя если спросить меня прямо, я опишу каждого из них. Когда вы спросили про Чехова, я перебрал в памяти всех, кто нес вахту на нашем корабле. Каждого, кто был в списках, даже если это были экскурсионные группы. Среди них никогда не было Павла Чехова. Но сейчас, сквозь призму ваших воспоминаний, я могу сказать вам – я знаю его. Но он никогда не поднимался на борт Энтерпрайза. - Мистер Чехов! Сопровождающий МакКоя второкурсник, пухленький мальчик-ботаник, всю дорогу восхвалявший гений Чехова, окликнул Павла. С десяток молодых, а может и не очень, людей, каждый занятый своими делом, в белых комбинезонах выстроились рядами за длинными столами. Доктор не мог предугадать, кто из них обернется на оклик. Голову поднял кадет из среднего ряда. МакКой не видел его лица за защитной маской, а глаз - за очками. Но сердце пропустило удар в предвкушении. Он не сошел с ума. Павел Чехов существует. И пусть абсолютно не ясно, что случилось с этой Вселенной, и как вышло, что он здесь, что они не знакомы, что ничего из его прошлой жизни не существовало, факт наличия Чехова на этой планете, живого и здорового, делал его счастливым до безобразия. - К вам пришли, - произнес мальчик. Обращение к Чехову официальными тоном, здесь в стенах Академии, студентом не сильно моложе Павла несколько удивило МакКоя. Доктор нетерпеливо постукивал пальцем по своему бедру, пока Паша, выйдя в коридор, снимал маску. Леонард узнал его и не узнал. У кадета были длинные светлые волосы, почти не завивающиеся. И за счет этого лицо казалось более худым. Легкая светлая щетина явно намекала на то, что работа затянулась. Глаза, такие же серые, Паша не дал рассмотреть лучше, тут же спрятав их под обычными прямоугольными очками в коричневой оправе. - Паша… - неуверенно выговорил доктор. Все-таки это был Чехов. За эти несколько секунд он успел почесать лоб и посмотреть исподлобья так, как делал его энсин. - Да? – кадет осмотрел форму МакКоя. – Доктор? Чем я могу быть полезен? - Ты меня не… - «узнаешь», хотел было спросить МакКой, но передумал. – Вам не доложили о моем визите? - Нет, - растерянно покачал головой Павел и в этот момент стал совсем-совсем своим. – Я из лаборатории не вылезаю второй день, может, что-то пропустил. Он виновато почесал затылок и улыбнулся. - Вы не похожи на лабораторную крысу, - МакКою требовалось все самообладание, что не задавать те вопросы, на которые он, в самом деле, хотел получить ответы, но просто отпускать Чехова не хотелось. – Не мечтаете попасть в экипаж? - Нет. Я земной человек. - В Академии Звездного флота. - А вы фанат полетов? – усмехнулся Чехов. Сарказм сквозил сквозь слова. Но он тут же прекратил смеяться. – Простите, это не мое дело. Так что привело вас? - Вы правы, я не люблю летать. Вы неплохо разбираетесь в психологии. - Я много в чем разбираюсь, - это было сказано без лишней скромности, достаточно твердо. – Психология одна не из основных, но все же освоенных мною дисциплин. Вот таким бы стал Чехов за пару лишних лет на Земле – уверенным. В его голосе почему-то слышались интонации Спока. МакКой всегда любил усердие, но считал, что все-таки доводить себя до уровня умной машины не стоит. - Хорошо. Я полагаю, вы слышали об Энтерпрайз. - Доктор, покажите мне того, кто не слышал о нем. - Прекрасно. Так вот капитан Кирк просил вас лично поработать с нашим инженером мистером Скоттом над модификаций двигателей или типа того, я не очень разбираюсь в этом… Как на это отреагирует Кирк, МакКой не имел ни малейшего представления. Но фронтовой товарищ был обязан ему парой одолжений еще с Академии. Придумает что-нибудь. - Почему я? - Мистер Спок очень хорошего мнения о вас. - Коммандер был отличным учителем, - кивнул Павел. - Но почему за мной направили вас, доктор МакКой? - Откуда вы знаете мое имя? - Вы назвали корабль. Элементарная логика. Я могу не знать, как вы выглядите, но я знаю ваше имя. Чехов был непробиваем. Те пару мгновений, что он казался наивным навигатором, которого знал доктор, испарились, превратив кадета в каменное изваяние. - Что ж. Я просто проходил мимо, это было удобно. - Если капитан Кирк позволит мне закончить работу – предположительно еще сутки, не больше – то я с удовольствием поднимусь с вами на борт. - Он позволит. - В таком случае, я вернусь к работе с вашего позволения. Стеклянная дверь лаборатории закрылась за Чеховым, и МакКой осознал, что ему тяжело стоять. Где-то в глубине души он уже почти поверил, что сошел с ума, что никакого Чехова никогда не существовало. Но вот он перед ним. Оставалось понять, принесло ли это ему облегчение. - Доктор? МакКой обернулся на голос, и на мгновенье ему показалось, что все вернулось на свои места. Чехов был в форме звездного флота и неуверенно мялся на пороге лазарета. Когда-то давно так все и начиналось. МакКой моргнул. Видение исчезло. Обычный желтый свитер, черные джинсы, да и Чехов стоял скорее терпеливо, чем неуверенно. А взгляд его был отнюдь не стеснительным взглядом влюбленного мальчика. - Да, Павел? - Мне надо поговорить с вами. Тон его голоса ничего не отражал – прямой, как у Спока. Но Леонард почувствовал, что хорошего ждать не стоит. Он отозвал Павла в тихое отделение лазарета, где тишину нарушали только попискивания компьютера. - Что вы хотели? - Я поднялся на борт, чтобы помочь мистеру Скотту. Последние четыре часа он честно – аж раскраснелся весь – пытался найти мне какую-нибудь интересную задачу, но вышло у него не очень хорошо. Я бы не стал винить его – он действительно старался. Как вы понимаете, заподозрив неладное, я обратился к капитану. Мистер Кирк не стал притворяться. В общем-то, он подтвердил мою догадку, что это ваша инициатива – чтобы я был здесь. Отказываться и изворачиваться смысла не было. Он надеялся, что Скотти сможет правдоподобно сыграть, но, видимо, кадет оказался проворнее. Время вышло. Оставалось