Все оттенки боли с привкусом соли

      Море никогда не бывает однообразным, неинтересным, так как каждый день, даже каждую минуту оно разное. Спокойное, с приятным шлейфом свежести; озорное, лучистое и притягательное; мрачное, бушующее, с громкими завываниями и ударами волн об острые камни. Таинственное, непостоянное, необъятное — оно волнует душу, не оставляет равнодушным сердце. Море — это прекрасное творение природы, целая вселенная, живущая по своим законам, правилам. В нем кипит своя жизнь — бурная, с многочисленными красками, тенями и тайнами, никому не известная. Символ свободы, простора, красоты. Плеск моря, его свежее, влажное, солёное дыхание, неукротимый характер пленяет. Но, как и у медали, у моря две стороны. Лицевая, когда соблюдаются его законы, и оборотная, когда беспечность выходит на первый план. Детский счастливый крик, переполненный многообразными эмоциями, которые не передать обычными словами, сливался с криком чаек, к слову, которые и не испугались такого выпада ребёнка. Здесь можно дать волю своим чувствам, только здесь можно оторваться от насущного и забыться — забыться от всего. И только это место поймёт, поможет и даст то, что так не хватает — свободы, смысла. А в обмен оно получит неуловимое, недолгое, но самое настоящее, искреннее чувство радости, неподкупной радости. Мальчик, лет шести, весело и заразительно смеясь, бегает по ласковому, рыхлому и бархатному песку, который в некоторых местах блестел от солнечных лучей. Оранжевая панамочка с белыми лилиями в очередной раз слетела с головы из-за морского бриза, приходилось останавливаться и ловить бедный головной убор, что вовсе не мешало наслаждаться атмосферой прекрасного утра, наоборот, добавляло какое-то особое очарование. Вдоволь набегавшись, ребёнок приземляется на камень, чтобы передохнуть и набраться сил, и, чтобы не соскучиться, начинает вырисовывать какие-то понятные только ему фигуры, полосы на песке, как художник пишет картины кисточками и красками, находясь в своём только ему известном мирке. Лёгким движением руки он изображает парочку кругов, один из которых он превращает в солнце, добавляет еще пару волнообразных линий и оставляет свои отпечатки ладоней, погружая их в мелкие сыпучие кварцы. И мир замирает — только мальчик и его творение. Коряво, непонятно, но по-настоящему, по-душевному. И мальчик вновь срывается со своего места и бежит в неизвестность. Маленькие, непонятные следы остаются на теплом, приятном песке, которые в скором времени исчезают вместе с холодной, чужой волной, уносясь куда-то далеко, в неизвестное никому место, оставляя всего лишь воспоминание. Холодный ветер с каким-то особенным привкусом соли пробирается под футболку и дарит хозяину вещи крохотные мурашки, бегущие непозволительно долго и так приятно. Тихий, ласкающий уши хохот, полный нескрываемого восторга, хочется записать на телефон и включать, постоянно нажимая на кнопку повтора, но это не то — все это не то: не передаст, не подарит сердцу успокоение, не поможет, сотрет в памяти то самое настоящее, оставит фальшивое воспоминание. Поэтому запоминаешь, заключаешь в свою душу, запечатывая навсегда, чтобы не забыть, не забыть никогда. Человек должен ценить каждый чертовый миг своей жизни. Громкие душераздирающие крики людей, молящие о помощи и понимающие, что выхода нет. Отвратные запахи крови, пороха и гари, выжигающие легкие изнутри, уничтожая доступ к спасительному кислороду, провонявшему мерзостью и страхом, всепоглашающим страхом за свою жизнь. Свист пулей, которые мгновенно стирают чью-то жизнь, считавшейся жалкой и ничтожной. Грохот бомбежек, от которых рушится все — здания, архитектурные сооружения, планы на будущее, мечты и сокровенные желания, а главное, надежды на лучшее. Очередные жертвы, очередные потери близких, очередная режущая без ножа боль. Все растоптано в пух и прах ими — БИССО — борцами за истинное, свободное, светлое общество. Будущее в их руках, в их кровавых, грешных руках. Этот мир погряз в разрухе, жестокости, страданиях и вселенской ненависти. Мир раскололся на две половины: одни поклонялись новым богам, которые старались построить все с чистого красного листа, а другие не склоняли свои головы, не поддерживали убийц, гордо умирая за страну, которую не предали до самого последнего вздоха. Боевые действия велись на юге, который подвергся сильнейшим ударам, и на востоке, только начинающем набирать обороты экстремизма. Запад и север страны вели прежнюю, ничем не примечательную жизнь, будто все, что творилось там, вымысел и придумка кого-то. Никто не видел серьёзность всей ситуации, а может им просто не давали шанса этого увидеть? Власти не распространялись о событиях войны, как объяснили они, чтобы не беспокоить народ и не поднимать панику. И только участники операций, жители этих окраин знали ужас мучительной смерти. Родители, которые отправляли своих детей на службу, даже и не знали, что там в горячих точках, тела их сыновей втаптывали в смрадную грязь — простое письмо скорби в почтовом ящичке. Никто их не хоронил, никто их не спасал. Ты был предоставлен сам себе, сможешь ли выжить и вернуться к своим родным, зависело только от тебя. Каждый день был как будто последний, каждая миссия была неожиданным поворотом судьбы — жизнь или смерть. Надежда на лучшее теплилась в душах солдат, но все понимали, что это последние минуты их жизни, но сдаваться никто не был намерен. Пока они могут спасать людей, они будут это делать. В верхушке, в правящих кругах был также поселен страх за свою жизнь. Многие чиновники ушли в отставку, как крысы сбегали с тонущего корабля, разваливая государственную систему, другие же просто уехали за границу, скрываясь от проблем. Намерения террористов были ясны, как утренние восходы в летнее время, а действия, их жестокость пугали политиков, которые, думая лишь о свое спасении, приводили себя собственными руками к злодеям, возвращались обратно в столицу, в центр, в безопасное и укромное, на их взгляд, место. Вновь тянули свои алчные, мерзкие, гадкие ручонки к власти, путая весь народ в нелепости данной ситуации — уходили, чтобы вернуться. Только больше их не ждут, и в скором времени нашли, наверное, достойную замену, которая не сбегала и не была готова предавать, а может, что они просто понимали, что могут находиться в безопасности, если только останутся в столице. БИССО же данная ситуация была только на руку, с каждым днём они увеличивали силу, стремясь выйти из своих баз на юге и отправиться в центр страны на место президента, чтобы поставить точку в диктатуре бывшего правителя и установить свой порядок правления. «Отрешайтесь и поднимайтесь,» — слышит раненный солдат в свои последние минуты. БИССО, не жалея никого, стремятся к своей праведной цели — спасти людей и создать свободное общество. И в этой борьбе не миновать напрасных, ненужных, невиновных жертв, только через кровь и страдания можно обрести вечные покой и свободу, только на костях можно построить идеальный мир. И ни та, ни другая сторона не могут отступить от своей назначенной цели, не могут не дойти до конца, не воплотить свои мечты и планы в жизнь. Каждый готов бороться до конца, пока под ногами есть земля и вера в свою идею, даже если цена будет высока — отступать никто не намерен. Люди продолжают волочить свое существование — города живут в обычном быстром темпе. Взрослые гнутся под тяжестью проблем, под трудностями, остаются безвольными рабами городской жизни и каждый будний день, матерясь, идут на чертову работу. Дети и подростки беззаботно посещают учебные заведения, даже не представляя, что где-то там на окраинах юга их сверстники не могут сделать столь обыкновенное и привычное. Яркое июньское солнце встречало жителей планеты с ослепляющей улыбкой, которая дарила давно забытое тепло и радость. Белые воздушные облака медленно уплывали вдаль, изредка заслоняя летнее светило, тем самым спасая от раздражающих лучей, что прорывались в комнаты и будили невыспавшихся людей. Несмотря на раннее время, гул и рёв машин уже висели в воздухе, напоминая о городской атмосфере, но все равно этого было мало, город только просыпался. Настенные часы в коридоре пробили двенадцать часов дня, оповещая хозяйку квартиры, что ей уже пора спускаться на улицу, чтобы встретиться со своими друзьями, которые должны были к назначенному времени ждать ее около двухэтажного серого дома, в котором она жила, во дворе. Выглянув в окно, Теофила приметила компанию молодых людей: две девушки и четверо юношей, которые весело переговаривались между собой. Поправив белоснежный тюль и схватив сумку с вещами и ключи от квартиры, девушка взглянула в последний раз на обстановку в доме, припоминая, все ли взяла, вышла из уютного коридорчика, захлопнула дверь и провернула на несколько оборотов ключи, которые потом бросила к себе в карман. Вприпрыжку стала спускаться со второго этажа по чистой, аккуратно сделанной лестнице навстречу приключениям со своими друзьями, которых она когда-то смогла собрать воедино, конечно, не без помощи своего парня — Аима Ламберта, с которым Теофила познакомилась еще в старшей школе. В десятом классе в начале года в класс Серры перевелся юноша с окрашенными в платину волосами, уложенные на правый бок, с карими, глубокими глазами, с тонкими, бледными губами и острыми чертами лица — Теофила влюбилась с первого взгляда в эту сплошную ходячую эстетику. Паренёк сначала не обращал внимания на частые, мечтательные взгляды в его сторону, томные вздохи и алеющие щеки, когда как обычно заводил непримечательный разговор с Серрой, от которого та чуть ли не терялась, забывала дышать в его присутствии, но упорно продолжала молчать о своей любви. А потом Аим просто однажды понял, что не намерен делить с кем-то свою подругу, точнее уже бывшую подругу, потому что он предложил ей встречаться, но девушка отказалась, не до конца понимания истинный мотив своего предмета воздыхания, наверное, просто она подумала, что это очередная шутка судьбы, потому что не может быть все так хорошо. Аим же не стал отказываться от своих чувств и на протяжении целого года добивался доверия своей подруги, и Теофила, не выдержав такого напора, согласилась, о чем никогда не пожалела, потому что ее счастье — это гулять по парку, держась за сильные руки, обниматься, целоваться, да и просто ощущать родного человека рядом, который готов ради тебя на подвиги. В университете на первом курсе Теофила познакомилась с одной девушкой — Розабеллой Хил, с которой ей пришлось делить одну комнату в общаге. Ее