***
Через три дня, когда он практически возвращается, девушка заглядывает вновь. За это время Токоями исследует то, что представляет его тело. Привыкает к его тяжести, к ощущениям. Земля под ним нагревается, если он долго сидит, сверху иногда падают лучи света. Там, снаружи, вообще больше жизни, чем у него здесь, но, признаться честно, Токоями не чувствует за собой никаких порывов уходить отсюда. Огонёк… то, к чему он стремится, так далеко. Но затем он начал чувствовать её приближение. Всё ближе и ближе, и с каждым её шагом его мир… менялся. Осунувшееся лицо заглядывает сквозь небольшое отверстие. Она не может оторвать от него взгляд, он чувствует это. На мгновение в голове мелькает догадка — он не просто чувствует, а знает, чего ей хочется. Словно на её маленькое тело было слишком много чувств, и ей пришлось оживить его, лишь бы разделить их с кем-то. Мысль обрывается. Её лицо исчезает. А Токоями снова засыпает землёй. Когда он понимает, что происходит, то перестаёт паниковать и начинает работать руками, пробираясь наружу. Могила была не такая уж и глубокая — она ему примерно по плечи. Девушка подаёт ему руку, и Токоями неловко подтягивается. Всё, что с ним происходит, он может назвать неловким, если на то пошло. Небо темнеет, но всё равно слепит его глаза. Два огонька горят напротив, заставляя думать о том, как ему было одиноко без них там, внизу. — Спасибо, — говорит Токоями, и это его первые слова на этой земле. Девушка кивает, опустив голову, убирая с бледного лица длинную прядь волос. Он чувствует её нерешительность, потому сам замирает, боясь её спугнуть. Наконец она поднимается, отряхивая чёрные ладони о подол длинной юбки. На рукавах её рубашки вышиты символы, которые он не может разобрать, шея увешана подвесками и амулетами. Она закусывает губу и медленно к нему подходит, берёт его лицо в свои ладони. Как близко. От неё пахнет водой и травами, и теплом. — Ты помнишь меня? — спрашивает девушка, глядя ему в глаза. — Нет. Но я знаю тебя, — то ли вопрос, то ли утверждение, он сам понять не может. Девушка улыбается, сжимая губы: — Меня зовут Тсую Асуи. Зови меня Тсую. — Тсую Асуи… — эхом повторяет Токоями. Красивое имя. — Ты — Фумикаге Токоями. И ты мой… — она слегка запинается, — друг. Ты… — качает головой. Слишком много на сегодня. Тсую большими пальцами проводит по его щекам. — Ты должен пойти со мной, хорошо? Токоями едва заметно кивает. Её взгляд останавливается на его губах. Всё замирает, его вдруг накрывает лёгкое чувство дежавю. Он идёт, оперевшись на неё, всю дорогу до маленького домика с толстыми белыми стенами, обвитыми плющом. Мир вокруг практически убивает своей наполненностью: под ногами Токоями хрустят листья, лес, в котором он проснулся, такой шумный. Кажется, он даже может слышать, как летают птицы. Тсую громко дышит, кожа её постепенно нагревается. Ко лбу прилипают пряди волос. Всё такое… настоящее. И знакомое. До зубной боли знакомое. Тсую заводит его в дом. В темноте он различает блеск свечей и кристаллов, но девушка быстро проводит его в небольшую комнату. Там она помогает ему забраться в ванную, включает воду. Она бережно вымывает из его головы листья и веточки, не морщится, когда он набирает воду в рот, а когда сплёвывает, там… Токоями просто не может понять, как он мог их не почувствовать. — Всё хорошо, — она гладит его по спине, пока он дрожит и смотрит, как в слив уносит червей и грязь. — Не бойся. Всё хорошо. Она даёт ему ещё настойку, чтобы прополоскать рот. — Ты хочешь спать? — спрашивает она его. Токоями неуверенно кивает. Он устал, почти что смертельно устал, но ему не особо нравится идея возвращаться в горизонтальное положение. Однако Тсую ведёт его в небольшую комнату, садит его на кровать. — Я могу уйти, — говорит она, заметив его напряжённость. Он понимает её логику — она думает, что для него это всё слишком, но… но последнее, чего сейчас хочется Токоями, это остаться в одиночестве. В темноте и одиночестве. — Нет, — качает он головой, — останься. Тсую улыбается уголком губ. Она задувает несколько свечей, садится в кресло, укрыв ноги пледом. Из окна над изголовьем кровати льются причудливые силуэты, сыгранные деревьями и лунным светом. Это похоже на сны. Так проходит несколько часов. Девушка дремлет в кресле, свечи догорают, деревья перешёптываются между собой. Токоями не спит и не хочет закрывать глаза. Ему