*** *** *** ***
Пока девушки моего возраста мучаются от первой влюбленности, я мучаюсь от боли в животе. Доктор говорит, что это психосоматика. Я же думаю, что это просто ерунда. В моей жизни и так много всякого: работа, работа, работа и работа, а ещё работа. Я работала много, подрабатывала каждую минуту времени, зарабатывала деньги, проворачивая всевозможные манипуляции, чтобы заработать как можно больше. Все началось с детства, когда я очутилась в детском доме. Нет, у меня были живы папа и мама, но им я была не нужна или им со мной было сложно, не знаю точно, но меня и не интересовала причина. Я ставила цели и шла к ним. Что касается моих чувств и эмоций, то с этим были видимые проблемы. У меня отсутствовала всем дарованная жалость, сожаление и совесть. Из-за этого меня называли психопаткой. Я могла спокойно прибить камнем птицу, что сломала что-то себе. Пока она билась в конвульсиях, а детишки не могли решить, что делать, я решила избавить птицу от конвульсий, а детей от такого зрелища и прибила её камнем. Они тогда кричали и плакали, а я спокойно взяла труп птицы и унесла на мусорку, после помыв руки с мылом. Я не сразу поняла, что со мной что-то не так. Лишь с возрастом начала понимать, что я не такая, как все. Например, если вдруг прижать любого человека к стене, в глазах его будет страх и слезы потекут, он будет умолять не убивать и все остальное - обычное поведение. Я же не испытывала страх, когда мне порезали щеку, я не чувствовала ничего из того, что должна была. Я чувствовала лишь, как мою кожу рассекло, а оттуда хлынула кровь и это щиплющее чувство боли, но она была мне безразлична, как и я. Мне было всё равно, порежут ли мне лицо, и слова, что сейчас мне "поправят личико", никак не сказались на моем рассудке. Все, что я понимала: я должна была прекратить это. Я наперла вперед и нож еще раз полоснул меня по лицу. Мои зубы вцепились в лицо нападавшему. Я встретилась со своим старшим братом, когда мне было 18, ему 28. Он жил с родителями. Мы не были похожи. Может, меня удочерили, а потом решили отдать обратно. Я задала ему такой вопрос, на что он игриво сказал: «Да, конечно, но наши глаза идентичны», а причина была проста. Мой брат любил меня не просто, как свою сестру. Мама тоже любила сына, но не как сына. Это насилие в насилии. Когда папа уходил на работу, мама учила моего брата премудростям любви. Он водил меня на площадку, качал на качелях и, когда рядом не было никого, целовал меня то в щеку, то, соскальзывал, целуя меня в детские губы. Нас разделили. Меня - в детский дом, мать - в психушку. Отец тоже слегка сошел с ума, отдав сына в другой детский дом. Мне досталась мамина девичья фамилия, чтобы нас с братом не соединили. Когда мы остались с ним наедине, мой брат плакал о том, как ему было тяжело и что только я понимаю его, и что он любит только меня, и хоть я его сестра, он хочет, чтобы я осталась с ним. Сначала все было хорошо, мы жили мирно и тихо. По ночам его мучили кошмары, в которых он просил маму перестать, говорил, что ему не нравится. Он кричал и плакал ночью. Я же по ночам из-за его криков не могла спать, пила кофе на кухне, смотрела на часы, попутно думая о своем, тренируя систему поведения. Мое утро всегда начиналось с отработки эмоций. Все 9. Радость. Удивление. Печаль. Гнев. Отвращение. Презрение. Страх. Стыд. Зависть. Удовольствие – неудовольствие. Напряжение – облегчение. Возбуждение – успокоение. Стеничность – астеничность. Все же некоторые эмоции у меня не получались. Иногда, например, отвращение. Оно у меня не получилось, когда мой брат признавался мне в любви, когда стал стягивать одежду, лишая меня любого укрытия от его рук и губ. У него был план на меня. Он хотел жениться на мне. Ведь благодаря отцу и тем документам мы с ним не были родными, а это значило.... Наш отец покончил с собой. Он не смог жить с тем знанием, что его жена совратила своего сына и его сын, такой больной, проявлял странные повадки по отношению к своей сестре. Он пользовался мной: спал со мной, не давал мне личного пространства. Он