соседка в последнее время часто сидела около зеркала, расчесывала свои пшеничные длинные волосы, тихо напевала знакомую ей мелодию и думала о чем-то своём, пребывая в какой-то прострации. А потом резко вскакивала, накидывала бежевое пальто на хрупкие плечики и уносилась на улицу, оставляя Теофилу в догадках. Вскоре выяснилось, что Роза убегала на встречи со своим лучшим другом, который учился на фотографа, у того не было много свободного времени для визитов с кем-то в кафешки или в парки, поэтому девушка выкрадывала хоть какое-нибудь время, чтобы увидеться с Гарри. Однажды в детстве Гарри увидел в картиной галерее случайно висевшую там фотографию, на которой было изображёно кристально чистая роса на красных лепестках, обрамленных белым цветом, розы, и это настолько его поразило, что он так и простоял напротив этого шедевра до самого закрытия галереи, пока персонал не выгнал мальчонку за дверь. С каждым днём его желание запечатлеть красоту природы на снимках проявлялось с ужасно огромной силой, полностью окуная его с головой в этот мир искусства. И ежесекундно мечтал посвятить свою жизнь фотографиям. В очередной раз проходя мимо торговых лавок, парень искал удобный ракурс для съёмки, когда совсем недалеко услышал звуки драки, которые никто не замечал, будто все так и должно было быть. Гарри, не думая о том, что в боевых искусствах он не профессионал, сорвался с места и побежал туда, откуда доносились предполагаемые шумы. Завернув в безлюдный переулок, он увидел брюнетку, которая ловко укладывала нарушителей правопорядка, выбивая из их лёгких весь воздух, так, что слышался хруст костей — действительно, девушки в наше время пошли сильные. — А тебе что? Тоже надо? — сплюнула кровь девушка, нанося очередной удар ногой по спине мужчины, из которого донесся только лишь гнувасый хрип от боли. Гарри, внутренне сжавшись, неосознанно сделал шаг назад, задыхаясь атмосферой жестокости. Не каждый день увидишь, как хрупкая особа ломает взрослому мужчине кости и хладнокровно бьет ногой в жизненно важные места, упиваясь, ему так казалось, жалостными всхлипами сильного пола. — Ты ранена, — констатирует Марино, указывая рукой на чужую губу, из которой струйкой стекала красная жидкость металлического привкуса, и, громко выдохнув, решается сделать шаг навстречу. — Я могу тебе помочь? — Оттавиа, — на одном вдохе сказала девушка и, взяв в руки коробку, в которой кто-то капошился, подошла к нему, тем самым принимая его помощь. Аим был общительным парнем, настолько общительным, что люди не только с его потока, но и с других специальностей знали о нем. На первом курсе он познакомился с одним пареньком, который учился в его группе, и тот познакомил его с соседом — Андресом. После знакомства ребята сблизились и стали втроём зависать вместе после учебных занятий, ходить в разные игровые центры, в одном из которых Лопес встретил по громкому возгласу счастья, что в магазин с видеоиграми привезли последний диск с гонками без правил, такого же безумного компьютерного игрока по имени Хейден, которому на тот момент было тринадцать лет. Неумолимо быстро бежало время вперед, даже не замечаешь, как пролетели уже целых четыре года, наполненных яркими воспоминаниями, приключениями, теплом и настоящей дружбой. Они смогли найти друг друга, чтобы обрести то, чего не хватает каждому, как пазлы соединяются в замысловатую картинку. Через постоянные ошибки, неудачи и преграды можно добиться того, за что борешься, о чем мечтаешь. Так и они через жизненные трудности, провалы смогли отыскать друг друга, чтобы вместе засиять ярче звезд на небе после мороза. Из-за бежевого дома, который находился напротив компании ребят, появилась знакомая машина, остановившаяся посреди двора. Мотор плавно, а самое главное — спокойно, глохнет, дверца автомобиля открывается, показывая обладателя технического прогресса. Андрес не спеша подходит к парням, пожимая им руки в знак приветствия, а потом обнимается с девушками, заводит нелепый разговор и показывает, куда можно сложить вещи. Toyota Tacoma белого цвета, взятая у дяди Андреса, с ласкающим уши любого гонщика рыком, который заводил веселую компанию, предчувствующая приятный отдых на солнцепёке, теплом песке и на игривых волнах, молниеносно тронулась с места, оставляя свежие, чёткие следы от колёс на асфальте. К чему скрывать, Лопес любил скорость, рев мотора, гул, стоящий в ушах от высокого давления, свист резины, когда приходится дрифтовать, адреналин, выбрасываемый огромными порциями в кровь, обожал, когда на спидометре в некотором бешенстве бегает стрелка, с каждым разом двигаясь дальше, до заветного числа — 180 км/ч, но и этого было мало — больше, больше, нужно больше. Он не мог противиться своим желаниям. В поисках настоящего себя он хвастался за любые ниточки — за свои увлечения. Тогда-то и завел пару друзей с крутыми тачками, которые дарили ему возможность покататься на них — так сказать, ощутить свободу и опасность, потому что никто не знает — останешься жить сегодня или нет. Неудачный поворот, не совладел с управлением на бешеной скорости, не выдержала сама машина — и это чувство, когда ты на волоске… Если ты ощутил его раз, то никогда не сможешь забыть. Тебя затягивает в это топкое болото, из которого нет