Лунный календарь

Первый курс. Громкий свисток «Хогвартс-Экспресса» стрелой пролетел над платформой, призывая учеников занять свои места. Невысокий щуплый паренек в латаной мантии, которая явно была ему коротковата, с трудом отыскал пустое купе в самом хвосте состава, задвинул видавший виды потертый чемодан на полку, предварительно достав из него какую-то книгу, и сел в самый дальний угол, к окну. Он любил читать, да и книга сама по себе была интересной, но сейчас ему было не до того, так что книгу он вынул скорее по привычке. Паренек с жадностью вглядывался в разноцветную толпу, заполнившую платформу: родители, студенты, братья и сестры, старшие и младшие. Он вздохнул, откинул со лба прядь светлых волос и погрузился в чтение, стараясь ни на что не отвлекаться. Раздался новый свисток, затем еще один, поезд выпустил пары и медленно двинулся вперед, оставляя Лондон позади. В этот момент дверь распахнулась, и на пороге возникли две мальчишеские фигуры. У того, который был повыше, на носу сидели круглые очки, растрепанные темные волосы торчали в разные стороны, а на щеках виднелась россыпь веснушек, от него так и веяло весельем и радостью. Во втором мальчике с первого взгляда угадывался аристократ: очень прямая, даже скорее неестественно ровная спина, благородные черты лица, плавность и небрежная изящность движений. Но, несмотря на всю внешнюю благопристойность, горящие ярким живым огнем глаза выдавали в нем того еще сорвиголову. — Здесь же не занято? — поинтересовался мальчик в очках. Получив утвердительный кивок, он помог своему приятелю закинуть наверх багаж, проделал то же самое со своим и плюхнулся по другую сторону окна. «Аристократ» уселся рядом. — Я Джеймс, — представился очкастый, — Джеймс Поттер. А это — Сириус Блэк. — Римус Люпин, — слегка улыбнулся им паренек, отрываясь от книги. — Очень приятно познакомиться. — Как думаешь, на какой факультет мы попадем? — Джеймс с любопытством и чуточку бесцеремонно разглядывал Римуса, болтая ногами. — Не знаю… — негромко отозвался тот, мечтательно прикрыв глаза. Этот вопрос, похоже, занимал его ум уже довольно давно. — Я вот надеюсь, что в Гриффиндор! — продолжал Поттер. — А если нет, то я сразу из школы уйду! Сириус, а ты? — Куда угодно, лишь бы не в Слизерин, — фыркнул Блэк. — Вся моя семейка училась там. Я не собираюсь продолжать эту заплесневелую вековую традицию. Мальчишки переключились на квиддич и стали увлеченно болтать. А Римус, поняв, что уже не сможет сосредоточиться, отложил книгу и стал смотреть в окно. Они уже выехали из города, и поезд мчался среди зеленых полей и лугов. Вагон мерно покачивало, и мальчик сам не заметил, как задремал, привалившись плечом к оконному стеклу. Его разбудил громкий свисток паровоза, возвещавший их прибытие. Первокурсники торопливо выбрались из поезда и столпились на станции. Римусу показалось, что все происходящее вокруг — удивительный сон и не более того. Попасть в Хогвартс было его самой заветной мечтой, и он до сих пор не мог поверить своему счастью. Как в тумане он добрался вместе с остальными до озера, как в тумане сел в лодку. Вот лодки причалили к маленькой каменной пристани, вот уже Хагрид передал первокурсников профессору МакГонагалл, и вот они стоят перед закрытыми дверями в Большой зал в ожидании церемонии отбора. Римус почувствовал, как кто-то подтолкнул его сзади. Он обернулся и увидел Сириуса и Джеймса, которые ободряюще улыбнулись ему. Мальчик улыбнулся в ответ, а тем временем двери распахнулись, и первокурсников вывели к табурету с Распределяющей Шляпой. Профессор МакГонагалл стала зачитывать имена по списку. Сириус после почти минутного молчания был отправлен за стол Гриффиндора, к нему вскоре присоединилась Лили Эванс, симпатичная рыжеволосая девочка с открытым и умным лицом. Метавший на нее странные, отчаянные взгляды худой черноволосый мальчишка по имени Северус Снейп отправился в Слизерин, и сидящий рядом с ним староста с практически белыми волосами похлопал его по плечу. Римус так увлеченно следил за распределением, что не заметил, как подошла его очередь. Он медленно подошел к табурету, судорожно стянул с него шляпу, сел и надел ее себе на голову. Она тут же закрыла ему глаза, а над самым ухом раздался негромкий голосок: — Так-так-так, и как же мне с тобой поступить? Хм… да, талант есть, бесспорно. И желание трудиться, и ум… Ты бы неплохо вписался в команду Пуффендуя. А ты не боишься трудностей, связанных с твоей… — голосок сделал паузу, — … мохнатой проблемой? — Нет, — тихо проговорил мальчик, чувствуя, как внутри все холодеет. — Нет? Ну что ж, тогда, похоже, выход всего один… — ГРИФФИНДОР! — разнеслось над залом. Не замечая того, что руки у него дрожат, а губы сами собой растянулись в улыбке, Римус стянул Шляпу, положил ее обратно на табурет и двинулся к столу Гриффиндора под шум и хлопки сидевших за ним учеников. Он понял, как волновался все это время, только когда мешком рухнул на скамью и перевел дыхание. А шляпа тем временем определила к ним Джеймса и еще одного мальчика — коренастого и пухлого, по имени Питер Петтигрю. Джеймс сел между Сириусом и Римусом и хлопнул обоих по плечам: — Поздравляю, господа! Мы с вами попали на один факультет, и что-то мне подсказывает, что нас ждут большие приключения! Пару часов спустя мальчики уже разбирали вещи в отведенной им спальне. Когда с этим было покончено, Питер, забравшись на кровать, поинтересовался: — Джеймс, а как вы с Сириусом познакомились? — голос у него был тихий и немного писклявый. — Мы на вокзале встретились, — с готовностью отозвался Джеймс. — Он заявил, что Англия не выйдет в этом году в финал Чемпионата мира по квиддичу и проиграет Испании. А я считаю, что у нас самая сильная сборная за последние восемь лет! — И с готовностью мне это доказал, — усмехнулся Сириус, откинув прядь волос, закрывающую висок. На бледной коже явно проступил наливавшийся кровью синяк. — Должен, однако, согласиться, что стоило мне признать свою неправоту… — …и я тут же оставил Сириуса в покое! — закончил Джеймс. Они рассмеялись. Смех у Сириуса был отрывистый и как будто лающий, а хохот Джеймса был выше где-то на октаву и чем-то напоминал ржание. Питера не было слышно, но он весь аж покраснел от смеха. Воспользовавшись тем, что на него никто не обращает внимания, Римус задернул полог своей кровати и быстро стянул с себя рубашку