или отпустить его, или рассказать правду. В любом из вариантов МакКой не был уверен, но второй по-прежнему обещал надежду. После смены он неохотно позволил Чехову войти в свою каюту. Доктор осознавал собственную проблему – он считал, что даже если мир внезапно перевернется вновь, его Чехов вряд ли он будет цел и невредим. Миссия была. Серьезные ранения были. А значит, и Паша, скорее всего, погиб. Его не было здесь. Но вряд ли он мог быть где-то еще. И Леонард совсем не хотел впускать в свое место обитания, равно как и в свою душу, никакого другого Чехова. Впрочем, кадет и сам был не сильно рад визиту. Он не прошел дальше, остался стоять у двери. - Доктор, вы отвлекли меня от эксперимента, более того, заставив меня сообщить преподавателям о частном вызове капитана Кирка, и это… - Успокойся, парень. Джим подтвердил твои слова официальным вызовом – ты не прогуливаешь занятия. - Вероятно, капитан проиграл вам в покер, раз идет на нарушения правил. - Это не касается тебя, - МакКой огрызнулся, осознав, что малый откровенно раздражает его. - Доктор, это вы меня сюда притащили. - Да, ты прав. Присядь. - Я не думаю, что… - Сядь, ради Бога. То ли МакКой в самом деле выглядел так жалко, то ли офицерский тон проснулся, но Чехов послушно присел на краешек стула, намеренно подчеркивая этим, что задерживаться не собирается. - Выпьешь? - Нет. Его Паша совсем не умел пить. Его опьяняли полбокала вина. И часто, когда доктор сидел вечером за отчетами, попивая виски, Чехов подносил стакан к носу, фыркал и оставлял обратно. Он часто говорил, что русские пьют водку и что он тоже может ее пить (правда, ни разу не доказал этого), но все остальное не приемлет категорически. А доктор любил те вечера, когда удавалось уговорить Чехова на глоток мерло, и Паша, с розовыми щеками, становился игривым, зацеловывал лицо доктора маленьким поцелуями, а потом засыпал, свернувшись клубком, и улыбался. - Что ж… МакКой оставил собственный стакан. Он не знал, с чего начать. Может, стоило попросить Спока перенести его воспоминания, а заодно проверить голову этого умника? Вряд ли только Спок согласился бы на такое. - В моих воспоминаниях Павел Чехов был в первом же составе экипажа Энтерпрайз и сыграл не последнюю роль в битве против Нерона, - выдал доктор. На удивление, Чехова это никак не тронуло. - Я понимаю, что вы заинтересованы моей персоной не просто так. Давайте подробно. Странное дело, но за весь этот месяц никому на корабле не пришло в голову спросить его об этом, рассказать историю полностью, залезть глубже. Даже Кирку, что было уж совсем странно. Все словно изолировались в себе. Да, доктор, ты помнишь некоторого мальчика, но это твое личное дело. И мы даже готовы помочь, но только если ты сам скажешь что и как нам делать. И теперь единственным, кто захотел слушать историю о Чехове, был сам Чехов. - Мы были близки, - начал МакКой. Боли почти не было. Он улыбался, рассказывая о Павле. Его воспоминания – единственное, что осталось от Паши, в них он существовал, жил. Никто, кроме Спока, не мог бы почувствовать их, но вулканец отпрыгнул от них, как от огня. Сейчас же в каждом слове доктор видел своего Чехова. Рассказ о миссии он скомкал. Подробности их пленения. Подробности всего того, что им пришлось перенести, не казались ему важными. Он рассказал лишь конец. И нежелающий спасения Паша снова остался последним кадром на сетчатке глаза. - Он был прав, - сказал Чехов, когда доктор закончил рассказ. - В чем? - Вы не смогли бы спасти его. Если все так, как вы рассказываете, вы бы сорвались оба. Вам повезло, что вы потеряли сознание. - Не уверен. - Не надо играть в героизм. Если бы вы погибли оба, легче бы никому не стало. - Мне? - Сложный вопрос. Учитывая ситуацию, я не уверен, что ваш Чехов погиб. Поэтому есть вариант, что ваше спасение не так уж бесполезно. - Ты мне веришь? - У меня нет причин вам не верить, доктор. Вы не просите меня броситься со скалы, а значит, мне ничего не угрожает. Вы ничего не предлагаете и не просите. Вы просто хватаетесь за возможность. Возможно вы что-то придумали себе, возможно нет, но пока вы сами верите в свою историю, это наш единственный пункт А. - Наш? - Было бы глупо полагать, что я откажусь от официальных каникул на самом почитаемом корабле Федерации. - Спасибо. - Доктор, я не делаю это ради вас. Это украсит мой послужной список. И представляет неплохую логическую задачу, - Чехов встал и впервые осмотрелся в каюте. – Я так понимаю, мы будем жить вместе? МакКой сглотнул. - Я не храплю, доктор, - улыбнулся юноша, поправив очки. На сей раз бесполезными оказываются весы со склоненной в одну сторону чашей и настенный календарь с перепутанными датами. Белая комната не расширяет пространств, но предметы в ней меняются, впрочем, от этого МакКою не становится легче. Он пытается вернуться к прошлым предметам, но их уже нет. И разбирается с новыми снова и снова. Пока дверь, все та же, не зовет его, хлопая створкой. Теперь сквозь нее проникает холодный пронизывающий ветер. И доктор не хочется ступать за нее. В этой пустой бессмысленной комнате тепло и есть надежда на будущее – не просто так здесь собираются головоломки. Там, за дверью, неизвестности больше. Он захлопывает ее, не глядя. Пробуждение было непривычным. Белая комната не успела занять все мысли, потому что на соседней кровати обнаружился Чехов. Кровать была соседней только номинально, расстояние между двумя койками составляло не больше десяти сантиметров. По-другому просто не влезало. МакКой скорее согласился бы поставить двуспальную, как ту, что была в его воспоминаниях, потому что этот промежуток вызывал у него какое-то непривычное чувство непринятия. Чехов спал спокойно, разметав белокурые волосы по подушке. Даже сейчас, когда на нем не было очков и МакКой мог видеть привычное очертание контуров лица, он казался