Unravel

                    — Скажи мне теперь, скажи мне точно, как всё это понять?       Потерянность сквозит в каждом слове. Лёгкие подозрительно сдавливает, мешая дышать.       — Какой-то странный зверь живёт внутри меня.       Упасть на колени, прижать руку к груди и почувствовать, как где-то в глубине души этот самый зверь царапается, разрывая тебя самого изнутри. Хрипло выдохнуть. Вскинуть голову.       — Я уничтожен, уничтожен, есть лёд, но нет огня.       Больно, больно, больно! И словно в насмешку всё наоборот — есть огонь, что сжигает, не давая свободно набрать воздуха. Льда сейчас очень сильно не хватает.       — И на исходе дня твоей улыбки дверь.       Становиться легче. Будто наяву вижу эту улыбку — тёплую, несколько насмешливую, обращённую лишь ко мне. Вдох. Выдох.       — Иду вперёд я не спеша, мне тяжело дышать. Не разрушай, нет, не разрушай! После будет жаль.       Сорваться на крик — хриплый, сильный, острый. Молить лишь об одном. Просить, хоть на коленях готов.       — Стой!       Стой! Стой! Стой!       — То сильный я, то слаб весьма, спокойный, но схожу с ума, в смятении моя душа.       Безумие охватывает внезапно. Голос крепнет, усиливается, передавая истинное состояние, что сейчас выливается в слова, опаляя всех вокруг. Зато наконец стало легче.       — Я здесь, я стою, я один в кругу порочном, душа пуста, мир вокруг непрочный.       На-ко-нец-то. Вся боль обращается в слова, которые, пусть и не могут передать всего, что в них вкладываю, оживают. Голос начинает ломаться, почти срывается, но выправляется в последний момент. Нужно совладать с эмоциями, нужно…       — Не усложняй же и не ищи меня. Я знаю точно, в придуманный мир я попал невольно, теперь не хочу тебе делать больно, но иногда ты вспоминай меня.       Так, держаться, держаться, выдохнуть ещё одну фразу…       — Таким, каким был я.       Не взвыть! Нет! Сдавленный горький рык — вот и всё, что можно себе позволить и то, чтобы никто не услышал. Сглотнуть тот ком, что стоит в горле, перевести дыхание, вспомнить слова, которые всё равно не смогут донести всего, что хочется.       — Я в одиночество вплетён, как в странный и безумный сон, и памяти больше нет, лишь только холодный бред.       Если бы так было в действительности! Забыть всё, забыть и начать сначала. Но, нет. Нельзя. Забыть эти глаза, эти руки, этот голос? Нет. Лучше помнить всю боль и весь холод, но и те моменты, что греют сильнее солнца.       — Движенья нет, движенья нет, движенья нет, движенья нет, движенья нет, движенья нет… Только бред!       Движенья нет! Столько времени идти по кругу, зная, что упрёшься сюда — в безысходность и боль. Собраться, резко моргнуть, отгоняя все мысли, позволяя воздуху наполнить лёгкие и… всё… на одном дыхании. Не позволять себе думать. Ни в коем случае.       — Я в мире невзрачном нелепом прозрачном, я сам не свой, во мне другой, он мне чужой, но он со мной. То сильный я, то слаб весьма, спокойный, но схожу с ума, в смятении моя душа.       Встречаюсь взглядом с кем-то из толпы. Почему-то он кажется знакомым… родным. Ярко вспыхнувшие голубые глаза сжигают ту пелену, что застлала глаза. Почти слышу, как тонкие губы шепчут: «Держись, не сорвись. Ещё чуть-чуть».       — Только… Я здесь, я стою, я один в кругу порочном, душа пуста, мир вокруг непрочный. Не усложняй же и не ищи меня.       Как же хочется стереть «не» в последней строчке!       — Я знаю точно, в придуманный мир я попал невольно, теперь не хочу тебе делать больно…       А смогу ли просто уйти в сторону, если ты попросишь? Да. Лучше самому терпеть боль, чем чувствовать твою.       — Но иногда ты вспоминай меня таким, каким был я.       Зажмуриться, оградиться ото всего мира и просто допеть. И не отдавать весь огонь своей души. Нет, нет, нет…!       — Ты только помни. Ты только помни. Ты только помни. Ты только помни.       Нельзя. Задыхаться. Сейчас. Н-е-л-ь-з-я!       — Прими то, что есть, что уже случилось, и Боготвори, что не изменилось, я только прошу, не забывай меня.       Что-то ломается, но похоже кроме меня этого треска никто не слышал. И эту боль сейчас никто не чувствует. И невидимую удавку на шее, что не даёт вдохнуть никто не видит. И почти осязаемую боль.       — Но как понять? Но как понять? Какой-то странный зверь живёт внутри меня.       Почти прошептать последние слова, почувствовать, как где-то в глубине души с протяжным стоном обрывается натянутая струна. Почувствовать эфемерный привкус крови во рту, будто сам себе пронзил какой-то жизненно важный орган. И наконец уйти.       Ноги подкашиваются, падаю и чувствую, как в последний момент подхватывают тонкие руки. И держат. И я знаю, что они удержат.       Дышать становится легче, а в душе будто разом затягиваются все раны. И я знаю, что пока меня держат эти хрупкие руки, я буду жить.