и брюки. Ему не хотелось, чтобы его увидели, и понятно почему: его спина, плечи и руки были покрыты множеством царапин и шрамов. Какие-то из них были довольно старыми, а каким-то, казалось, было не больше пары недель. Глубоко вздохнув, мальчик быстро надел пижаму и слегка раздвинул занавески. Его соседи по спальне тоже переоделись и собирались ложиться. Римус взглянул на старенький будильник, стоявший на тумбочке возле его кровати, перевел стрелки на восемь утра и откинулся на подушку, стараясь не слушать шуток, которыми обменивались Джеймс и Сириус. Он для себя уже твердо решил, что постарается не особенно сближаться с ними. Во-первых, они слишком разные. А во-вторых… так будет безопаснее. Для всех. Первые две недели семестра пролетели незаметно. Римус с головой ушел в учебу, на соседей по комнате почти не обращал внимания, хоть это было и непросто — Джеймс и Сириус, явно родственные души, были самыми громкими ребятами во всем Гриффиндоре. Так что, чтобы заниматься, когда эта парочка ставила на уши всю Общую гостиную, да еще и получать по всем предметам «П», требовались колоссальные уссилия. Зато благодаря этому у мальчика не оставалось времени волноваться из-за приближающегося полнолуния. Но вот наступила третья пятница сентября, которую Римус заранее пометил в календаре черным. Утром, выходя из класса по трансфигурации, мальчик поймал на себе ободряющий взгляд профессора МакГонагалл. Весь день он провел как на иголках, за ужином глотал еду не жуя. Стараясь не встретить никого по пути в башню Гриффиндора, Римус поднялся в спальню, стянул школьную форму и надел старую клетчатую рубашку и изношенные джинсы. Он уже собрался уходить, как вдруг в комнату ввалились Джеймс, Сириус и Питер — сытые, веселые и шумные. Заметив Римуса, явно собравшегося покинуть спальню на ночь глядя, Джеймс поперхнулся анекдотом, который рассказывал, и с интересом уставился на него. — Ты куда-то уходишь? Так поздно? Римус почувствовал, как сердце совершило головокружительный кульбит. Врать он не любил и не умел. Но что-то ответить было нужно, и побыстрее: солнце за окном неумолимо приближалось к горизонту и скоро сядет совсем. — Я… эээ… мне назначили отработку в ночное время, — брякнул мальчик первое, что пришло ему в голову. Сириус тут же недоверчиво изогнул тонкую бровь: — Отработку? Тебе? За что? Ты же лучший ученик на курсе. Римус судорожно сглотнул и снова посмотрел в окно — солнце скроется за деревьями минут через двадцать, а тогда пиши пропало. — Я потом вам расскажу, мне надо идти, а то опоздаю! — он стремительно пересек спальню и опрометью кинулся по лестнице, надеясь, что ребята не заметили, как у него от стыда запылали уши. У лестницы, ведущей из башни, его уже ждала мадам Помфри. Она улыбнулась ему — точь-в-точь как профессор МакГонагалл — и протянула руку. Вместе они вышли из школы, пересекли широкую лужайку и добрались до высокой и крепкой плакучей ивы. Стоило им приблизиться, дерево тут же яростно замахало ветвями, норовя сбить с ног. Медсестра отпустила Римуса и пошла прямо к стволу, уклоняясь от ветвей-хлыстов. Она пошарила рукой по грубой коре, нажала на еле приметный сучок почти у самых корней, и ива успокоилась. Мадам Помфри махнула рукой, подзывая мальчика к себе. Вслед за ней он спустился в каменный коридор, настолько низкий, что идти приходилось сгибаясь пополам. Спустя пару минут они поднялись по неровным ступеням и оказались в старом заброшенном доме. Поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж и зашли в большую комнату. Здесь было пыльно, холодно и очень светло, несмотря на поздний час: в большое окно попадало много света от уже почти пропавшего за горизонтом солнца. Обещав вернуться к рассвету и отвести его в больничное крыло для восстановления, мадам Помфри сочувственно улыбнулась, вышла и плотно притворила за собой дверь. Римус остался один. Он услышал, как она спустилась по лестнице и как хлопнула крышка люка, ведущего в подземный проход. Мальчик снял рубашку и убрал в дальний угол, свернув комком. Кожи тут же коснулись ночной холод и сырость. Он поежился и подошел к окну, наблюдая за небом. Вот из-за кромки леса показался белый светящийся краешек луны. Она медленно выплывала на небосвод, и вот наконец повисла в окне, как огромная серебряная монета. В ту же секунду Римус почувствовал, как изнутри все словно обожгло. В глазах затуманилось, легким не хватало воздуха, откуда-то из глубины поднималась волна дикой ярости, появлялось желание убивать. Он отпрянул от окна, повалился на дощатый пол и завыл от боли, в клочья разрывавшей его разум и тело. Жуткий, нечеловеческий вой пронесся над отходившим ко сну замком и мирно дремавшей у подножия холма деревушкой. Сопротивляясь боли из последних сил, мальчик обхватил себя руками, и длинные когти вспороли кожу, оставляя на ней красные рубцы. Он снова закричал, еще громче, чем раньше, и провалился в тяжелый, давящий мрак… Когда воскресным утром Джеймс, Сириус и Питер спустились в общую гостиную, то увидели весьма любопытную картину. Римус сидел на диване перед камином, на коленях у него лежала раскрытая книга, а сам он крепко спал. Голова его свесилась с подлокотника, светлые волосы казались изрядно запылившимися и стояли торчком, кожа значительно побледнела, на одежде виднелись темные пятна. Сириус осторожно потряс его за плечо. Мальчик вздрогнул и открыл глаза. Должно быть, он не сразу сообразил, где находится, потому что испуганно схватил книгу и попытался прикрыть ей лицо. Однако, поняв, кто перед ним, несколько успокоился и вымученно улыбнулся: — А, это вы, ребята… Доброе утро, как спалось? — Спалось нормально, — ответил Джеймс. — А как твоя отработка? — Какая отработка? Ах, да… — Римус поморщился, как от зубной боли. — Лучше не спрашивай… — А почему мы тебя вчера не видели? — не унимался Джеймс. — Меня… продержали очень долго. И когда я вернулся, то решил не подниматься в спальню, а подремать здесь — боялся вас разбудить… — Тебя продержали за наказанием всю субботу? — подозрительно прищурился Сириус. — Такое вообще нормально? Вместо ответа Римус пробормотал что-то невразумительное и, вскочив с дивана, двинулся к спальне, сжимая в руке книгу. Спустя пару минут он, переодевшись, уже спустился обратно и, к своему огромному облегчению, увидел, что троица уже покинула гостиную. Убедившись, что рукава надежно закрывают