другим. Леонард помнил, как смешно Паша во сне морщил нос и как умел улыбаться, почувствовав пробуждение доктора. Он делал это не осознанно. Улыбался, не открывая глаз и до конца не проснувшись. И МакКой пользовался возможностью, чтобы целовать его подбородок и шею, колясь легкой щетиной. Чехов никогда не был восприимчив к щекотке, поэтому только сильнее улыбался и неохотно открывал глаза. А затем тут же вскакивал и убегал в душ, не разрешая доктору понежить его в объятиях – просто потому что боялся вновь уснуть. Вся эта утренняя ежедневная процедура была одной из самый значимых для доктора. Наверное, будь они на Земле, солнце бы не рискнуло подыматься, пока проснувшийся Чехов не удалится в ванную. - Доброе утро, доктор. МакКой вздрогнул от внезапности голоса. Чехов не открывал глаза, но и не улыбался. - Вы всегда так смотрите на людей? Мне несколько неуютно. - Прости. Он не хотел извиняться, но разум подсказывал, что это именно то, что делают в данной ситуации. Чехов на ощупь потянулся за очками, надел их и только после позволил себе открыть глаза. - Душ? – поинтересовался МакКой, сам не понимая, чего ожидает. - Мне торопиться некуда, так что я после вас. Когда их смены с Чеховым не совпадали, Паша часто говорил также. И выходя из душа, МакКой обнаруживал его мирно спящим в перекрученном одеяле. Так бывает, когда человек в общем-то не собирался спать, но ничего не смог с собой поделать. Но чаще всего Паша просто оказывался с ним под душем. Они не всегда занимались сексом там – зависело и от времени, и от настроения, как у каждого нормального человека. Но этот своеобразный ритуал тоже нравится доктору. Этот же Чехов уже что-то искал в компьютере, когда доктор вышел из душа. - Я тебе нужен?- спросил Леонард. В этом вопросе не было подтекса. По крайней мере, МакКой верил, что это просто совпадение. - Нет, - нейтрально отозвался Павел. Он не добавил большего. А МакКою стало невообразимо грустно от этого. Самым сложным оказалось даже не разделить каюту с новым человеком, так напоминающим важного. И даже не то, что все на корабле явно считали Леонарда сумасшедшим и косились так, будто сам факт отношений между мужчинами был для них чем-то немыслимым. Сложнее оказался Чехов, который, делал все наоборот. Когда МакКой ожидал, что он сядет, тот вставал. Когда думал, что Павел предпочтет в час ночи чай, тот реплицировал кофе. Странный Чехов с совершенно другими эмоциями и привычками. Но рядом с ним МакКой чувствовал себя спокойнее. Хотя, стоило признать, ему было страшно. Страшно, что кадет не поможет и они не найдут след его Чехова, и страшно, что он уйдет и у доктора не останется никого. А ведь совсем недавно – сколько прошло? неделя? две? - он даже в каюту его пускать не хотел! Эта непонятная форма эгоизма и желания быть вместе хотя бы с кем-то действовала на него странно, и он не мог понять самого себя. Впрочем, по большей части кадет его раздражал. Не как Спок, конечно, со своим чересчур логичным взглядом на мир, но почти. Сейчас кадет сложил руки на груди и встал, прислонившись к стене, разглядывая доктора сверху. МакКой почувствовал себя подопытным кроликом или лабораторной мышью, от которой ждали трюков. - Мне нужны подробности. - Это надолго - Увольте, доктор, - отмахнулся Чехов. – Ваша интимная жизнь с энсином меня не волнует и вряд ли имеет отношение к делу. Мне нужно знать все о вашей последней миссии. - Что ж, - МакКой перебрался в кресло. Обычно когда они разговаривали с Пашей о чем-то серьезном, он всегда занимал это место, а навигатор стоял рядом или присаживался на подлокотник, в зависимости от серьезности диалога. - Энтерпрайз славится умением попадать в неприятности… - Как и выходить из них с легкостью. - И не без жертв. - Не разбив яиц… - развел руками Чехов. – Сами знаете. Снова слишком расчетливый взгляд… - Предпочитаю предотвратить это. - Странно, как врач, вы должны испытывать зависимость от пациентов. - Не тебе знать, что я должен. - Конечно, - Чехов усмехнулся и покачал головой, и светлые волосы, до этого зачесанные, рассыпались по плечам. - Я не подхожу под описание наивного милого юноши. Доктор, я бы все-таки на вашем месте не воспринимал меня в штыки. Или это вы от себя самого защищаетесь? МакКой пропустил фразу мимо ушей. Чехов не был прав. По крайней мере, он так думал и чувствовал. - Мы должны были выступить посредником при заключении мира в конфликте двух планет. В общем, ты можешь посмотреть по базе - этот Энтерпрайз тоже там был. Мы высыпали на планету целой делегацией, сто пятьдесят человек. Представляешь! Мы были самонадеянны и рассчитывали просто на увеселительную прогулку. - Ловушка? - Нет. Просто обе цивилизации испугались, что мы в таком количестве задумали захватить их лидеров и насильно заставить их присоединиться к Федерации. Глупо до невероятного. Но мы не учли, что они были на грани и поэтому охотно велись на провокации. В данном случае они помирились крайне быстро и налетели на нас мгновенно. Кто знал, что для заключения мира, им необходимо предоставить лишь общего врага. Делегация была слишком большая, поэтому мы не могли все сразу подняться на корабль. Среди тех, кто не успел, были и мы с Чеховым. Я не знаю, сколько всего. В камере нас было семеро. И откровенно мне было плевать на всех остальных. Потому что первым они увели его… Оказывается, даже в самом страшном кошмаре МакКой не мог предположить, что воспоминания еще болезненнее, если говорить о них вслух. Он помнил, как Чехов кричал. Его надрывающиеся болезненные вскрики были оглушающе громкими. Паша никогда не был робкого десятка, а значит, с ним делали что-то в самом деле ужасное. Печальная правда состояла в том, что энсину правда нечего было им сказать. Когда они принесли его в камеру, он улыбался. Он не мог идти сам, его кинули на холодный пол, но МакКой успел перехватить