спасения. Продолжить двигаться вперёд не всегда означает оставаться невредимым, но бросить все тоже невыносимо. Наркотик. Дрянной наркотик, без которого нет дальнейшей жизни. Все началось с простого заезда, да и заездом это назвать трудно. Просто решили посоревноваться в своих умениях, показать свою крутость. Андрес помнит тот день, как будто он был вчера. Машина досталась ему от друга с параллели, вечно выделывающийся перед всеми — богатый, знаете ли. Постоянно бросается своими деньгами направо и налево, любит ловить взгляды восхищённых девушек и завистливых парней, предпочитает всегда быть в центре внимания, и, к огромному удивлению, обратил свое внимание на Лопеса, который в очередной раз залипал на машину, но пытался это скрыть. Кажется, вряд ли ему это выходило. И все вышло как-то сумбурно, быстро — приветствие, потом непримечательная беседа, а дальше душевные разговоры, в которых узнается, что богатый паренёк вовсе не такой мудак, как кажется, а интересная и ранимая личность. И однажды этот так называемый мажор дарит возможность прокатиться на его тачке, а потом и вовсе позволяет брать на какое-то время. Первый опыт — самый яркий, его сложно забыть. Красная Lotus Elite стояла посередине заброшенной пустоши, на которой должен был состояться заезд — первый его соревновательный заезд, где он должен был доказать свое мастерство, свое рвение к победе и мечте. Обменявшись безумными, устрашающими взглядами, участники соревнования расселись по своим машинам. Андрес, открыв дверцу машины, грациозно потонул в салоне, усаживаясь на водительское место и получая действительно настоящий кайф от предстоящий гонки. Повернув ключ зажигания, Лопес блаженно прикрыл глаза, когда услышал любимый рев мотора, приятно ласкающий уши. А дальше все как в тумане — вот он подъезжает к стартовой черте, рядом останавливается серебристая Audi R8, в последний раз он переглядывается со своим соперником, а в голове бьет набатом: «Только вперед». И он уже готов вдавить в пол чёртову педаль газа, когда видит, как еще один паренёк готовится подать сигнал старта. Вдох — рука поднимается вверх. Выдох — машины, будто сорвались с цепи, дернулись со старта с оглушающим свистом летней резины и помчались навстречу азарту и риску с постоянно нарастающей скоростью. Педаль газа давно со всей силы впечатана в пол, кажется, в скором времени там появится трещина от такого напора и желания в адски горящих глазах вырвать эту победу из рук противника. Исход давно был понятен, когда Audi набирает обороты и обгоняет Лопеса, показывая всю свою мощь и силу перед слабым новичком. Сколько бы он не старался, но не смог бы обогнать опытного гонщика на этой старушке, которая еле как дотягивала до 230 км/ч. И этот проигрыш не сломал стойкое желание Андреса бороться. Следующая машина — синяя с жёлтыми полосами Ford GT40 — была подарена ему лучшим другом — парнем с параллели, тот самый мудак, но ранимая личность в душе. Сказать, что Лопес был до безумия счастлив, — это ничего не сказать. Он обязан своей жизнью странному, придурковатому, раздражающему Джозефу, которому хотелось съездить хоть один раз в самодовольную, но очаровательную мордашку. И парень думает, что успеет это еще сделать, но не сейчас, когда он тронут до глубины души. Как-то на очередном его заезде среди одиночек, который он непременно выиграл, потому что уже перешёл этап новичка, набрался опыта, его приметил один автогонщик, который именно в этот день решил посетить уличные гонки, посмотреть на азарт обычных парней, которые просто не мыслят свою жизнь без машины и скорости. Без какого-либо стеснения со всей серьёзностью он предложил Лопесу место в своей команде. И Андрес, ужасно взволнованный этим предложением, так как всегда хотел сделать свое увлечение чем-то большим, решил бы согласится сразу, но, вернув себе контроль над своим телом и разумом, решил, что немного подумает, взвесит все за и против, потому что торопиться в таком деле нельзя. И эта поездка на море со своими друзьями должна была стать для него очень важной, так как именно здесь он решит свою судьбу. Все же в городе не разгуляешься, поэтому пришлось сбавить скорость, нажав на отвратные тормоза. Машина значительно замедлила свой ход, переставая рассекать летний воздух, до одури душащий своей сухостью, но ловко и без большой скорости продолжает лавировать между улицами и проспектами. Разнообразные вывески мельтешили перед глазами, вызывая лёгкое раздражение от цветной ряби. Ребята, сидевшие в кузове машины, переглядывались с незнакомыми прохожими, изредка махая им в знак приветствия — наверное, это было глупо. В салоне машины было шумно, как и у ребят в кузове, только лишь один юноша сидел со скучным выражением лица. Но поверьте: ему вовсе не грустно в этой компании, наоборот, он слишком сильно ценит этих людей, которые показали ему другую жизнь. До какого-то сумасшествия, до безумного покалывания в пальцах, до жгучей и тягучей боли по всему телу хочется вонзить тонкую иглу под кожу в вену, ощутить небывалый эффект нереальности и отбросить все свои проблемы, которые стоят комом в горле и не хотят исчезать. Одна доза — самый действенный способ забыться, наилучшее средство расслабиться в этой жизни. Но все до поры до времени когда-нибудь закончится — за минутное счастье нужно платить и очень большую цену. Первый раз был в зашарпанном, но популярном среди молодёжи клубе, который Хосе посещал чуть ли не каждый день, потому что он так устал от вечного одиночества и непонимания, что находиться дома было невозможно: обязательно полезешь в петлю. Родители покинули его давно — еще тогда, когда он пошёл только в первый класс, после этого «воспитывался» у тёти, которая, если и приходила домой трезвая, то считала его пустым местом и не обращала своего внимания на мальчика, которому не хватало любви и ласки. Друзей Хосе так и не нашел: никто не хотел общаться с угрюмой, осиротелой шавкой. В который раз напившись чуть ли не до беспамятства, он втиснулся в разгоряченную, пошатывающуюся от выпитого толпу и, подобая всем здесь находящимся, грубо и как-то резко задвигался, вовсе не стараясь попасть в ритм оглушающей клубной музыке. Неожиданно кто-то потянул его к тёмному углу клуба, как потом выяснилось это была рыжеволосая девушка, имя которой он так и не удосужился узнать, но и плевать. Она и была первооткрывателем в мир блаженства и греха. Сначала это были обычные таблетки ЛСД, с которых вовсе и не влекло на странные действия, но привыкание, как оказалось, вызывали. Сколько тянулось время приёма этой кислоты, Гарсия не помнит, да ему и некогда было об этом думать. И в скором времени эффект таблеток исчез, оставив огорчение и жгучее желание чего-то похлеще, посильнее. Тогда и открывается страшный мир зависимости, когда движим только желанием и потребностью в прекрасном, волнующем, диком полёте, как птица парит высоко и свободно в небесах, исчезая за воздушными, наверное, мягкими на ощупь облаками. Только в этом случае тебя встречает лестница, причем подняться наверх уже не можешь, только вниз — к самому дну. Добраться до дна — легко и быстро, а вот подняться — тяжело и мучительно трудно. В очередном поиске дозы он забрёл в нетронутый цивилизацией переулок, где и встретил своего спасителя — в лице молодой девушки, которая ничем не отличается ото всех (если бы она была в серой толпе, полностью бы слилась с ней). Только за внешней оболочкой скрывается добрая, невинная, настоящая душа с богатым внутренним миром. Сидя на корточках, девушка открыла коробку, сняла с левого плеча рюкзак, расстегнула его и вынула тёплое синее полотенце. Сложив приятную ткань пополам, она положила на дно коробки и переложила туда бедного, голодного котёнка, такого же как и Хосе — побитого, одинокого. Только никто не будет его жалеть, как этого бездомного комочка. — Зачем ты это делаешь? — прохрипел Гарсия и ужаснулся от своего голоса, говорить удавалось с трудом. Тело ломило: выворачивало все внутренности, а кости будто рушались на мелкие осколки — требовало уже привычного зелья счастья и тонуса. Только где бы его найти? — Помогаю, если ты видишь, бедному животному, — буркнула брюнетка и, закрыв рюкзак, накинула лямку на плечо, взяла в руки коробку и уже хотела уходить, когда обернулась и посмотрела на незнакомца. — Думаю, что тебе не понять такое. Только и умеешь, что затмевать свою боль, ни разу не попытавшись с ней встретиться лично, — высказав свои мысли в лицо юноши, она бросила ему напоследок всего лишь одно слово, которое и перевернуло жизнь Хосе. — Слабак. Казалось бы, что могло изменить жизнь обычного наркомана? Правда. Наверное, прозвучит смешно — он нашел дозу, только легче не стало, наоборот, тошно и гадко. Вновь сбежал от реальности, как последний трус, только он никак не мог понять, что бегать так долго не сможет. Вернувшись домой, Хосе не был настроен на какие-то разговоры, в последнее время он ощущал подавленность, ненависть к себе — полное саморазрушение личности, коротко говоря. И как обычно Гарсия поплелся в свою комнату, свой обитель, только, чтобы туда попасть, нужно было пройти мимо маленькой жёлтой кухоньки, которая, к сожалению, в данный момент не пустовала. Тетя, женщина сорока пяти лет (выглядела, мягко скажем, не на свой возраст, а всему виной алкоголь) с карими помутневшими глазами, постоянно прикрываемые усталыми веками, с сухими и тонкими, как ниточка, отвратного цвета губами, имела, кроме вечного прикладывания к бутылке, еще одну привычку — кусать свои ломкие, грязные ногти, сейчас восседала за маленьким деревянным столом и явно дожидалась кого-то. — Хосе, дорогой мой, присядь, пожалуйста. Нам нужно поговорить, — просипела женщина и указала своей ослабленной, трясущейся и костлявой рукой на противоположный стул. Гарсия в удивлении поднял брови, но быстро убрал с лица какие-либо эмоции и, отодвинув с противным скрипом деревянный, зашарпанный стул, присел, строя догадки по поводу «поговорить». — Милый мой, ты знаешь, что не могу заменить тебе твоих родителей. Да и потом они ушли так внезапно, что даже без моего согласия отдали тебя под мое попечительство. — Знаю и без тебя, тетя. К чему все это? — Мальчик мой, тебе уже девятнадцать лет, — томно вздохнув, женщина грустно, страдальчески, как какой-нибудь дешёвый актёр из тюза, схватилась правой рукой за сердце и своими затуманенными глазами посмотрела на собеседника. Наверное, собеседник здесь будет уместно. — О, представь, я не удивлён, — съязвил парень, складывая руки на груди и откидываясь корпусом чуть-чуть