исцарапанные позапрошлой ночью руки, он двинулся вниз с каким-то тяжелым предчувствием. Второй курс. Над Хогвартсом сгущались сумерки. В гриффиндорской гостиной было весело и шумно: близнецы Пруэтты, Сириус и Джеймс развлекались напропалую, взрывая всевозможные фейерверки и хлопушки, контрабандно протащенные близнецами в школу. Большинство ребят восторженно следило за брызгами искр, кто-то, например, заучка Лили Эванс, пытался урезонить весельчаков, но тщетно. Наконец Джеймс, в глазах у которого уже немного рябило, плюхнулся в одно из стоящих возле камина кресел. Оно было обращено к выходу в коридор, и мальчишка почти сразу заметил, как чья-то неясная фигура, спустившись с ведущей в спальни лестницы, двинулась в сторону выхода. Поношенная рубашка в крупную клетку, светлые каштановые волосы… да это же Римус! Опять куда-то собрался прямо перед сном, только вот куда? Джеймс нахмурился. Весь прошлый год Люпин пропадал примерно дважды в месяц на целую ночь, а то и на две. Говорить напрямую, куда ходит и зачем, он отказывался: когда Сириус или сам Джеймс спрашивали его, тут же краснел до корней волос, бормотал оправдания, одно невероятнее другого, и старался поскорее отделаться от расспросов. Возвращался он всегда довольно потрепанный (Хотя кажется, куда уж больше?) и бледный. Это настораживало, не давало Поттеру покоя весь учебный год и все лето. И носить в себе все эти мысли и вопросы и дальше, словно бомбу замедленного действия, он уже не мог. Шепнув Сириусу о необходимости обсудить кое-что важное, Джеймс направился в спальню. Вслед за ними поднялся и Питер, который за прошедший год прочно приклеился к нашей парочке и всюду следовал за ними, точно тень. К нему уже привыкли, и потому обсуждать что-то в секрете от него даже и не думали. — Итак, господа, — немного напыщенно начал Джеймс, — я собрал вас здесь, чтобы обсудить один весьма важный вопрос. Куда каждый месяц пропадает Люпин? Лично мне все это кажется очень подозрительным. — Я с тобой согласен, — кивнул Сириус. Его гладкие черные волосы упали ему на лицо. — Слишком уж у этих отлучек предлоги надуманные. Он врет настолько неумело, что и за милю понятно. К тому же… — Блэк понизил голос, — я заметил одну странную закономерность: каждый раз, когда он пропадает, где-то поблизости воет волк. Всего один. И ни в одну другую ночь я его не слышал. — Ты думаешь… — Джеймс так резко подался вперед, что очки его слетели на кончик носа. — Я ничего не думаю, — возразил Сириус. — Только хочу сказать, что это очень странно. — Вне всяких сомнений… — А еще он при нас ни разу не переодевался, — вставил Питер, что-то напряженно вспоминавший. — Вечно запирается в ванной или закрывает полог. И всегда держит закрытыми шею и руки. Я еще в прошлом году думал, чего он на жаре в свитер с высоким горлом кутается? Ребят, — его голос задрожал, — мне это все не нравится… Вы же не хотите… — Проследить за ним? — перебил его Джеймс, и в его глазах сверкнули задорные огоньки. — Да это первое, что мы должны сделать! А поможет нам вот эта штучка. Мальчик откинул крышку своего чемодана и вытащил оттуда серебристую удивительного вида мантию. Это была мантия-невидимка, хорошо знакомая соседям Джеймса Поттера. До поздней ночи они обсуждали план действий, и лишь когда часовая стрелка приблизилась к двойке, улеглись, охваченные возбуждением. Римус вернулся следующим утром: совсем осунувшийся, мрачный, он ни на кого не смотрел и избегал направленных на него случайных взглядов. Почти у самого его левого виска начинался свежий шрам, тянувшийся через переносицу к правой скуле. Все это только подстегнуло желание мальчишек разузнать правду. Наконец долгожданный день наступил. Сириус, заметив, что Люпин с самого утра сам не свой, весь день внимательно наблюдал за ним, ни на миг не выпуская из виду. И вот, когда вечером Римус раньше других ушел с ужина, ребята поспешили ко входу в гостиную. Там они втроем закутались в мантию-невидимку и стали ждать. Через пару минут Римус вышел в коридор, нервно озираясь. На нем были все та же клетчатая рубашка и старые джинсы. Вздрагивая от малейшего шороха, мальчик двинулся вниз, к холлу. Троица, скрытая под мантией, торопливо двинулась следом. Осторожно ступая и стараясь производить поменьше шума, наши друзья спустились по мраморной лестнице и выскользнули из замка. К их удивлению, Римус шагал в ту часть парка, где росла Гремучая ива. Мальчишки ошеломленно глядели, как дерево притихло, повинуясь нажатию на какой-то выступ почти у самой земли, как их однокурсник тревожно осмотрелся и исчез в норе между корней. Несмотря на страхи и возражения Питера, Джеймс, выждав пару минут, пошел к норе. Там они скинули мантию и по одному спустились вниз, медленно и осторожно пробрались по подземному ходу, добрались до старого заброшенного дома и услышали, как наверху щелкнула закрываемая дверь. Дрожа от страха и любопытства, Сириус прильнул к замочной скважине, а Джеймс и Питер опустились на колени и заглянули в щель, образовавшуюся между полом и рассохшейся дверью. В комнате в квадрате падавшего из окна света стоял Римус. Он неотрывно следил за поднимавшейся из-за леса луной. Рубашки на нем не было. Как только полная, совершенно круглая луна целиком выкатилась на небосвод, мальчик вдруг затрясся, точно в конвульсиях, рухнул на пол и застонал. Но вот он с трудом встал на колени и — о ужас! — стал меняться! С каждой секундой все больше утрачивая человеческий облик, он превращался в волка. Раздался мерзкий хруст, будто Римусу ломали все кости. Он закричал: громко, жутко, так, что кровь будто превратилась в лед. Крик становился все более хриплым, напоминающим волчий вой. Оборотень повел носом, его желтые горящие глаза уставились на дверь. Внезапно он бросился к ней и со всего размаху ударил, глухо рыча. Питер громко закричал от ужаса, отпрянул от щели и сбил с ног Сириуса, который не сумел удержать равновесия и скатился по лестнице прямо к ведущему в подземный ход люку. Мальчишки поспешили к нему. Блэк, к счастью, отделался лишь парочкой здоровенных синяков, но увиденное отбило у всех троих желание вернуться к двери. Не один час мальчишки просидели у люка, слушая волчью «симфонию» из рычания и воя, боясь, что дверь может поддаться яростным ударам оборотня, и в любой момент готовые бежать обратно к школе. Но дверь, хоть и казалась ветхой, все испытания