его до того, как он коснулся камня. - Кажется, они поверили мне, - на его теле не было синяков, только растрескавшиеся губы напоминали об агонии. Он продолжал улыбаться, как безумный, и на мгновенье МакКой решил, что Чехов, должно быть, сошел с ума. - Поверили в чем? - В том, что мы не желали им вреда. Доктор не был уверен, что все так хорошо. Просто потому что такие истории не заканчиваются без жертв, и потому что он слышал, как они шли за следующим. Они увели Джонсона или Стивенсона. МакКой не особо их различал. Кто бы он ни был, он не кричал вообще. Но его и не вернули… Сам МакКой вернулся в камеру с переломанной в пяти местах ногой. Для каждого, видимо, был свой метод. Они ничего не спрашивали, но заставляли говорить, оправдываться, утверждать. Им удалось бежать только благодаря находчивости одного из младших инженеров, до которого очередь пыток так и не дошла, а потому он сумел каким-то образом открыть решетку камеры. МакКой не спросил его как. В общем-то, он не знал, выжил ли спаситель. Он с удовольствием бы пожал ему руку, но, похоже, здесь, в этой новой реальности, искать людей из прошлого не было смысла. Или он уже просто боялся это делать. - Когда мы выбрались на поверхность, то стали доступны для поиска Энтерпрайзом. Но, к сожалению, и для наших захватчиков. Кроме того, атмосфера планеты оказалась не приспособленной для людей. Нет, мы дышали там, но ядовитые пары разрывали легкие и глаза. Чехов сказал тогда, что мы протянем не больше полутора часов. Я бы и сам мог подсчитать возможности человеческого организма, но он оказался проворнее. Чего мы не знали об этой планете, так это истории постоянных вулканических расколов. Для них это естественно, как для нас дождь. Земля под ногами разверзлась мгновенно. Дальше ты знаешь… Чехов оказался в пропасти, я над ней. И он не дал мне спасти его. Здешний Павел уже несколько минут ходил по комнате, дергая пальцами нижнюю губу. Незнакомый МакКою жест. - Значит, вы не знаете, как вас вытащили с планеты? - Нет. Я предполагаю, что Скотти успел. По нынешней истории, меня вытащили вместе со всеми. - Возможно это лишь ваша фантазия – ядовитая атмосфера все-таки. - Или мой персональный ад, - предположил доктор. - Маловероятно. По крайней мере, тогда об этом знали бы мы. И вряд ли бы возились с вами. - Галлюцинация? - Галлюцинации носят менее структурированный характер. - Тогда к чему ты клонишь, умник? - Пропасть. Быть может, вы сорвались туда. Или должны были сорваться. - Так мы все-таки говорим о параллельной вселенной? - Мы не отрицаем никакие возможности, доктор. Даже ту, что вы просто безумны и никакого Паши на самом деле не было. А мое имя вы просто где-то слышали. Вот вам и вся история. - Нет! МакКой мог принять любую самую невероятную истину и самую ужасную правду. Но только не то, что ничего не было вообще. В это он не мог и не хотел верить. Но чем больше проходило времени. Чем больше они бессмысленно искали ответы, тем чаще доктор задумывался о том, что истинно самое простое – сумасшествие. Будь это другая Вселенная, его бы искали свои. Уже наверняка что-то прояснилось бы… Чехов прижился рядом. Чаще всего его не было – он бродил по кораблю, изучая что-то – МакКой не винил его, не каждому удается попасть на почетный корабль Федерации. Павел брал от вынужденного путешествия то, что мог. Вечерами они встречались в каюте, которую Чехов звал «наша», чем искренне удивлял Леонарда. Потому что это звучало, да и было совершенно естественно… Как и совместные вечера и ночи. За тот год, что они были вместе с его Пашей, МакКой привык к частой картине – полоска света, освещающая лицо Чехова, который что-то читает на падде. Эта картина встречала и провожала его. Павел из всего отдыха предпочитал просто растянуться на кровати и читать. Сначала доктор спрашивал, что именно, потом перестал – заинтересовавшее Паша пересказывал сам. Самая потрясающая черта Чехова была в том, что он чувствовал, сколько времени стоит провести за паддом и когда обратить внимание на доктора – ровно угадывая, когда МакКой отдохнул от работы и готов общаться с ним. МакКой с самого начала был уверен, что они не сойдутся именно в этом, что Чехов будет слишком настойчив, а доктор не сможет посвящать ему себя целиком. Но в реальности оказалось, что в бытовом плане все сложилось проще, в основном благодаря Чехову, который умел подстраивать график. Иногда, когда Паша уже откладывал все свои дела, а доктор все еще был увлечен отчетами или самокопанием, Чехов просто закрывал глаза и произносил два слова «иди сюда». Он всегда выбирал правильную интонацию – это могло звучать, как приглашение к спокойному томному занятию любовью, или к страстному сексу или просто к желанию быть рядом. Когда это оказывалось третьим, они лежали рядом и Чехов что-то рассказывал. Доктору чаще всего были не интересны эти темы, но Пашин голос рядом расслаблял, успокаивал и дарил чувство уверенности. Чехов создал вокруг него тот кокон, который он сам пытался создать, только не из грубости, язвительности и алкоголя, а всего лишь из своих объятий и понимания. Леонард чувствовал себя раздетым без этого ощущения спрятанности. И этот чужой Чехов сейчас сидел в его каюте, на кресле, подобрав под себя одну ногу, и читал. Он искал что-то. Наверное, хотел помочь. Но полоска света, освещающая его лицо, выбила МакКоя из колеи. Это был он. Совершенно его Паша. И дело было вовсе не в их внешней схожести, в конце концов, прическа и очки сильно меняли образ. Просто какие-то мелочи- прикушенная губа, вздох, взгляд. Мелочи, из которых состоял энсин Павел Чехов, проявлялись сейчас слишком уж сильно. А вдруг он просто потерял память и кто-то все подстроил. Подговорили людей в Академии, экипаж… Хотя подговорить Спока – это утопия. - Подойдите сюда. Паша кивнул головой, а доктор просто застыл на месте. Самое личное, самое