думал, что истязает меня тем, что спрашивает люблю ли я его. Он хотел слышать, что я его люблю и я давала ему то, что он хотел, лишь бы побыть какое-то время в одиночестве. Из-за того, что он брал меня и обнимал, пока спит, ему больше не снились те сны, в которых его насиловала наша мать. Ведь теперь он отыгрывался на мне, насилуя меня. Когда я узнала, что беременна и знала от кого - от своего брата - , я спокойно пришла в больницу, записалась и стала ждать своей очереди. Рядом сидела женщина, которая выглядела так, что можно было смело сказать, будто она здесь не впервые. Она посмотрела на меня и вдруг спросила: - Впервые здесь? Все, что оставалось - это вспомнить, как обычно должна чувствовать себя девушка, которая впервые идет на аборт и опустить подробности от кого этот недоребенок. Всего лишь пару клеток, но если б нужна была жалость, то стоило бы сейчас разрыдаться или дойти до истерики, сказать, что отец никто иной, как мой брат. Но я отмахнула такой сценарий. Дрожащие коленки и руки, взгляд, нерешительные кивания головой. Она одобрительно похлопала меня по коленке. - Не переживай, куколка, в первый раз всегда неприятно. Зато потом никаких тебе пособий за ребенка, который тебе не нужен. Эх, ну, не будем о грустном. Меня зовут Флоренс. Так мы и подружились с Флоренс. Она - так называемый подтип доброй, ранимой женщины. Выше меня на голову, с мужчинами ей не везло. У нее пять детей от разных мужчин, которые считали контрацепцию злом из-за их дискомфорта, которые говорили, что в презервативе ощущения не те или давали клятвы, что он вовремя достанет и не кончит в неё. Этот аборт был шестым для неё. Она поклялась, что возьмет кредит для того, чтобы перевязать себе трубы, поскольку сдалась ждать своего принца, с которым у неё будет крепкая любящая семья, в которой у них будет общий ребенок. Друзья - это непозволительная роскошь для меня, ведь с ними нужно всегда оставлять включенным режим притворства обычного человека . Как бы там ни было, дружба с Флоренс была познавательна. Я оплатила себе после аборта стерилизацию и это мне окупилось не раз. "Мужчины как микробы хотят размножаться и не нести ответственности за тех, кого надо любить, одевать и кормить" - так любила говорить Флоренс . Она отчасти была права. Я сбежала от своего брата, уехала в другой город, поддерживала связь с Флоренс по телефону, иногда мы с ней виделись. Я полностью погрузилась в работу, даже пару раз заводила отношения, которые мне не нужны были после моего брата. На одной из работ я встретила одного парня, который был очень милым и дарил мне ромашки. Он был слишком хорош для меня. Следующие, как говорила моя колега, были бабником и сукиным сыном, но это было познавательно. Я изучала их, как отдельные, так и схожие экземпляры, личности; но всех их объединяли несдержанность и срывы, до которых мне не было дела. Я не чувствовала того же, что они; не испытывала привязанности; мне не было грустно или печально; я не плакала; я не могла понять те или иные эмоции или чувства, но знала, когда что надо отыграть . Притворялась, что я нормальная. Все мои отношения были обречены на провал. Я не трепыхалась: меня не тянуло ввязываться больше в это, а оргазм я могла получить сама, благодаря секс-шопу. Моя стерильность пропадала зазря, но венирические болезни никто не отменял. Чтобы не заразиться, было простое условие: или контрацептив, или "пока", на что я слышала от одного юноши в клубе "ну ты и стерва".*** *** *** ***