назад, так чтобы не упасть со стула. Тетя суетливо убрала руку с груди и схватилась пальцами за потрепанную, дырявую скатерть, легонько сминая ее. — Ты уже взрослый, знаешь, что я никогда не испытывала к тебе материнские чувства, — она посмотрела в чужие в глаза с безразличием, отчуждением, продолжая сминать ткань в тонких, длинных, корявых пальцах, и, мгновенно поднявшись со своего стула, продолжила свою речь. — Я хочу, чтобы ты жил отдельно от меня. И… — То есть ты выгоняешь бедного человека, — да так будет уместно, они никто друг другу, особенно сейчас, — из дома на улицу? — Да, и сегодня же, — резко, даже как-то дерзко выкрикнула тетя и, пошатываясь, вышла из-за стола. — Не хочу жить в одном помещении с наркоманом. Что не знал, как я видела, что ты колешься? А если тебя поймают… Боже, не хочу об этом думать, — опершившись бедрами на газовую плиту, она прикоснулась руками к лицу и пальцами левой руки стала массировать переносицу. Последним ее словом в этом сумбурном разговоре было сухое: «Уходи». — Спасибо, тетя, за все. И, вправду, что-то я засиделся, — с ядовитой ухмылкой он поднялся со стула и подошёл к дверному проему. — Пора и честь знать. Прощай. Хосе не стал собирать своих вещей, телефона достаточно. Только и он ему зачем? Выбежав из подъезда, Гарсия в расстроенных чувствах со всей злости пнул банку из-под газировки подальше и сорвался с места, как отчаянный человек, а может он и есть, в тот самый переулок. Было бы глупо отрицать: он ждал ее. Его не беспокоило, что теперь он бездомный, что получать денег у «своей родной» тети не будет, что он самый ничтожный слабак — а это его порядком выводило из себя. Лишь бы она была там. Она здесь. Оттавиа, та самая девушка, частенько захаживала в такие тёмные переулки, чтобы спасти очередного, ни в чем неповинного животного — собачку или котёнка. Сначала она приносила их домой, точнее в свою съемную комнату, только потом хозяйка квартиры приметила бедолаг и отчитала девушку, сказав, чтобы этих, как она выразилась, тварей не было здесь. Тогда Эспозито приняла скорбное для себя решение относить комочков счастья и верности в приют, чтобы там о них заботились специалисты. Брюнетка, услышав за своей спиной шорох, резко обернулась, вставая на ноги в боевую позу. Знаете ли, шастая по таким вот опасным местам, нужно быть либо глупым, либо хорошо вооруженным, так вот пару приемчиков Оттавиа знала и успешно применяла в жизни, когда подозрительные типы лезли к ней с не двусмысленными намёками на жаркую ночку. Дожидаясь, пока из темноты кто-то покажется, девушка затаила дыхание, придумывая план действий наперёд. Светлая, самое главное, знакомая копна волос показалась на свет уличного фонаря, позволяя немного расслабиться, но не забыться, так как нужно всегда быть на стороже: " Кто ты?» — Приветик, — ответил Хосе и с нескрываемым любопытством стал рассматривать девушку, посмеиваясь про себя, отмечая все черты лица, запечатывая их в памяти надолго, если не навечно. — Ты напугал меня, — облегчённо выдохнула Оттавия, возвращаясь в свое прежнее положение, а именно на корточки около картонной коробки. — Я что, не опасен для тебя? — сымитировав легкое удивление, парень присел рядом с брюнеткой и глядел, как на том же самом синем полотенце лежит грязный, забитый щенок. — Наверное, я задела твою гордость. — Поверь, не за это нужно извиняться, — ехидно подметил Гарсия, вспомнив их первую встречу и бросанное на ветер «слабак». Оттавиа, мягко улыбнувшись, повернулась к незнакомцу и, подметив озорство в чужих глазах, подхватила это настроение: «Я и не извинялась, заметь. На правду не обижаются». Повисло неловкое молчание, заставляющее неуютно ежиться и вызывающее огромное желание убежать от этой душноты. Эспозито, встав на свои ноги, обтянутые в серые джинсы, и прихватив коробку, направилась к выходу из переулка, как услышала: — А мне поможешь? Я, вроде бы как, бездомный тоже. — Боже, что с вами делать? Идём. Тогда и началась новая жизнь Хосе Гарсия — бывшего наркомана. Блаженно выдохнув, Андрес выехал с главной дороги города на двухполосную асфальтовую, которая прямиком ведет к не часто посещаемому людьми пляжу, находящийся на границе севера и востока. Можно было мчаться с ветерком навстречу приятному отдыху, только все-таки быстро не получится, потому что он едет не один, да и в кузове сидят его близкие, но прибавить немного скорости не помешает — иначе получится, что прибудут они только к вечеру в таком темпе. Поэтому нажав на педаль газа, Лопес намеревался доехать до моря в ближайшие четыре часа, чтобы успеть заскочить в съёмный на несколько дней домик, закинуть вещи и побежать на обвалакивающий приятной негой ноги песок, в идеале захватить еще бутылочку пива и наслаждаться атмосферой морского пейзажа, дожидаясь безумно притягательного заката. В поездке явно никто не скучал, все заливисто и громко смеялись, веселились на полную катушку, травили шутки, которые где-то услышали или придумывали на ходу, рассказывали разные истории, а потом ностальгировали по прошлому. Временами девушки отвлекались от приятных бесед и любовались природой, доставали свои телефоны и пытались запечатлеть то красивое белоснежное небо с россыпью пушистых облаков разных форм, то захватывающие виды равнин, невысоких гор, стремящиеся вверх, в приятную, наверное, небесную негу. Гарри не отставал от своих друзей и с помощью своего фотоаппарата, подаренный ему родной сестрой на день рождение, фотографировал прекрасные пейзажи и безмолвно любовался всему, находя в каждом предмете свое очарование. Компания студентов, несмотря на усталость от переезда на машине, не могла затихнуть в предвкушении блаженного и отменного, по-другому не могло быть иначе, отдыха. Приближаясь к конечной остановке, Андрес заметил в зеркале заднего вида подозрительную черную машину, но вскоре выбросил это из своей головы, потому что, наверное, пересмотрел фильмов, особенно триллеров, и спокойно, как будто ничего и не было, продолжил свой путь.