интимное, самое дорогое. Это не мог быть не он. Если бы спустя время у МакКоя спросили, о чем он думал в тот момент, он не смог бы ответить. Ни одной здравой мысли в его голове не было, даже веры в чудо не было… Он просто поднялся, хаотично, рвано, быстро. И не раздумывая, дернул Чехова на себя и поцеловал. Он чувствовал, как больно сжимает волосы на его затылке, как грубо жмет губы под своими, напористыми, властными. Чехов не сопротивлялся, но и не принимал этот поцелуй. Он был безразличен. Но стоило МакКою отпустить его с желанием извиниться… - Доктор, это не в моих правилах, но все же… Удар в челюсть был достаточно болезненным. И неожиданным. Боль отрезвила. И МакКой не собирался ни прятать синяк, ни вкалывать обезболивающее. Реальность должна была оставаться реальностью. Иначе ему не избежать сумасшествия. - Ты нашел что-то? – МакКой решил, что не стоит как-то комментировать случившееся. - Есть вариант, что я прав насчет пропасти, - он поднял взгляд. - Или насчет безумия. Планета, о которой вы рассказывали, никогда не проявляла сейсмической активности. Но разреженность атмосферы говорит о сильных выбросах вулканических газов. Источник я нашел только в одной части планеты. Разлом коры там произошел несколько миллионов лет назад, но сейчас вулкан проснулся снова. Строение и состав планеты схожи с земными, я бы не рискнул там прикуривать. - И что ты предлагаешь мне? - Прыгнуть, - Чехов даже взгляда не изменил, будто говорил о чем-то совершенно обыденном. - С ума сошел! МакКой практически подскочил. - Я не нахожу больше никаких вариантов. - Но самоубийство это тоже не выход. - Помимо газов расщелина излучает слабые магнитные импульсы. То, что мы засекаем их с такого расстояния, говорит о том, что в эпицентре настоящая магнитная активность, примерно такая, какая образуется в эпицентре черной дыры. Насколько я знаю, с путешествиями сквозь них вы знакомы не понаслышке. - Да. Но я не верю в такую ситуацию. - Или не хотите ничего предпринимать. Сначала вы были так безутешны, что готовы были на любые подвиги, а теперь отказываетесь принять единственный вариант. Или, - Павел коснулся губ, - теперь вас устраиваю и я? МакКой замолк. Быть может, он безумен и ничего никогда не было. Быть может, этот Чехов единственный. И он лишает себя единственной возможности быть с тем, кто был дорог хотя бы в столь реальных фантазиях. Он, в самом деле, не был готов жить в мире, где Паши не существовало. Смерть была бы предпочтительнее. Но… - А что если я не умру? Что если получится и это приведет меня другую вселенную, где нет вообще никого. Или где у Паши есть свой доктор? - Кто не рискует… - Я не готов. Никогда еще МакКой не был так поражен собственной реакцией. Это был невероятный страх, захлестывающий с головой. Он не хотел, не мог, даже в мыслях не допускал. - Вы малодушны! – в сердцах выдал Чехов и вскочил с кресла. Впервые МакКой видел его таким эмоциональным. - Вы же сами этого хотели. Вы просили о помощи. Вы меня сюда вытащили. А теперь вам просто все равно? - Мне не все равно! – так же в сердцах бросил Леонард. - Но я надеялся на какой-то адекватный ответ. - На адекватный ответ в такой ситуации?! - он почти кричал. - За кого вы боретесь, Чехов? - Вы поразили меня тогда. Тем, что нашли, что заманили, что решились. Что не приняли реальность, хотя все отрицали ваше прошлое. Вы показались мне целеустремленным человеком, а на самом деле вы просто… просто трус. - Ты сам сказал, что я могу быть просто безумцем. - Вам говорили это и до меня. - Они не ты. Они стояли друг напротив друга. И МакКой прекрасно знал, чем заканчиваются такие разборки. Он помнил, как легко было толкнуть Чехова на кровать. И как смешно он начинал отбиваться, пытаясь выглядеть обиженным и доказывать свою правоту. И как буквально пять минут спустя забывал, что вообще умеет говорить что-то, кроме имени доктора. Бывали и обратные ситуации. А потом утром или просто парой часов спустя они лежали друг на друге и уже спокойно дискуссировали. Это воспоминание было таким ярким, а Чехов стоял так близко, что доктору захотелось еще раз забить на все и… да, пусть даже снова получить по морде. Но Паша справился сам. Его поцелуй был неожиданным и крайне напористым. Он не давал доктору отвечать, просто целовал, лаская языком нёбо. Леонард даже не думал что-либо предпринимать. Это ощущение, которого так ему не хватало. Очки, разве что, чуть мешались, но он не обращал на это внимание. Чехов оторвался от него так же неожиданно. - Мне кажется, вы только доказываете самому себе, что мое присутствие здесь бесполезно. Вы не пытаетесь что-то сделать. И вас все устраивает и так. МакКой дернул его за руку. - Нет. Меня все устраивает как раз только потому, что тут есть ты. - Я – не он. - Я знаю. В самом деле, как так вышло, что он готов был признать своим чужого. Но так ли чужд был ему этот мальчик? Он не мог отрицать, что его присутствие согревало, как некогда Пашино. И еще больше не мог сопротивляться тому, что его влекло к кадету. - Я знаю, но это ничего не меняет, - это было правдой. - На безрыбье? - Нет. Он и сам не понимал, сколько в этом ответе истины. <i>Под ногами бездна. Намного страшнее любой, что он видел, много, много ужаснее. В ней совмещаются все страхи МакКоя. Ступить туда добровольно? Он не трус, но реализм достаточно ясно дает понять ему - пути назад не будет. Что бы ни было там внизу – смерть или его прошлая жизнь - назад он вернуться не сможет. А значит, он потеряет и этого Чехова. И эту хоть в чем-то приятную для него реальность. - Это единственный шанс, доктор, - голос Паши звучит совсем рядом, и он оборачивается. Чехов стоит в паре шагов от него. В светлой футболке и спортивных штанах. Заспанный, он устало трет глаза под очками. - Что ты делаешь в моем сне? – спрашивает МакКой. Это, впрочем, не сильно удивляет