кажется, если он это сделает, то вновь окажется там, откуда его вызволили. И тогда, в этот самый момент, он задаётся самым важным вопросом: а как он туда попал? Ему хочется спросить об этом Тсую, но та крепко спит, обхватив себя руками. Токоями вглядывается в её силуэт, подсвеченный луной: кто она такая? И почему пришла за ним? От таких вопросов начинает болеть голова. Токоями знает одно: его тянет к этой девушке так же сильно, как того, кто замер на краю пропасти. Всё становится второстепенным: есть только он и пропасть, он и два огонька, поддерживающих в нём… жизнь? Он больше не был мёртвым. Живым он тоже не может назваться, но точно не мёртвым. Он теперь здесь. А она сейчас рядом.***
Воспоминание о червях в стоке ванной живут в нём следующие две недели, и это совсем немного мешает ему есть. Тсую очевидно волнуется: она иногда запирается в своей мастерской, и Токоями слышит, как она ходит по комнате, листая что-то. Он всё ещё ни разу не уснул с того момента, как встал из могилы. Но в остальном он, впрочем, может собой гордиться. Токоями уверенно ходит, голос полностью восстанавливается, обоняние тоже. Вместе с чувствами также возвращается его характер: он заново узнаёт, что какие-то вещи его раздражают, а какие-то наоборот приятны. Ему не нравится бьющее по утрам в лицо солнце и нравится запах волос Тсую. Кстати, о ней — память иногда проявляется тоже. — У тебя раньше были короткие волосы? — спрашивает Токоями. Это был его третий или четвёртый день здесь. Тсую замирает, не донеся ложку до рта. — Кхм, да, — она немного отодвигает тарелку, кладя руки на стол. Её пальцы чёрные, но он всё ещё не понял, почему. — Ты помнишь это? — Только это, — медленно говорит он. — И… нет, больше ничего. Она едва заметно выдыхает. — Хорошо. Говори мне, если вспомнишь что-то ещё, ладно? Токоями кивает. Ему нравится Тсую, а ещё его определённо тянет к ней, но… он не знает, может ли назвать это чувство хорошим. Или хотя бы своим. По ночам она прижимается к нему, позволив ему утыкаться носом в её макушку. Тсую расслабленно засыпает в его руках, доверяя ему полностью. Токоями смотрит на лунные узоры, покрывающие одеяло, и думает: нет, она не могла совершить ничего плохого. А если и могла, то он не будет её спрашивать об этом. Она же не стала. С того самого момента, когда она протянула ему руку, она ничего не спросила о том, откуда он пришёл. И почему он туда попал. Только заботилась и подсказывала, когда ему было сложно. Токоями ценил это. Когда он привыкает к солнечному свету, Тсую выводит его в лес. Она шагает босиком и смеётся из-за его ворчания, напевает едва знакомую ему песню. Ветки бьют его по лицу, корзина с травами то и дело застревает, он даже в какой-то момент теряет Тсую из виду — только слышит её тонкий голос, сливающийся с пением птиц. Токоями оглядывается по сторонам. Пейзаж вокруг него до тошноты идентичен, и вот он уже не может определить, откуда пришёл. Внезапный порыв ветра заставляет поёжиться, но он уговаривает себя прикрыть глаза и успокоиться. Около спины он чувствует приближающееся тепло… — Угадай — кто, — две холодные ладони ложатся ему на глаза. Губы Токоями сами по себе растягиваются. — Это ты, — говорит он, поворачиваясь. В тёмных глазах напротив блестит влага. — Это я, — она обвивает руками его шею, прижимается лбом к его лбу. Прохладное дыхание Тсую отпечатывается у него на щеке, и Токоями впервые, за сколько он помнит, за сколько он вообще жив, понимает, как громко может стучать его сердце. Девушка улыбается и кладёт голову ему на грудь, прислушиваясь. — Музыка, — выдыхает она. И начинается дождь. В этот раз она держит его за руку, брызги грязи долетают до колен. Тсую смеётся с раскатами грома. Иногда она даже громче. На поляне, на которой стоит дом, девушка наконец останавливается. Токоями остаётся под кронами, но Тсую смело выходит вперёд. Ей нравится это, очень нравится, и ему не нужно иметь с ней какую-либо связь, чтобы понять, что это так. Тёмные тяжёлые волосы облипали плечи, всё это было так… естественно? Словно она вышла из ближайшего озера, как только начался дождь, и теперь воздух достаточно влажный для её кожи. Ассоциация Тсую с лягушкой заставляет его улыбнуться. Если б Токоями мог выбирать, себе бы он выбрал ворона. Так, кажется, правильно. Наконец Тсую надоедает стоять под дождём, и она жестом приглашает его в дом. Они