Только спокойным он так и не выдался, глаза все-таки неотрывно поглядывали в зеркало, пытаясь отыскать предмет опасения, который, наверное, к сожалению, не прятался, явно показывая свое присутствие на дороге. Тонированный, переливающийся светом, угольного цвета Хаммер, окружённый атмосферой подавления, гнета и дикой опасности, молниеносно догонял Тойоту, которая активно набирала обороты, давая намек на то, что ребята знакомиться сегодня не горели желанием. Подозрительно быстро догнав внедорожник, водитель этой махины пытался подрезать Андреса, приводя в испуг не только самого парня, но и всех, что были с ним. Паника не успела завладеть разумом Лопеса, так как в его жизни часто встречалось подобное, поэтому он лишь крикнул друзьям держаться покрепче и втопил, что есть мочи, ловко уворачиваясь от настигающего его Хаммера. Водитель черной машины явно издевался над парнем, потому что с лёгкостью мог опередить Лопеса, если бы только захотел, но он не стремился к этому, продолжая вести игру «кошки-мышки», с каждым разом раздражая Андреса больше, до сильно сжатых пальцев рук с выделяющимися на них венами, белыми пятнами и натянутыми сухожилиями на чёрном чехле от руля машины, до играющих живлаков от злости на лице. Необъяснимым чудом Хаммер решил забросить свои игры и стал отставать, а потом вовсе пропал из виду, даря всей компании явное облегчение, сваливая этот момент на то, что какой-нибудь мажорчик выпил и решил устроить заезд, только в этот раз ему не повезло с противником, так как тот не хотел вступать в бесполезные игры. И все же из-за глубоко сидевшей паники, а скорее всего из-за пережитого Андрес забыл первоначальную цель — скинуть вещи в съемном домике — и свернул на грунтовую дорогу, ведущую к карьеру, за которыми находился пляж и долгожданное море. Лопес ехал совсем недолго, может быть минут двадцать, как дорога закончилась, из-за чего пришлось остановиться, припарковывать машину на обочине. Встревоженные, переполненные как чаши эмоциями ребята выскочили из кузова и салона автомобиля, постоянно переглядывались и перешептывались, а потом, запривидев невысокий карьер, за которым скрывалась главная цель приезда, забыли о неприятной ситуации и помчались к спокойному, еще холодному морю, так как вряд ли на границе севера и востока в начале июня оно могло быть тёплым и позволит купаться, рассекая пенящиеся волны. Парни вприпрыжку побежали к песку, оставляя свои вещи без присмотра и девушек, которые забирали с собой телефоны для того, чтобы запечатлеть морские виды, в гордом одиночестве. Настроение резко подскочило вверх, когда Гарри, прищурившись от яркого солнца и хлопая руками по телу в поисках солнцезащитных очках, которые в итоге так и не нашел, подбежал к почти самому концу карьера, соблюдая все-таки правила безопасности. Дух захватывает от такой красоты — переливающийся на солнце и, наверное, мягкий на ощупь песок, вольно летающие чайки, осторожно бьющие об камни волны и безграничный горизонт, за который вскоре должен скрыться единственный источник света, на смену которого придёт также бесподобная луна. Хейден, который не решился прыгать с другими парнями с обрыва прямо в сыпучий кварц, стал искать дорожку, которая бы помогла ему без травм и лишних усилий спуститься вниз. Вскоре такая тропинка нашлась, и Кляйн в сопровождении девушек спускался по заросшей свежей травой дорожке. Теофилла, задорно присвистнув, помчалась к своему любимому, чтобы он сделал пару фоток на память; Розабелла, безмолвно удивляясь красотам, подбежала к воде, попутно сбрасывая свою обувь, чтобы оставить свои следы, которые бы вместе с морской пеной уносились бы в неизвестное направление; Оттавиа, не сдерживая своих радостных криков и искренних улыбок, подбежала к Андресу, чтобы поблагодарить его за то, что смог вывезти их на природу, и помочь ему сделать крепкий песочный замок. Через некоторое время, когда ребята успели уже полностью расслабиться, в далеке послышалось на миг громкое рычание мотора, быстро исчезнувшее с поля слышимости, заставляло шумно хватать воздух носом, нервничать, хотя поводов для этого и не было, может им просто показалось или в конце концов это пляж, и другие люди тоже должны отдыхать, никто делать этого не запрещает. Громкий заливистый смех — в ответ грозное, на не понятном языке слово, предупреждающее не только ребят о подступившей панике, но и того человека, что до этого времени смеялся. А вскоре и глухой из-за песка топот ног по карьеру, на котором показались жилистые, грозные мужики, переодетые в