Если человек избегает прямого взгляда - это пахнет болезнью, но если смотрит в глаза пристально, то это тоже значит, что человек нездоров. Как ни крути, из крайности в крайность; нужен баланс. Но что, если те, кто четко следуют балансу и есть самые настоящий психи? Думаю, так оно и есть. Чем больше ты стараешься, тем больше видно, что вместо лица с добродушной улыбкой, у тебя маска на лице. Сегодня я намеривалась проведать маму. Интересно, она узнает меня? Когда она меня видела, мне было 5 лет, я четко помню её рыжие волосы и запах ванили с апельсинами. Она не любила меня так, как моего брата. Я помню четко тот момент, когда она гладила меня по голове и к нам подошёл брат, чтобы дать мне яблоко, и тогда мама заставила его поцеловать её в щеку, а потом, недовольная, она сказала, что не так надо целовать и поцеловала его в губы . В психиотрической больнице я заказала себе посещение Эвирин Нис, моей матери. Я стояла около входа, настраивая себя на особые чувство и готовясь растрогаться, если она меня узнает. И тут я почувствовала взгляд. Недалеко стоял тот мужчина, я его уже видела. Он стоял и курил, тоже намереваясь пойти туда. Он смотрел на меня, а потом нерешительно помахал. Я ответила улыбкой и таким же жестом . Стоило увидеть его, я вспомнила то, что лучше бы не вспоминала. Я правда не чувствовала или я просто разбитая, нецелая? Я чувствовала, у меня были чувства, мне было больно, и я знала все оттенки эмоций, понимала их. Нет, это ложь. Все, что я чувствую - это ложь. Я притворяюсь, что живу и что мне не все равно . Иногда я очень хорошо могу убеждать, не замечая, что внушаю себе и все идет по отрепетированному кругу. Я словно клоун без зрителей, мне не кого смешить и радовать, мой зритель - это пустота и тьма. Мне все равно, правда? Я убедила себя, заставила жить, но зачем мне все это? Вся эта буря была такой. Я смотрю на нее, на женщину, что была моей матерью. А была ли? И мать ли она мне? Может она и родила меня, но я неполноценная калека. Она виновата в этом. И почему мне захотелось обнять её шею руками и давить до тех пор, пока она не перестанет дышать? Это чувство мне было в новинку. Я отдернула себя, идя по коридорам, ничего так и не сказав этой незнакомой женщине, что была моей матерью, той, что сотворила зло со всеми нами. Это чувство? Я правда чувствую? Но что я чувствую? Что-то внутри меня стало тяжелым, а раньше было пусто и темно. Теперь я чувствую тяжесть, и, кажется, она набирает силу. Но сейчас она в моих руках, на которые я смотрю, уходя прочь от палаты, где она. Я иду по коридорам к лифту и смотрю на свои руки: они изменились . Они были тяжёлыми и холодными. Я бы согрела их, если бы обняла её милую тонкую шею, но я отступила. Почему, это страх? Как это все ново для меня! Я начинала чувствовать или я сошла с ума, так сильно убеждая себя, что надо чувствовать? Я не знаю. Все так смутно. Я стою в лифте, потом чувствую чье-то тепло, отрываюсь от своих рук. Я знаю его. Да, это он, Артур. Он выглядит обеспокоеным. Ах, ну да, я тут, но и он тут. Здесь люди или проведывают кого-то или приходять за лекарством, но кто он?.. Вспоминаю его припадок. Да, возможно он здесь за лекарством. Он что-то говорит и его руки, тёплые, согревают мои руки. Чувствую запах от него. Табак, гримм. Он такой трогательный? Да, он заботиться и ждет ответа. Все люди всегда ждут ответ. А дальше мы пошли в кафешку, в которой долго говорили ни о чем серьёзном. Потом я предложила выпить и видимо выпила больше, чем надо, так как пригласила его к себе в номер, который снимала в недорогом месте. По словам Артура, место было неплохое: крысы не бегали, только периодически кошка мельтешила, проверяя, все ли в порядке в её владении. Он много улыбался и смеялся, я же, опьяненная, притянула его к себе, просто обняла, отвечая лаской на ласку.что знᴀчит ʏлыҕᴀться? — ᴘʏкᴀми лᴇзвия ножᴀ кᴀсᴀться. что знᴀчит потᴇᴘяться? — с зᴀҕᴀвой смᴇᴘтью нᴀслᴀждᴀться. что знᴀчит ᴘᴀссмᴇяться? — и в волшᴇҕствᴇ ᴘᴀзʏвᴇᴘяться. что знᴀчит ʏлыҕᴀться? — позволить смᴇᴘти ᴘᴀссмᴇяться.
Так неуверенно складывалась чувства. Ему это так в новинку, раздевать женское тело, чувствовать тепло другого тела. Сейчас мне показалась, что я хочу близости даже с ним, малознакомым человеком. Он дрожал и был нерешительным. Я вела его ладонь по своему телу, словно учила и давала опробовать все, что у меня было, обнажая своё тело для него, такого малознакомого мне мужчины. Он болен, и я не далека от него. Мы ведь похожи: одиноки в своем безумии и болезни. Он испытывал так много эмоций, что я рассматривала каждую, изучая руками, языком и губами, прижимаясь теснее, чувствуя все до мелочей .