его. Как и то, что в дверь из белоснежной комнаты его снов ведет сюда – к пропасти. - Наверное, пытаюсь помочь. Конечно, ты можешь думать иначе. Сделать шаг – единственный шанс. - Но я не знаю, что внизу. - Если я скажу, что все будет хорошо, ты все равно не поверишь. - Нет. Я знаю, что если получится, я окажусь в мире, где нет его. - Но мир, где его и не было, еще страшнее, разве нет? - Здесь есть ты. - Я не он. Снова. МакКой это знает. И конечно то, что его влечет к кадету, лишь одна сторона вопроса. Он, как врач, знает, что попытки забыться выглядят именно так. Перевести внимание на другого. Похожего. - Но мне неплохо с тобой. Он преуменьшает. Во-первых, ему откровенно хорошо с этим новым Павлом. Он ловит в нем знакомое, верное, личное, смешивает с новым и непривычным, и пьет этот коктейль не без удовольствия. Во-вторых, он боится. И уговаривает себя, что лучше синица в руках. - Я бы столкнул тебя в пропасть. Но решать должен ты сам. - Почему ты так настаиваешь? Что тебе с моей смерти? - Или с твоей жизни. Чехов мгновенно преображается. И МакКой забывает, как дышать, даже здесь во сне. Это его Паша. Коротко стриженный, рыжий и кудрявый. Без очков. И совсем другой. Уютнее, теплее. - Это галлюцинация… - произносит доктор. Он протягивает руку, но Паша отступает назад. - Рано или поздно ты сойдешь с ума, если не сделаешь шаг. - Мне это снится. МакКой отходит от пропасти и захлопывает дверь. - А если я скажу, что жив? - Почему ты не сказал этого раньше? - Ты бы поверил сну? - Почему я должен верить сейчас? - Потому что только сейчас ты допустил такую возможность в своем сознании. Паша отчего-то невероятно печальный. Хотя Леонард понимает причину – он только что предал его, закрыв дверь. - Пора, - голос идет из ниоткуда, но МакКой узнает в нем Спока.<i> Сон закончился внезапно. МакКой проснулся взмокший. Ужасный сон. Но там был его Паша. Он приснился ему впервые. Когда он почти уверил себя, что его никогда не существовало. - Риск неблагородное нынче дело? – здешний Чехов вышел из душа и присел на край кровати. Его очки лежали на тумбочке, поэтому МакКой мог видеть его глаза. - О чем ты? - Вы не рискнули прыгнуть во сне. - Откуда ты знаешь? - Иначе вас бы здесь уже не было. - Что ты несешь? - Вы трус, доктор. Констатация этого факта безусловно мне неприятна, но сказать мне больше нечего. - Я не хочу терять то, что имею. - Значит, вы никогда не любили его. Если вам все равно с кем быть. На долю секунды МакКою показалось, что это по-настоящему тревожит этого непробиваемого Чехова. Что его заинтересовало чувство другого. Что он расстроен. И даже обижен. Но Павел не дал ему поразмыслить над этим. Встал и ретировался из каюты. Мысли о сне не давали доктору покоя. Насколько реальным он был. Мог ли в самом деле привести его туда, куда он так давно стремился. И был ли Чехов настоящим. Спок! Там был еще Спок. МакКой вспомнил об этом далеко не сразу, но цепкая лапа надежды схватила его и заставила вытащить вулканца с мостика. Тот встретил его более отстраненно, чем обычно. Словно его тоже каким-то образом задела нерешительность МакКоя во сне. - Что вы хотите, доктор? – вулканец привычно сложил руки за спиной. - Совета. - Я не уверен, что смогу вам его дать. - Вы снились мне сегодня, Спок. - Для человека нормально видеть во снах тех, кто их окружает. - Ты был там с Чеховым. Моим Чеховым. Ты словно руководил им… - Доктор, я бы посоветовал вам проверить свою психику, - перебил его Спок. - Мне кажется, вы все глубже погружаетесь в иллюзорный мир. - Такой ли он иллюзорный? Что если мои сны - это лазейка. Что если сквозь них я могу преодолеть границу между моим прошлым и этим странным будущим. - И что вас останавливает? - Страх. Потерять то, что есть здесь. - А что у вас есть здесь, доктор? МакКой хотел перечислить и вдруг понял, что единственные, кто общается с ним здесь, это Спок и Чехов. Спок, который никогда не был ему другом, и Чехов, которого он вообще никогда не знал. Все остальные обходят его стороной. Но он не замечал этого, потому что хватался за одно единственное – Чехов. Здесь был Чехов. Пусть другой, но был! - Спок, почему вы общаетесь со мной? - У меня нет выбора, - как всегда слишком честно отозвался коммандер. - Кто-то другой вряд ли смог бы. Простите, доктор. Спок поспешил вернуться на мостик, оставив доктора в недоумении. Голова МакКоя взрывалась. Ему казалось, что он не проснулся. На самом деле, теперь не только это, теперь все казалось странным. Чехов. Надо найти его. Больше всех в этой истории разбирается он. - Что ты хочешь спросить?- Паша словно материализовался рядом. Будто он стоял здесь все время. Но доктор помнил, что его точно не было. - Что происходит? – он судорожно озирался по сторонам. - Ты просил о помощи. Я помог, но ты не хочешь попытаться. Я ничего не могу больше сделать. - А Спок? - Спок тоже устал. - Устал? - Когда ты последний раз разговаривал с кем-нибудь, кроме нас. - Вчера с пациен… МакКой вдруг осознал, что люди вокруг него были словно прозрачные. Он помнил, что говорит с пациентами, с коллегами, даже недавно вечером выпивал с Кирком. Он помнил это как отпечаток фотопленки. Но не было ощущений. Будто это были не его воспоминания. Руки не помнили тактильных ощущений. Так же, как не было настоящих запахов и вкусов. Он ел вроде бы пару часов назад, но не помнил вкуса еды. - Что здесь происходит? – вновь повторил он. – Это какая-то шутка? Или эксперимент? Достаточно наигрались уже? - Мы пытались помочь, - отозвался Чехов. Его голос был каким-то неуверенным и расстроенным, как и выражение его лица. МакКоя не оставляло ощущение, что он что-то сделал крайне и крайне не так. - Доктор, вы не сможете вернуться в свой мир, - это был вновь голос Спока. Вулканец возник как по щелчку пальцев. - Ты уверен, что стоит? - этот вопрос коммандер адресовал Чехову. - Я