неловко толкутся в коридорчике, Токоями вновь задевает лбом колокольчик, но это совсем не раздражает. Корзинку с травами Тсую тут же уносит в свою мастерскую, куда ему нет хода, и возвращается с полотенцем. — Пошли на кухню, — говорит она ему, — поставлю чайник. Конфорка тихо свистит в тишине, пока девушка тщательно вытирает ему волосы. Саму её не смущает ни лужа, капающая с неё, ни внезапно поднявшийся ветер, залетающий через форточку. Тсую так усердствует, что даже высовывает кончик языка, на что Токоями тихо смеётся, накрывая её руки своими. — Ты так меня лысым оставишь. — Не оставлю. У меня есть средство, от которого волосы могут где хочешь вырасти. — Интересно. — Ничего тебе не интересно, — Тсую улыбается, кладя руки ему на плечи. Она слегка наклоняется к нему, руки Токоями сами обвивают её талию. Два огонька напротив вспыхивают. Но тут огонь разгорается. Токоями уже видел это. Он точно знает, что сейчас будет: Тсую наклонится, замрёт в нерешительности, а он немного повернёт голову, чтобы поцеловать её. Губы у неё будут почему-то вишнёвые на вкус. Она крепко сожмёт его плечо, он притянет её к себе так, чтобы она могла сесть ему на колени. А потом… а потом… — Что-то не так? — глаза Тсую, два безмерно тёмных омута, смотрят пронзительно. — Ты в порядке? Его руки сжимают её талию слишком сильно. — Я… — Токоями тут же ослабляет хватку. Позади Тсую мелькают едва уловимые образы его прошлой жизни. Слишком яркие, слишком болезненные. — Ох, — она рассеянно оглядывается по сторонам, словно тоже видит их. — Ладно. Чайник уже закипел. Токоями кивает, встаёт за кружками. Они в тишине пьют горячий чай из трав, собранных ими накануне, дождь понемногу утихает. День клонится к вечеру, Тсую зевает, прикрывая рот рукой. — Я немного устала. Хочу поспать час-полтора, — она поднимается из-за стола. Токоями задумчиво идёт следом за ней. Какая-то мысль скрёбётся на задворках сознания, но что-то в нём не готово принять её. Ему кажется, если он сделает это, то снова провалится в забытьё, где пробыл целую вечность. Токоями не помнит многих вещей, но забыть, какого это, когда твоя грудь не двигается, ему никогда не удастся. Они ложатся, Тсую прижимается спиной к его животу, его руки держат её, будто в клетке. Скоро её дыхание выравнивается, и Токоями вновь погружается в раздумья. Да, он уже говорил себе, что, что бы ни произошло, он не будет ни на кого держать зла. Особенно на Тсую. Сейчас, в сумраке комнаты, он может практически увидеть то, что держит его живым: два огонька, горящих в ней. Его тело и его душа. Она сама. И тогда он закрывает глаза. И погружается в сон. Токоями проживает заново то, что раньше было его жизнью. Он видит своих родителей, видит себя — маленьким, а затем взрослеющим. Он видит Тсую с короткими волосами, чувствует её руку в своей. Видит много-много разных людей. А затем чувствует. Тёплое в груди. Кровь пропитывает его свитер, когда кинжал погружается всё глубже и глубже. Тело не чувствует боли, но… Он поднимает глаза… Токоями судорожно вздрагивает, резко открыв глаза. Тсую — ведьма, оживившая его, не мигая смотрит на него. Он не может разобрать выражение её лица. — Ты уснул, — наконец произносит она. — Да, — Токоями несколько раз моргает. Он проводит рукой по лицу, словно пытаясь стряхнуть с себя это состояние. Уже давно наступила ночь — лунные узоры заполняют комнату, отчего он запоздало задаётся вопросом: сколько же он проспал? — Это хорошо, — девушка ложится обратно, лицо обращено к нему. Он чувствует, что она хочет что-то спросить. Нет, он даже знает, что. Несколько минут он пытается прийти в себя. — Тсую… — Токоями поднимает на неё глаза. Та спокойно смотрит на него в ответ. — Ты… это ты… «Убила меня тогда». Он не может заставить себя произнести это вслух. Тсую вздыхает, но не отворачивается от него. На её губах дрожит улыбка, значение которой он не может разгадать. Тогда он говорит: — Я кое-что вспомнил. Ты сказала, чтобы я говорил тебе о таком. Она замирает, прислушиваясь к его неровному ритму сердца. — И что же ты вспомнил, Токоями? Токоями протягивает руку вперёд, убирая с её лица прядь волос. В голове проносится образ — он стоит на краю, жар опаляет ресницы и брови. Неважно, как, но он там оказался. Его поступки тоже имели последствия. Поэтому он слегка улыбается, говоря: — Я вспомнил, что любил тебя. Думаю, это самое важное.