сносила с честью — похоже, кто-то ее заколдовал. И вот начало светать: казавшаяся бесконечной ночь постепенно уступала свое место холодному октябрьскому утру. «Симфония» неожиданно смолкла, и предрассветную тишину пронзил жуткий рев, резко перешедший в человеческий крик, сопровождаемый тем же отвратительным хрустом. Услышав его, мальчики, позабыв о страхе, ринулись наверх. Стоило Сириусу схватиться за ручку двери, как та с легким щелчком отворилась. Римус лежал на полу, сжавшись в комочек, на лице его было выражение таких мучений, что Джеймс, всегда считавший свои нервы крепкими, огромным усилием воли подавил рвущийся наружу вопль. Сириус первым оказался рядом и вскрикнул: спина Люпина была вся исполосована следами острых когтей, из них сочилась кровь. Блэк тут же сбросил с себя куртку и накрыл ей истерзанное тело, не обращая внимания на то, что на тонкой ткани почти сразу же проступили красные пятна. Он наклонился и погладил Римуса по голове. Тот застонал сквозь плотно сжатые зубы, с усилием поднял голову и прошептал: — Почему? — Потому что мы друзья, — тоже шепотом ответил Сириус. В ту самую минуту он понял, что этот бледный, тихий, вежливый парнишка, обреченный каждое полнолуние превращаться в дикого зверя, совсем один. Что у него в школе нет никого, кому можно довериться, нет друзей. Сердце у Блэка вдруг защемило от острой жалости и горячего желания помочь. Похоже, Джеймс почувствовал то же самое, потому что опустился рядом с ними на пол и улыбнулся. — У тебя же нет друзей? Значит, ими станем мы. — Но я… я же монстр! — горячо воскликнул Римус и тут же зашелся в приступе сухого надрывного кашля. — Я чудовище… я опасен… — Пусть другие так говорят, — перебил его Сириус. — Ты нам зря врал. Мы бы не осудили, — добавил он мягко, — ведь ты в этом не виноват. Пятый курс. — …Только прошу вас, если что-то вдруг пойдет не так — сразу уходите! Уходите, слышите меня? — Да не волнуйся ты так, Лунатик, нормально все будет, — ухмыльнулся Джеймс, отсчитывая минуты до захода солнца. Мальчишки сидели на пыльном полу Визжащей хижины и ждали, когда на небо взойдет луна. В это полнолуние они собирались провести рискованный эксперимент. После трех лет упорных тренировок Сириус, Джеймс и Питер сумели стать анимагами. Теоретически в таком состоянии Римус был для них не страшен: оборотни опасны только для людей. И сейчас они собирались проверить, так ли это. Риск был очень велик, поэтому нет ничего удивительного в том, что сам Римус места себе от беспокойства не находил. — Господи, а может, не надо, а? Слишком уж рискованно, если вдруг… — Не волнуйся, — Сириус похлопал друга по плечу. — Все получится, вот увидишь. — Надеюсь, а иначе… — парень умолк. Тихий внутренний голосок отчаянно твердил, что он поступает неправильно, обманывает доверие человека, сделавшего для него так много. Но если получится, если все пройдет так, как нужно, оно будет стоить того риска, на который они пошли! И Римус загнал тихий голосок подальше. — Итак, до захода еще пять минут, — объявил Джеймс, неотрывно следивший за часами. Ребята возбужденно переглянулись. — Ну что ж… все равно обратного пути у нас нет. Но прошу вас, если что… — голос Римуса задрожал и сорвался. — А как же ты? — вдруг подал голос Питер, смотревший на друга с явным беспокойством на курносой круглой мордашке. — А что я? Мне не впервой, справлюсь. Главное — чтобы с вами ничего не случилось. — Две минуты, — Джеймс поднялся на ноги. — Пора. Один за другим мальчишки встали и разошлись по углам. Сириус наклонился, потянувшись руками к полу, и секунду спустя обратился в большого черного пса. Джеймс тряхнул головой, на которой внезапно появились рожки, а через миг в комнате стоял, нагнув голову, красавец-олень. Питер глубоко вздохнул, зажмурился, начал стремительно уменьшаться — и вот уже рядом с псом вертится маленькая серая крыса. Все трое устремили свои взгляды на Римуса, уже сбросившего рубашку и глядевшего прямо перед собой: губы сжаты, в глазах — ни тени испуга. В этот самый миг луна поднялась над лесом и затопила комнату светом. Парнишка почувствовал знакомую жгучую боль во всем теле, словно каждую кость раздробили на куски, упал на пол и вцепился в пыльные сухие доски выросшими когтями. Боль накатывала с новой силой, перед глазами клубился черный туман, мрак открывал свои ледяные объятья… Но внезапно он услышал или, скорее, ощутил, как кто-то зовет его по имени. — Римус… Ты слышишь нас? Тонкий, неуверенный, тихий голосок, похожий чем-то на крысиный писк… Это Питер! Римус рванулся на звук этого голоса, изо всех сил пытаясь прогнать застилавший глаза туман. К голосу Питера присоединился другой: резкий, высокий, с таинственной хрипотцой, которой его обладатель всегда гордился. Сириус… — Давай, Лунатик! Мы верим в тебя! Он начал вырываться еще отчаянней, мрак стал потихоньку исчезать. Вот и третий голос, звонкий и в то же время глубокий, голос Джеймса: — У тебя получится, ты сильнее. Осталось немного, потерпи еще малость. Туман рассеялся так же резко, как и сгустился. Посреди комнаты стоял волк, и лунный свет серебрил шерсть на его загривке. Волк был почти таким же, как и все остальные оборотни, вот только глаза у него были не желтые, звериные, а карие, человеческие…

***

День был яркий, солнечный. Приближались выходные, судя по всему, такие же погожие. Все лица светились радостью. Все, кроме одного. Снейп бродил по коридорам с таким видом, словно над ним висела особая грозовая туча, беспрерывно поливавшая его дождем. Настроение у него было просто отвратительное, но оно стало еще хуже, когда в конце коридора он увидел идущих навстречу ему Мародеров. Поттер и Блэк громко хохотали над какой-то глупостью, которую, очевидно, сморозил Петтигрю. Люпин, бледный и напряженный, шел рядом и время от времени улыбался. Снейп тут же вспомнил, какое сегодня число. Двадцатое, полнолуние! Интересно… В глазах Северуса тут же вспыхнул огонек. Он дождался, пока мальчишки пройдут мимо, и осторожно двинулся вслед за ними. Возможно, ему удастся услышать нечто такое, отчего этим четверым станет не так весело. Но его маневр, похоже, был разгадан. Блэк внезапно остановился, сказал что-то, затем развернулся и двинулся прямо к Снейпу. Подойдя почти вплотную, он сквозь зубы процедил: — Какого черта ты нас преследуешь? Что тебе от нас нужно? — Куда вы ходите каждое полнолуние? — с