боюсь, мы не продержимся дольше. - То есть я все-таки не в своем мире? – перебил их МакКой. То, что происходило сейчас, такое непонятное, было ему однозначно приятнее, чем все остальное. Значит, что-то все-таки шло не так. И это не было плодом его воображения. - Скорее слишком в своем, - ответил Спок. - Но я же здесь. Вы реальны, - он протянул руку и ущипнул вулканца. - В нашей реальности, - Спок отдернул руку, - мы не сомневаемся. - Хорошо, давайте по порядку. - Вы закрыли себя в сознании. И мы полгода не могли пробиться в него. - Полгода… Откуда? Речь идет о паре месяцев, - Леонард почему-то не мог с точностью сосчитать количество дней, проведенных здесь, но точно, ведь точно не больше... - Речь идет о четырнадцати месяцах и двадцати одном дне, доктор. Дыхания стало не хватать, он судорожно хватал воздух. - Спокойно, - Чехов взял его за руку, - не надо нервничать. - Почему… - МакКой чувствовал приступ наступающей паники, - почему вы сразу не сказали? - Мы пытались. Любую попытку твое сознание отрицало, отмечая как галлюцинацию. Это единственное, что мы смогли сделать, - Чехов обвел глазами комнату, которая сузилась до размеров ночного доктора кошмара. Белая комната со странными предметами. - Вы создали этот мир? - В какой-то степени. - Кто вы?! - нет, если это какая-то злобная раса, стоит прояснить все сразу. - Разговаривайте с ним сами, энсин, - махнул рукой Спок, как-то слишком эмоционально. - Мы это мы, - продолжил Чехов. - Ты не пускал нас. И сейчас сопротивляешься единственной попытке вытащить тебя. Теперь Чехов уже не притворялся. В его словах сквозила настоящая горечь. - Паша… это ты… это настоящий ты? - Это не я. Но… я должен сказать, что мы готовы поддерживать эту иллюзию, если тебе приятно в ней жить. Спок неприятно поежился, но кивнул, подтверждая слова Павла. - А настоящее? - Реальность будет страшнее иллюзии. - Он мертв? - Твое сознание отрицает любую информацию об этом, поэтому чтобы я ни сказал, ты не поверишь мне. Единственный шанс узнать – шагнуть. Когда МакКой очнулся, он с трудом повернул голову. Падение было жестким, скорее всего он повредил позвоночник – ноги и руки не слушались. Шея тоже поддалась не сразу. Он бы вскрикнул от боли при напряжении, но не успел, обнаружив рядом Спока. Вулканец лежал на койке в лазарете, сложив руки на груди и глядя в потолок – медитировал. Тогда МакКой осознал, что и сам в лазарете. Падение в пропасть, пусть и во сне, было слишком реальным и крайне болезненным. Но у него получилось остаться в живых. Вопрос – получились ли вернуться в свое нормальное настоящее. - Спок, - попытался прозвать он, но вместо слов раздался только всхлип. Во рту пересохло. Но вулканец почувствовал движение, поднялся сам. - Доктор, рад, что вы рискнули. Не стоит говорить. Ваши голосовые связки еще не разработаны. Теперь, когда вы пришли в себя, врачи быстро поставят вас на ноги. Они поддерживали все необходимые процедуры, чтобы ваши мышцы не атрофировались. - Чехов… - чтобы произнести фамилию, понадобилось собрать все силы. - Вы пока не готовы узнать. - Ты… не посм… - Посмею, доктор. Вы нужны экипажу здоровым. Следующая неделя была адом, но сам Леонард понимал, что идет на поправку нечеловечески быстро. Спок был прав – неизвестность и жажда ответов подталкивали его поскорее встать на ноги, которыми он не ходил больше года… До этого времени он видел только Кристину, которая избегала вопросов, как только он пытался их задать, и Спока, который периодически заглядывал к нему. Молчаливо и неохотно. Поэтому когда в лазарете раздалось «Боунс!», МакКой решил, что ослышался. Но нет. Это был Кирк собственной персоной. Настоящий Кирк. Но за эти месяцы он слишком изменился. Стал крепче телом, у глаз появились морщинки, на висках пролегла седина. - Джим, - МакКой не без удовольствия пожал протянутую руку. – Кажется, я что-то пропустил. Кирк присел на соседнюю койку, привычно скрестив ноги, привычно победно улыбаясь. Видимо, несмотря на изменения, произошедшие в целом, он сумел сохранить оптимистический взгляд на жизнь. - Что ты помнишь из прошлого? - Помню всю экспедицию. Плен, побег… - Нам удалось вырваться. Честное слово, до сих пор не знаю, как нам это удалось. Но Федерация решила, что лучше обвинить один корабль и остаться с прикрытым задом, чем доказывать двум враждебным цивилизациям, что они ничего не замышляли. - Они просто кинули Энтерпрайз? Вот так запросто обвинили во всем нас? Он не верил. Просто не верил, что могло быть так, что все то, что они перенесли, та боль, что испытал Чехов там в плену ради законов, ради Федерации было напрасно. - Я не знаю, Боунс. За нас боролся только Пайк. Теперь Пайк тоже не при делах. Помогает нам по неофициальным каналам, но весьма рискуя. - А чем мы теперь занимаемся? - Когда как. Стараемся сохранить честное имя. Иногда играем в Робинов Гудов, иногда просто помогаем. Только не гнушаемся теперь, когда за это платят. - Держу пари, лишний врач вам, ну, никак не повредит. - Истосковались по тебе, веришь, - Джим подмигнул. - Ну, доктор… Т’хаклт – проще умереть, чем произнести - дает тебе еще сутки на выздоровление, и ты приступаешь к службе, так что поговорим уже непосредственно там. МакКой кивнул и замолчал. Он привык за эту неделю не спрашивать ни о чем. И о Чехове особенно. Что бы с ним не случилось, он понимал – ничего хорошего. И все берегут его психику, что логично, потому что иначе он снова вернется в кокон. Кирк должен быть продолжить сам. - Когда мы нашли тебя, доктора бились почти сутки, чтобы привести тебя в сознание. Все было бесполезно. Врачи Федерации, ты понимаешь, не могли вмешаться. Мы были в бегах. Потом попытался Спок. Он провел мелдинг, сказал, что ты закрылся в коконе. Пробиться он не смог. Но полгода спустя мы смогли связаться с целителями на Новом Вулкане. Они долго обсуждали что-то со Споком. Не