коричневые, грязные, подобно военным камуфляжи с повешенными на крупных, мускулистых плечах автоматами FN SCAR. Оружейная система, к достоинствам которой можно отнести высокую модульность и универсальность, высокую точность и кучность стрельбы как одиночными выстрелами, так и в автоматическом режиме, слабая отдача, надёжность и неприхотливость в экстремально сложных условиях. Веселый гомон затих, всем было не до шуток — в голове проносились беспорядочные мысли о том, что этот день станет их последним, что зря они поехали на территорию террористов, безупречно зная об опасности. Огромные выбросы адреналина в кровь и не понятно от чего — то ли от экстремальной ситуации, то ли от сердечной аритмии, появившейся от липкого страха. Ребята не отводили свои взгляды от мужчин, чтобы знать, что они сделают в следующий миг. Бешеный стук сердца, часто вздымающаясь грудь, и никто не понимает, что всего лишь одно мгновение, как слышится первый выстрел — чёткое попадание в Андреса, повалившийся в сделанный им же замок из песка, разрушая его своим весом. Дикие, не сдерживаемые вопли обрушились на окраину, разгоняя всех птиц, встрепенувшиеся еще и до криков, в запутанный клубок. Упомрачительная истерика накрывает с головы, заставляя замирать и бездумно кричать от пустоты до потери голоса, чтобы потом доносились только душераздирающие завывания, скорбные всхлипы и болезненные, рвущие глотку от неприятного жжения хрипы. Ребята рассыпались в разные стороны, убегая от неумолимого, до жути пугающего ужаса перестрелки. Второй и третий выстрел скорее всего были сделаны специально провальными, чтобы поглумиться над компанией студентов, хватающиеся всеми силами за свои жизни. Дыхание спирало у каждого, невозможно было вздохнуть или выдохнуть, будто грудную клетку взяли в тиски; нездоровая дрожь овладела телом, пуская вибрацию, благодаря которым ощущалась жизнь, к кончикам пальцев — пока ты жив, но надолго ли? Четвёртый, пятый, шестой и седьмой выстрел также являются безуспешными, над ними просто издеваются — некоторые мужчины стояли в сторонке и курили тонкие сигареты, фильтры которые они с удовольствием зажимали между своими сухими, потрескавшимися губами, вокруг них клубился противный табачный дым, другие заливались тошнотворным смехом, пробирающим до костей, до подкорки головного мозга. Восьмой выстрел из двух автоматов забрал жизни Оттавии и Хосе, которые бежали в это время вместе, взявшись за руки, как делают влюблённые парочки, дальше последовала лишь череда пустых залпов. Гарри впадает в какое-то беспамятство, не может контролировать свое тело, бегущее навстречу солнцу в надежде, что оно может сжечь его заживо и убить до того, как он погибнет внутри. Ноги бесконтрольно несли его по песчаному с камнями, впивающиеся в стопы до крови, дну, унося его от боли, накрывшей его уже с головы до ног, подобно уходящему под воду кораблю во время опасного шторма. Его не останавливали даже безумно сильные волны солёного моря. Надломленного человека, убегающего от проблемы, не остановит ничто: ни пробирающий до костей холод, неприятно колющий гусиную кожу маленькими иголками, добирающиеся до своей цели — до самой души; ни чёртовый, морской, с привкусом соли ветер, забирающийся под футболку, в дыру на левой части груди; ни убаюкивающие волны, лицемерно готовые снести его бренное тело к берегу; ни блядские сгустки пены с красными разводами, из-за которых хочется выколоть дурацкие глаза, предподносящие губительную реальность, в которой он как и был, так остаётся тряпичной куклой в руках умелых людей; ни разрезающие воздух молниеносные пули, издевательски пролетающие мимо него, которые Гарри не в состоянии услышать, черт бы его побрал. Он не чувствует ничего, лишь как в глазах рябит черными, раздражающими точками; как пустую голову будто заковывают в сводящий с ума тихий вакуум; как сердце то заходится в бешеном ритме, готовое проломить ребра изнутри, то сбивается с него и пропускает удары, грозясь остановиться навсегда. Тело содрогается в предобморочных судорогах, предупреждая хозяина о скором отключении сознания. Гарри с до жути пугающим бледным лицом, с посиневшими, искусанными в кровь губами, со спутанными в узлы, короткими, русыми волосами надрывно кричит, воет от калейдоскопа чувств, появившиеся в один миг, заходится горькими слезами беспомощности и неосознанно, как обезумевший, судорожно, по-зверски хватается за воздух, наполняя легкие отравленным кислородом. И бесшумно уходит головой в собачий холод, под противную, что хочется очистить организм, вставив пальцы в рот и вызвав рвотный рефлекс, равнодушную, солёную воду. Последнее, что он видит перед тем, как глаза закрываются от потери сознания, — спокойное, тёмное море, забирающее его кислород, заполняющее до ссаднящего жжения горькой жидкостью глотку. Издевается не иначе — остаться бездушным в момент потери близких сродни вырыванию без анестезии бьющегося, живого сердца. Тонкие нити страха вплетаются в его кровь, разносясь по всему телу быстро, и подобно цветам паника расцветает внутри, ничтожный червяк, сидевший в глубине разума, выползает наружу с «а что, если бы» — только смерть не обмануть, а вот признать, что она пришла, не составляет труда — всего лишь миг. Миг, длившийся в целую вечность.