вызовом спросил Снейп. Он решил, что в такой ситуации лучше идти напролом. — Не твое дело, Нюниус! — огрызнулся Блэк. Пару секунд парни сверлили друг друга взглядами, а затем вдруг Сириус нахально улыбнулся. — Но если тебе так нужны приключения на твою немытую голову, то… Чтобы узнать наш секрет, достаточно всего лишь нажать на сучок у корней Гремучей Ивы с восточной стороны, — он развернулся и, одарив Снейпа еще одной наглой ухмылочкой, зашагал прочь. Трое Мародеров едва умещались под мантией-невидимкой и перемещались по коридорам очень медленно. Да, все-таки пятый курс — это не второй… Чуть не застуканные Филчем, мальчишки здорово задержались в школе, и когда они наконец выбрались из замка, луна уже почти поднялась над горизонтом. Неожиданно Джеймс остановился и внимательно вгляделся в темноту. Да, сомнений не было: кто-то отключил Иву. Значит, кто-то совсем недавно спускался в подземный ход. Римус ушел еще полчаса назад, а к тому времени Ива бы снова пришла в движение. Но тогда кто? — Черт! — вдруг выругался Сириус и схватился за голову. — Это Снейп! Это он! — Что?! Джеймс одним движением сбросил с себя мантию и рванулся к Иве. Но когда он был уже в двух шагах от ствола, дерево снова «ожило», и крепкая длинная ветка отшвырнула его обратно. Питер мгновенно обратился, и через минуту Джеймс со всей возможной стремительностью пробирался по подземному коридору. Люк был открыт, мальчишка пулей взлетел по лестнице, и вовремя: белый как бумага Снейп в ужасе прижался к стене, а оборотень уже приготовился к прыжку, оскалив длинные клыки. Джеймс зажмурился, принял облик оленя и, наклонив голову, преградил рогами волку путь к жертве. Снейп, несмотря на страх, тут же бросился вниз. Хлопнула крышка люка, и послышался удаляющийся глухой топот. Олень, по-прежнему потрясая рогами, загнал оборотня в комнату и каким-то чудом умудрился захлопнуть дверь, которая тут же тихо щелкнула: сработало запирающее заклятье. Джеймс снова принял человеческий облик и поспешил вслед за Снейпом. Нагнал он его только у самого конца коридора. Стоило им очутиться на земле, Снейп тут же подскочил к Джеймсу и закричал: — Я знал! Знал уже давно! — На твоем месте я бы не стал об этом трепаться, — Поттер говорил спокойно, но его руки нервно тряслись, а губы дрожали. — У нас у всех будут серьезные проблемы. — Нет, Поттер, проблемы будут только у вас! Но я не стану трепаться об этом! Я пойду сразу к директору! Снейп резко развернулся и побежал к замку. Джеймс, все еще не пришедший в себя, сел там, где стоял, и запустил руки в волосы. — И что теперь будет? — сбросившие мантию Сириус и Питер сели рядом. — У нас будут серьезные проблемы, Хвост. Не хочу признавать, но тут Снейп прав. Кстати, Сириус, а как он узнал про сучок? Это же ты ему сказал, верно? — Да… пошутить думал. Кто ж знал, что этот идиот и правда туда полезет! Прости, Сохатый, паршивое у меня чувство юмора… — Ладно, Бродяга, как-нибудь переживем. Надеюсь… Гриффиндорская гостиная в этот вечер была самым шумным местом во всем замке: победу в турнире школы по квиддичу надо было отметить как следует. Игроков не переставали хвалить и поздравлять, сливочное пиво лилось рекой, близнецы Пруэтты даже сумели принести несколько бутылок с огневиски. Сириус, у которого голова уже немного кружилась от шума, присел на широкий подоконник и стал лениво осматривать гостиную. Заметив, как Лили распекает Джеймса — тот, похоже, снова к ней подкатывал, — парень вдруг выхватил из общей мешанины испуганного Питера. Он быстро пересек комнату и оказался рядом с Блэком. — Что случилось, Хвост? — Сириус, там Римус… это, он… — Что? — Сириус насторожился. — Что с ним? Говори скорее, не тяни! — Он… он, кажется, пьян! — наконец выпалил Питер. Блэк разом посерьезнел. Спрыгнув на пол и велев Петтигрю не болтать, он поспешил в спальню. Римус сидел у своей кровати, прислонившись к стене; рядом с ним стояла откупоренная бутылка огневиски, едва початая. Сириус немного успокоился: похоже, переполошник Питер опять преувеличивает. Но даже так, если Римус и не пьян, то близок к тому, чтобы напиться. Он словно и не слышал, что в комнату кто-то вошел, рывком поднял бутылку, поднес ее к губам, отхлебнул и закашлялся. Блэк тут же очутился рядом, сел, забрал у друга бутылку, которую тот чуть не выронил, и с видом знатока заявил: — Первая заповедь: перед употреблением нужно взбалтывать! — он хорошенько встряхнул бутылку. — Вторая: пить из горлышка — это умение, которое приобретается не сразу. Новички должны использовать стаканы, — он сделал порядочный глоток, чувствуя, как огневиски бежит по венам, согревает изнутри. — Есть и третья? — поинтересовался Римус, мрачно глядя прямо перед собой. — Есть, — Сириус повернулся к нему, крепко ухватил за плечо и встряхнул. — Задать один-единственный вопрос: какого черта ты творишь, Лунатик?! Ты совсем, что ли? Вместо ответа Римус уронил голову на руки и мелко-мелко задрожал. Когда наконец он заговорил, голос у него стал сиплым, а дыхание прерывистым: — Прошлой ночью я едва не убил человека! Если бы Джеймс не бросился туда, рискуя и своей жизнью, я бы его… я бы загрыз его, понимаешь, Сириус?! — парнишка сорвался на крик, из его широко распахнутых глаз полились слезы. Он вновь опустил лицо и еле слышно прошептал: — Я чудовище, самый настоящий монстр… Верно говорят: такие, как я, не заслуживают ничего, кроме смерти, не имеют права на жизнь… — Слушай, Римус… — Сириус почувствовал, как слова застряли где-то в горле. Сделав над собой немалое усилие, он продолжил, — если тут кто и виноват, так это я и мое идиотское чувство юмора. Я… я не думал, что Снейп воспримет мои слова всерьез и полезет туда. И вот уж ты точно ни при чем! Я… в общем, прости меня, Лунатик, не хотел я этого, правда. Но ты это… заканчивай с этим самокопанием. Если всю жизнь жалеть себя, то ни на что другое сил и времени не останется! Так, а теперь, — Блэк поднялся на ноги, увлекая за собой Римуса, — пошли вниз. Все празднуют, веселятся, Сохатый уже нас обыскался небось. — Это вряд ли, — усмехнулся Римус, потихоньку приходя в себя. — Пока рядом Лили, ему ни до чего и ни до кого нет дела. Кстати, Бродяга, а какая третья заповедь? — Третья? — Сириус лукаво прищурился. — Очень простая: гриффиндорские старосты не пьют… в одиночку! Он рассмеялся и с грохотом устремился вниз по лестнице, Римус за ним.