спрашивай. Вряд ли я смогу пересказать это. И… Господи, Боунс, я, конечно, понимал, что Спок двинутый, но не думал, что настолько. Он предположил, что ты закрываешься от реальности, в которой нет Чехова. И решил создать для тебя иную, чтобы вытащить твое сознание из кокона. Он почти не отходил от тебя. Любое свободное время… Какие-то постоянные планирования. - А когда это удалось, я все равно отказался идти… - кадры четко укладывались один за другим. Сейчас он не понимал, как мог противиться. - Да, признаться, никто этого не ожидал. Спок особенно. Если бы вулканцы не скрывали эмоции, - Кирк обернулся, чтобы удостовериться, что коммандера нет по близости, - я бы предположил, что он очень расстроился. Они за это время очень сдружились с Чеховым. Они практически не разлучались. Сердце МакКоя пропустило удар. И еще один. Он готов был принять любые изменения и извиниться за любые обиды, только бы… - Он жив? Чехов был его. Его собственным. Его личным энсином. Тем, с которым он готов был делить каюту, кровать, жизнь. Настоящим. Абсолютным. Павел в отличие от Кирка не изменился. Разве что возмужал, но для его возраста это было вполне закономерное изменение. Вот только темные очки скрывали его глаза. Он вошел в лазарет молча. И также же молча ждал действий со стороны доктора. МакКой смотрел на него и не верил. Что он жив, что он рядом и что он… - Полная потеря зрения? Глупо. Наверное, не с этого начинают после столько времени разлуки. Паша усмехнулся и снял очки. Доктор ахнул. - Полная потеря глаз. Скотти вытащил нас одновременно, но луч был слаб, а я падал слишком быстро. В итоге я попал на борт таким. - Я…- доктор не знал, что сказать. Что сочувствует, что не знает, каково это. Или что Чехов все-таки другой. Не такой, каким он запомнил его. Ему пришлось пройти через слишком многое. Он приподнялся, чтобы помочь Паше, но тот опередил его. - Я привык уже, - произнес Чехов, будто прочитав его мысли. Он уверенно сделал шаг и оказался вплотную у койки доктора, аккуратно присел на край, соблюдая дистанцию между ними. МакКой не решался поцеловать его или хотя бы обнять. Слишком многое их теперь разделяло. Паша жил в другом мире. А доктор без него жил в своем и испытания этого не выдержал. Он смог только сжать его руку, чтобы вновь почувствовать в ладони эти тонкие пальцы. - Жаль, я не смогу увидеть тебя. В голосе Чехова было только вот это конкретное «жаль», а вовсе не все, которые он должен был испытывать. За этот год он потерял имя героя, зрение, а еще и человека, которого он любил и который предпочел ему…другого его… - Я помогу, - это был Спок. Доктор только сейчас понял, что вулканец сопровождал энсина незримым поводырем. Старпом коснулся руки Чехова и дотронулся до МакКоя. Паша улыбнулся. - Спасибо, - он кивнул Споку и повернулся к МакКою. – Ты хорошо выглядишь. Добро пожаловать на нашу шхуну. - Как ты это делаешь? – спросил МакКой Спока. - Мои телепатические способности за этот год возросли. Поддерживать иллюзии, строить миры в сознании и проводить туда еще одного человека очень тяжело. Но у любой практики есть свои плюсы. Он может видеть вас сейчас моими глазами. - Вы вдвоем вытащили меня, - наконец, произнес МакКой. – Я должен сказать спасибо. - Нам казалось, что это не затянется на такой срок, - произнес Паша, улыбка на его лице потухла. – Мой новый образ оказался столь привлекательным? МакКой хотел было сказать, что обсуждать это в присутствии Спока не собирается. Но вдруг понял, что Спок знает о них обоих гораздо больше, чем они сами. Ему пришлось влезать в их сознания, соединять их. Этот диалог уже ничего не решал. - Я оставлю вас, - внезапно сказал Спок. – Я лишний здесь. - Спасибо, Спок, - еще раз произнес Павел. - Не за что, - МакКой раньше не видел, чтобы вулканец улыбался, по крайней мере, так, по-человечески… Быть может, он позволял себе это, понимая, что Чехов все равно не увидит улыбку. Впрочем, вряд ли Спок мог бы допустить такую оплошность при Леонарде. Вероятно, отношения между этими двумя гениями перешли на какой-то более глубокий уровень. МакКой почувствовал, как ревность закипела внутри, но вряд ли он имел право хоть как-то проявлять ее. - Я не хотел жить без тебя, - глупое и неправдивое оправдание. - Ты хотел жить не со мной - это страшнее, - отозвался Павел. Он говорил размерено и спокойно. Тем же тоном, что просил «отпусти». Тоном, означающим, что он для себя уже все решил. - Впрочем, я сам виноват, - продолжал он. - Заигрался. Я мог видеть тебя там. Видеть, чувствовать… Но я ни на секунду не захотел бы остаться в том мире. Мне был нужен настоящий я. - Почему ты сразу не стал таким?.. - Ты не пускал. Мы разрабатывали разные схемы. Это была единственная, которую ты принял, - он усмехнулся, - отрицание меня… - Прости. Паша кивнул. - Ты не виноват. С подсознанием не поспоришь. МакКою было интересно расспросить его о многом. Но теперь у них будет на это время. - Мы с тобой сможем… - прояснить этот вопрос стоило сейчас, - продолжить или начать? Или Спок теперь?.. Чехов засмеялся. - Ты многое пропустил, доктор МакКой. И я, пожалуй, не буду рушить твое хрупкое сознание. Спроси у лучшего друга, что и как со Споком. - Избавь меня от потрясений, - Леонард демонстративно сложил руки на груди, попутно поймав себя на мысли, что Паша не видит этот жест. - Так что насчет нас? - Я не белокурый ботаник. - Ты мой рыжий энсин. - Я… - Паша замолчал на мгновенье. – Я рад, что мы тебя вытащили. Очень. Отдыхай. Он легонько сжал руку доктора, прежде чем подняться с койки. МакКой не смел задерживать его. Не смел добиваться ответа. Но, как и тогда над пропастью, он отчетливо понимал, что в молчании Павла скрывается одно простое «нет». Нет, доктор, он уже не ваш энсин. И вы сами так решили. МакКой проводил Чехова взглядом и откинулся на подушки. Начиналась новая реальная жизнь.