***

— Оставь его в покое! Громкий возмущенный голос Лили доносился откуда-то издалека, словно она кричала с другого берега озера, а не стояла в нескольких метрах от дерева, под которым он сидел. Римус смотрел в раскрытую книгу, но ничего не видел, сверля взглядом одну точку. Внутри все так и рвалось на куски, в душе совесть сражалась со страхом. Он понимал, что должен остановить их, прекратить эту экзекуцию, но боялся. Боялся увидеть презрение и разочарование в их глазах. Боялся, что от него отвернутся те, кто стал его лучшим другом и сделал его счастливым. Боялся остаться один. Снова. И этот страх оказался сильнее. Он не встал, не положил этому конец. Он продолжал сидеть и пялиться на книгу невидящим взглядом. Но совесть так просто сдаваться не собиралась. И когда Сириус и порядком расстроенный Джеймс вернулись под дерево и сели рядом, он внезапно не выдержал. С оглушительным треском захлопнув книгу, Римус вскочил на ноги, рывком поднял с земли свою сумку и пошел прочь, ни слова не сказав. Он шел и шел, не зная куда и зачем, и страх все крепчал, ледяной волной подкатывая к горлу. Полнолуние пришлось на следующую ночь. Римус ушел за несколько часов до захода солнца и просто сидел на старом подоконнике в гостиной первого этажа, глядя, как багровый диск исчезает за кромкой леса. Он чувствовал, как его кидает из жара в холод, из гнева в страх. Сумерки сгущались. Он медленно поднялся на второй этаж и плотно закрыл дверь. Раздался негромкий щелчок — сработало заклинание. Теперь они сюда не войдут. По привычке наблюдая за небом, Римус вдруг заметил, что ждет полнолуния. Ждет возможности хоть на какое-то время забыть о том, что произошло. Возможности не думать и не рассуждать, а просто забыться. Он чувствовал, что чем выше поднимается луна, тем сильнее в нем становится гнев на друзей. И когда его мозг захлестнула сопровождающая трансформацию привычная волна ярости, он впервые в жизни не стал ей противиться, растворившись в ней. Утром, когда Джеймс, Сириус и Питер спустились в большой зал к завтраку, они увидели, что Римус сидит за противоположным концом стола и о чем-то оживленно говорит с близнецами Пруэттами, с которыми раньше особенно и не пересекался. Вид у него был усталый и потрепанный, как всегда после полнолуния, но в целом он производил впечатление человека, вполне довольного жизнью. На приветствия друзей он не обратил никакого внимания, словно их и не было. Более того, на трансфигурации, а затем и на заклинаниях он сел на первый ряд, с Лили и ее подружкой Алисой, которые явно были удивлены таким поведением — ведь Мародеры всегда были не разлей вода. — Здорово ты справился с черепахой, — улыбнулась Лили, когда после урока они спускались на зельеварение. — Спасибо. Ты тоже. — Ну не скажи, — девушка наморщила лоб. — У меня на панцире по краям мех остался. А видел, что вышло у Поттера с Блэком? — Нет, как-то не заметил, — никогда еще Римус не говорил о друзьях с таким равнодушным видом. — Хотя они так шумели, что получилось, судя по всему, нечто из ряда вон, ведь так? — В общем-то да… А скажи, почему ты не с ними? — Лили решилась на прямой вопрос, боясь ненароком задеть за живое. — Что-то случилось? — Да ничего особенного, — пожал плечами Римус. Он казался спокойным, но в его голосе слышалась тихая ярость. — Просто кое-кто, по-моему, перешел все рамки приличия. — Ты про то, что случилось… у озера, да? — Да. Больше они на эту тему на разговаривали. Спустя три дня после происшествия у озера стало ясно, что Римус объявил остальным Мародерам самый настоящий бойкот. Он их полностью игнорировал, даже не смотрел в их сторону, словно их вообще не существовало. И если поначалу Джеймс уверял друзей, что «все это ерунда, пообижается и отойдет», то теперь и он признал: дело заходит слишком далеко. Окончательным доказательством этого стала одна из перемен того дня. Порядком занемевшие после истории магии Сириус и Джеймс решили «поразмять палочки перед заклинаниями», проще говоря, устроили в коридоре дуэль. Как раз в тот момент, когда Сириус выбил палочку из рук Джеймса, послышался ровный, спокойный голос Римуса: — Применение магии в коридорах запрещено. Минус десять очков Гриффиндору. Не прибавив ни звука, он двинулся к Большому залу. Парни не сразу поняли, что произошло, и лишь когда староста (как они могли забыть о том, что он староста?!) оказался у лестницы, Джеймс крикнул: — Лунатик, ты чего, совсем?! Римус обернулся, пристально посмотрел сначала на него, потом на Сириуса и продолжил свой путь.

***

…Трое против одного. Трое друзей направляют свои палочки в сердце четвертому. Его взгляд лихорадочно перескакивает с одного лица на другое, ищет хоть какие-то признаки того, что все это — не более, чем дурной сон. Ищет и не находит. Все кончено. Его загнали в угол, словно зверя на охоте. — Предатель… — этот холод в голосе, эта жестокость — неужели это Сириус? Он хочет, но не может не верить тому, что слышит. — Подлый предатель… — Нет, это не так, Сириус, выслушай меня! — Как будто ты скажешь что-то, чего мы не слышали! — Джеймс смеется, но в этом смехе нет больше той теплоты, искренности, сердечности. — А хотя попробуй, убеди нас, оборотень! Последнее слово отзывается ноющей болью где-то в груди, словно в сердце воткнули раскаленный добела шип. Повинуясь какому-то внутреннему чувству, он вытаскивает из кармана брюк палочку, но та вылетает из его руки и падает на пол. Джеймс продолжает смеяться. Наконец Блэк обрывает его: — Хватит ржать, Сохатый, пора с этим заканчивать, — в его глазах мелькает жестокая радость возможности причинить боль. И чем больнее, тем лучше. — Да, Бродяга, ты прав, — Поттер останавливается, все так же насмешливо-презрительно глядя на свою жертву. — Последние слова, оборотень? — Питер… — голос срывается и дрожит, — Питер, ты же в это не веришь? На лице Петтигрю на какой-то миг проступает нечто, похожее на жалость или даже сочувствие, но он лишь качает головой. — Прости, но ты сам знаешь: предатели не должны жить… Из всех трех палочек вырываются ярко-зеленые лучи… — Римус! Римус, да проснись же ты! Сириус встряхнул друга, но это не помогло: парень продолжал метаться по кровати, стискивая зубы и бормоча что-то бессвязное. Внезапно его глаза распахнулись, он подскочил на постели, уставился на обеспокоенных мальчишек полубезумным взглядом и, выставив руки перед собой, словно защищаясь, прошептал: — Прошу, не надо… Клянусь, я завтра же уберусь из Хогвартса, вы меня больше не увидите, только не делайте этого! Повисла напряженная тишина. Питер глядел на Римуса с явным испугом: видимо, решил, что тот сошел с ума. Джеймс опустил голову и судорожно вцепился в простыню, чертыхнувшись сквозь зубы. А Сириус просто смотрел в круглые от ужаса глаза Лунатика и улыбался — мягко, успокаивающе, так, как не мог никто, кроме него. Он медленно протянул руку и положил ее Римусу на плечо. Тот весьма ощутимо вздрогнул. — Все хорошо, Лунатик, все хорошо… Это просто кошмар, тебе ведь снился кошмар, верно? — С-сириус? — парнишка заморгал и снова оглядел друзей, но уже с облегчением. — Джеймс? Питер? Простите, мне и правда приснился кошмар… Вы, — он умолк, подавляя рвущийся наружу крик, — вы хотели убить меня за предательство… — Господи, какой кошмар! — Питер, казалось, напуган не меньше, чем сам Римус. — Ничего, это ведь неправда, мы же знаем, — Сириус взял со своей прикроватной тумбочки шоколадку. — Ну-ка, откусывай, вот так… — он обнял друга и прошептал: — Все позади, все кончилось… — Это моя вина! — вдруг взорвался Джеймс, в очередной раз ероша свои многострадальные волосы. — Если бы я не устроил эту… сцену у озера, ничего бы не было! Я не олень, я самый настоящий козел! Римус, прости меня, я не хотел, чтобы все так вышло! Наша дружба для меня важнее всяких там Снейпов! — он спрыгнул со своей кровати и немного неловко протянул руку. — Обещаю, больше никогда такого не будет! Прости меня… — И меня, я ведь тоже в этом участвовал, — невесело усмехнулся Сириус. — Мы и правда не хотели такого… И Питера прости, — прибавил он, увидев, как Петтигрю пытается что-то сказать, но захлебывается воздухом. — Ребята, я… И вы меня простите, я ведь и сам виноват. Мог остановить вас раньше, а не сделал, побоялся… Я тоже виноват, — Римус ощутил, как внутри после этих трех жутких, обжигающе-холодных дней снова загорелся теплый огонек их дружбы. — Мир? — Мир! 1981 год. Ливень громко барабанит по крыше, ветер дует изо всех щелей, в маленькой комнате холодно и сыро. Но, несмотря на это, Римус устраивается у самого окна и, прислонившись лбом к холодному стеклу и сжимая в руках надколотую кружку с чаем, смотрит на залитую дождем улицу. Внезапно раздается стук в дверь — негромкий, осторожный. Он идет открывать и видит на пороге… — Лили! Джеймс! Поттеры, промокшие и улыбающиеся, заходят в прихожую. Лили прижимает к груди светлый сверток из одеял, в котором видно детское личико с крошечным хохолком черных волос. — Мы на минуту, — шепотом произносит она, чтобы не разбудить Гарри. — Только сказать, что все готово… Повисает молчание. Все трое пристально смотрят друг на друга, словно желая навсегда запечатлеть в памяти дорогие лица. Римус глядит на Джеймса, такого выросшего, но все еще до боли похожего на того мальчишку, севшего когда-то к нему в купе. Глядит на Лили, такую же красивую, с теми же добрыми зелеными глазами и мягкой улыбкой. Глядит на них и надеется, что в полумраке не видны огромные круги у него под глазами, морщины на лбу и рано пробившаяся на висках седина… — Ну что ж… — Джеймс делает шаг навстречу, заключая друга в объятья. — Ты же знаешь, Лунатик, я не умею прощаться. Так что до встречи. — До встречи, Сохатый. До встречи, Лили. — До встречи, Римус… Они стоят неподвижно еще пару мгновений, а затем выходят на улицу, но внезапно Лили возвращается: — Чуть не забыла! Вот, держи, — она вынимает из своей сумки плотно закупоренную склянку и протягивает ему. — Что это? Неужели… — Волчье противоядие, — кивает девушка. — Немного, но на пару раз хватит. А там, глядишь, может, мы снова встретимся, я еще сделаю… — Я… Спасибо, Лили. — Не за что. До свидания, — она снова исчезает за пеленой дождя, на этот раз окончательно. Слышится негромкий хлопок — они трансгрессировали. Несколько минут Римус еще вглядывается в темноту, будто надеясь увидеть их еще раз, а затем закрывает дверь. О смерти обоих Поттеров и предательстве Сириуса он узнает от Дамблдора на следующий день после нападения. В ту ночь ему хочется обернуться волком и завыть от боли и горя. И когда в голове возникает вопрос, что он сделает, если встретит Сириуса, ответ остается всего один.

«Я убью его»

1993 год. На платформе номер девять и три четверти царит привычная суета. Невысокий худой мужчина в старой заношенной мантии с трудом находит пустое купе в конце поезда, укладывает чемодан на полку, садится к окну и оглядывает перрон. Да, за прошедшие двадцать три года ничего не изменилось: тот же поезд, та же платформа, те же люди, только повзрослевшие почти на четверть века. Он откидывается на спинку сидения, закрывает глаза и вспоминает Дамблдора, пришедшего к нему пару дней назад — совсем как тогда, когда он сообщил его родителям, что для их сына выделено место в Хогвартсе. И вот теперь, когда казалось, что положение безнадежно… Великий человек. Накопившаяся за долгие недели усталость дает о себе знать, и через пару минут Римус уже проваливается в тяжелую дремоту. Но вдруг сквозь нее он ощущает, как резко похолодало вокруг и как из него словно испаряется вся радость. Он открывает глаза. Так и есть: в купе дементор. Заметив двух испуганно вжавшихся в сидение детей, Римус видит, как дементор наклоняется к мальчику, сидящему рядом. У мальчика внезапно закатываются глаза, он дергается, словно в судорогах, и падает на пол — обморок. Ни секунды не мешкая, мужчина поднимается и, шагнув к дементору, произносит четко и ясно: — Никто из нас не прячет Сириуса Блэка под мантией. Уходи, — но страж Азкабана покидать купе явно не спешит. Стараясь прогнать дурные мысли прочь и вспомнить что-то хорошее, Римус вынимает палочку и направляет на дементора. В голове одна за другой мелькают сцены из школы, самые удачные их проделки, победа в межфакультетском соревновании на седьмом курсе… — Экспекто Патронум! Серебристый луч вырывается из палочки, заставляя дементора отступить. В купе снова зажигаются лампы, и в их свете становится видно лицо упавшего в обморок мальчика. Римус едва удерживается от вскрика: перед ним на полу лежит Джеймс, такой, каким он был в тринадцать лет. Только вот Джеймс уже тринадцать лет как мертв… — Гарри, Гарри! Очнись! — девочка, сидевшая до этого молча, вскакивает со своего места и бросается к мальчику. Тот тихонько стонет сквозь зубы и открывает глаза, такие же зеленые, как и у Лили. Значит, это он… — Вот, держи, — Римус вытаскивает из кармана плитку шоколада, разламывает ее на куски и протягивает один Гарри. — Это поможет. «Боже, какой он бледный! Похоже, дементор его здорово напугал. Бедный мальчик. Джеймс, Лили, обещаю, я постараюсь помочь ему, постараюсь защитить. Этот предатель до него не доберется. Только через мой труп…» 1995 год. Ночь медленно, неохотно опускается на Лондон. В доме номер двенадцать на площади Гриммо стоит мертвая тишина. В комнатах пусто, только в кухне горит одна-единственная свечка, еле разгоняя темноту. Римус сидит на полу, прислонившись спиной к стене и уронив голову на руки. Рядом — наполовину пустая бутылка с огневиски. Внезапно в ночной тишине раздается странный звук, похожий на тихий смешок. Мужчина резко поднимает голову, вскидывает палочку, которую сжимает в руке, и видит… Сириуса. Тот сидит рядом, встряхивая бутылку и улыбаясь своей обаятельной нахальной улыбкой — совсем как живой. — Сириус, ты… — он замирает, не в силах подобрать слова, — ты… это невозможно… Ведь ты же мертв… — Ты убеждал в этом Гарри, но сам отказываешься этому верить? — усмехается Блэк. — Да я бы и сам не поверил, будь я на твоем месте. — Но ты мертв! — с жаром восклицает Римус. — И то, что я вижу, — не больше, чем галлюцинация, временное помутнение рассудка от горя. — Возможно. Но… — Сириус внимательно вглядывается в лицо друга, искаженное отчаянием и недоверием, — даже если ты сходишь с ума, есть люди, которым ты нужен. Он кладет ладонь на плечо Римусу и снова улыбается. — Ты рано сбрасываешь себя со счетов, дружище. Помнишь нашу клятву, которую придумал Джеймс? — Конечно помню… «Пока хоть один из нас четверых жив и верность хранит друзьям, запомните все, Мародеров огонь… — …никак погасить нельзя»! — заканчивает Блэк. — Скажи, разве хоть одно из этих условий не выполняется? Ты нужен Гарри. Ты должен защитить его. Больше некому… — Больше некому, — рефреном повторяет Римус. — Питер… он хуже, чем мертв, а вы с Джеймсом… — Мы здесь, Лунатик, здесь! — Сириус прижимает ладонь к тому месту, где находится сердце. — Пока ты помнишь о нас, пока думаешь о нас, мы будем с тобой. Будем верить… Римус шумно вдыхает и вдруг притягивает Блэка к себе, крепко сжимая его — такого теплого и живого. Сириус обхватывает его за плечи, и они молчат. Молчат долго, пока часы где-то в глубине дома не начинают бить три часа. — Прости, мне пора, — Сириус поднимается и делает несколько шагов к дверям. — Мы с тобой еще увидимся, Римус, и я надеюсь, что очень нескоро… Прощай. — Погоди, Сириус! — Да? — А… — мужчина мнется, не зная, стоит ли спрашивать, и наконец все же решается: — А какая твоя третья заповедь? — Ты о чем? — Блэк недоуменно приподнимает брови, хотя по глазам видно, что он прекрасно знает, о чем идет речь. — Я просто вспомнил… На пятом курсе, когда еще Снейп узнал нашу тайну, мы с тобой так же сидели и разговаривали и ты… ты тогда мне так и не сказал, какая у тебя третья заповедь… — Третья? Очень простая. Всегда помни, что огневиски туманит мозги, а на войне нужна ясная голова, — Сириус снова улыбается и шагает за порог, исчезая в темноте… 1997 год. Ступени старой расшатавшейся лестницы немилосердно скрипят под ногами. Дом пуст, ребята уже отправились в министерство. Впрочем, даже застань он их здесь, вряд ли Гарри скажет что-то другое. И он прав. Римусу тяжело признаться в этом, но мальчик попал в самую точку. Он струсил, захотел сбежать, был готов подвергнуть себя куда большей опасности, лишь бы не это… Но это подло. Подло и низко. И он не имеет права бросить семью. Дверь, ведущая в комнату Сириуса, открывается с таким же душераздирающим скрипом. В глаза сразу бросается пришпиленная к стене старая фотография. Их школьная фотография. Господи, кажется, что с тех пор прошла целая вечность — а двоих Мародеров уже нет, третий оказался предателем. Он остался один. Последний Мародер. Последний… Словно вспомнив, зачем он сюда пришел, Римус торопливо открывает ящик стола, достает оттуда пожелтевший листок пергамента, вынимает из сумки походную чернильницу и перо и принимается писать. Рука не слушается, несколько раз перо запинается, но наконец письмо готово. Он складывает его, надписывает и кладет на стол. Затем, внезапно подумав о чем-то, расстегивает пуговицы на мантии, снимает ее и старый, потертый твидовый пиджак, опускает письмо в карман и кладёт свернутый пиджак на стул. Что ж, если Гарри когда-нибудь снова наведается на площадь Гриммо, он найдет это письмо… 2 мая 1998 года. Вспышки заклинаний, грохот взрывов и рушащихся стен, яростные крики, стоны раненых — все смешивается в один жуткий яркий вихрь. То тут, то там мелькают черные фигуры Пожирателей, кидающих заклятья направо и налево. И вдруг среди всего этого хаоса он замечает знакомую фигурку с ядовито-розовой головкой… — Тонкс! — Римус! Девушка оказывается рядом в мгновение ока. Они смотрят друг на друга всего миг, а затем поворачиваются спинами, готовые сражаться. Он находит руку жены и сжимает в своей. Теперь они вместе. Теперь никто и ничто не разлучит их. Нужно найти Гарри — просто увидеть, что он жив, что он в порядке… — Где Гарри, Тонкс?! Ты видела его? Его голос тонет в шуме и грохоте. Их уже окружили со всех сторон, и приходится крутиться волчком, чтобы уклониться от вражеских заклятий. Они сражаются спина к спине, изо всех сил, но Римус чувствует, как потихоньку слабеет. Да, похоже, годы, проведенные в одиночестве, почти без магии, дают о себе знать… Но он не сдастся ни за что на свете! Мысли мешаются, и только осознание того, что Тонкс здесь, рядом — поддерживает, помогает, греет. Он делает очередной поворот и видит перед собой худое лицо Долохова. Тот отвратительно ухмыляется, с его палочки срывается яркий зеленый луч. Он попадает в самое сердце. Римус падает, не успев даже вскрикнуть. 1998 год, после битвы за Хогвартс. Гарри и сам до конца не понимает, зачем он вновь пришел на площадь Гриммо. Как будто он должен что-то найти, но что? А может, просто хочет попрощаться с этим домом навсегда? В раздумьях он заходит в комнату Сириуса. В ней царит все тот же бардак, который был и когда они уходили отсюда. Хотя, кажется, здесь появилось кое-что новое… Парень поднимает со стула свернутый старый твид, разворачивает — и сердце словно сжимает чья-то ледяная рука: это пиджак Римуса, тот самый, в котором он приходил к ним тогда, накануне вылазки в министерство. Но зачем он оставил его здесь? Гарри опускает руку в карман, нащупывает и вынимает сложенный вчетверо лист пергамента с надписью: «Гарри Поттеру лично». Дрожащими, непослушными пальцами он разглаживает бумагу и принимается за чтение, не замечая, как в глазах начинает щипать: «Дорогой Гарри! Очень возможно, что, когда ты будешь читать это письмо, меня уже не будет в живых. Я не знаю, встретимся ли мы еще и, если встретимся, сумею ли я рассказать тебе то, что уже давно собирался. Поэтому я и оставляю тебе письмо. Вокруг нас бушует война, Гарри, каждый день гибнут люди. Каждый день мы рискуем потерять тех, кто нам дорог. Но я хочу, чтобы ты знал: пока ты помнишь о своих близких, пока думаешь о них, они всегда с тобой. И еще. Одному в этом мире выживать очень тяжело, уж поверь мне. Береги своих друзей. Друзья и семья — вот две вещи, ценнее которых нет на свете. Я это понял благодаря тебе. Спасибо. Прощай, Гарри. Надеюсь, мы все же еще увидимся. Римус Люпин, Последний Мародер»