Мальчик-звезда

Хината никогда толком не понимал, что особенного находили люди в звёздах. Красиво – спорить глупо, но трепетного волнения, какое часто приписывают героям любимых фильмов Нацу, это не вызывало. Шоё было с чем сравнить: решающий мяч, забитый в сложной игре, раздавленный взгляд противника по другую сторону сетки и восторженный рёв толпы – вот, от чего спирало дыхание, не давая протолкнуть наэлектризованный воздух в лёгкие. Удавшийся впервые приём, оглушающий удар мяча о песок, удивлённое, исковерканное иностранным произношением «найс килл» партнёров по пляжке – все те повседневные мелочи, что заполнили его жизнь и будоражат каждый новый день. Шоё знает, что такое восторг, – он вскипает в венах огнём и кружит голову недостатком кислорода. Он не понимает – и думал, никогда не поймёт тот тихий восторг, что останавливает тебя на середине пути и заставляет поднять голову кверху. Выдохнуть искреннее «вау» и полюбить мир чуть больше, чем секунду назад. Но вот он вновь на другом конце планеты, почти в двадцати тысячах километрах от Японии под бескрайним тёмным небом, от массива которого ещё три года назад хотелось спрятаться в замке из песка. У нынешнего Хинаты есть ещё один шанс оторвать взгляд от земли и увидеть над собой не холодные светящиеся огни («Кучки газа и плазмы, объединенные термоядерными реакциями», — декларирует монотонный голос Педро в его голове), а нечто, что люди называют «чудом». У нынешнего Хинаты есть Атсуму Мия, который без раздумий шагнул вслед за ним на двенадцать часов в прошлое, и выглядел при этом так, будто это Хината подарил ему что-то важное. Будто это не он – Атсуму – тот человек, что пожертвовал редкой возможностью провести отпуск с семьёй, по спонтанной прихоти Хинаты. — Ты уверен? — Шоё с усилием давит в себе эгоистичное желание ни о чём Атсуму больше не спрашивать: принять на веру его сиюминутное легкомысленное согласие и побежать собирать чемоданы, пока он не передумал. Запихнуть его самого в чемодан – если вдруг передумает. Хината отмахивается от каждой пугающей своей жадностью мысли. — Это больше суток в воздухе, две пересадки и двенадцать часов разницы с Токио. Ты ведь раньше вообще не выезжал заграницу, адаптация может быть тяжелой, возможно первое время придётся принимать таблетки. К тому же… — Эй, Шоё-кун. Хината вмиг обрывает свой сбивчивый монолог, поднимает взгляд от неестественно согнутых в волнении пальцев (и давно это с ним?) и замирает, когда Атсуму мягко усмехается: — Так ты хочешь, чтобы я полетел или нет? Хината в отчаянии думает – это так глупо. Он – глупый, потому что у него был год, чтобы запечатлеть, запомнить и привыкнуть к каждому выражению лица Атсуму, но вместо этого он замирает, абсолютно безоружный перед его честными широкими глазами, сияющими янтарём в ярком свете ламп спортзала. — Хочу, — произносит он тихо. В волнении облизывает пересохшие губы, когда Атсуму склоняет голову набок – его единственный способ невинного флирта – и довольно произносит: — Значит, я полечу. Атсуму Мия – мальчик, который следует своим обещаниям до конца. Хината не верит, что брошенное на пике адреналина «когда-нибудь я тебе попасую» было предзнаменованием. В конце концов, именно Хината был тем, кто нашёл Атсуму спустя семь лет странствий – вряд ли его взбалмошная семнадцатилетняя версия предполагала нечто подобное, кидаясь столь громкими словами сразу после вылета с национальных. Но Хината не может не думать, что всё же они здесь. «Здесь» – в одной команде. «Здесь» – на вечеринках их общих друзей. «Здесь» – в огромном Рио, хранящем в себе воспоминания его прошлой жизни, по размытым следам которых он с замершим от тяжести сердцем готовится провести Атсуму. Но стоит им выйти за пределы гостиничного номера, как Атсуму довольно произносит: — Сыграем? И Шоё, кажется, совсем окончательно бесповоротно… Он спешно кивает и хватает его за руку – на людных улицах Рио так легко потеряться. Может быть, именно потому, что Атсуму доводит всё до конца, они остаются на пляже до поздней ночи. Оба навзничь валятся в уже остывший песок, принимая азартное предложение завтрашнего реванша от побеждённых противников. Ноги сводит лёгкой судорогой, а ладонь продолжает гореть от последней успешной атаки – ощущения знакомые до боли, но впервые в его идеальное единение с волейболом вмешивается что-то ещё. Хината подолгу рассматривает собственную ладонь, чуть дрожащую на вытянутой руке, видит небо сквозь растопыренные пальцы, и мир, всего на секунду, замирает. Он в Бразилии, на другом конце света, а рядом, он слышит, глубоко дышит Атсуму Мия, для которого эта страна и эти люди – чужие. За его спиной нет багажа воспоминаний об обгорающей с непривычки коже, о хмуром, нелюдимом соседе и первой работе, оказавшейся лживой заманухой. На плечи Атсуму не давит огромное бескрайнее небо, простирающееся до самой Японии, и Хината впервые позволяет себе во все глаза взглянуть на этот массив из-за его широкой спины. Ненавязчиво прижаться, не думать о том, как подводит собственное дыхание, и осторожно выдохнуть целое прошлое, заключенное в куцем, но искреннем «вау», значение которого доподлинно известно лишь ему одному. Но даже так… — Атсуму-сан, — он дожидается, когда тот тихо промычит, обозначая своё присутствие, и коротко улыбается, мысленно фиксируя этот звук в памяти. Точно, они здесь – вдвоём – смотрят на одно и то же небо, под одним и тем же углом, и это почти так же волнительно, как стоять по одну сторону сетки. — Спасибо. И на один короткий миг он позволяет себе повернуть голову к Атсуму, встретиться с ним взглядом и широко-широко улыбнуться, потому что чувствует, как тихий восторг течёт по венам мыльными пузырями и кружит голову от невысказанной радости. Он хочет повернуться лишь на миг, но – как это глупо, господи – застывает в ловушке глаз, собравших в себе все звёзды, и впервые безмолвный массив смотрит на него в ответ. Смотрит на него так. — За что спасибо? — шепчет Атсуму. Его лицо всего в паре десятков сантиметров от его собственного, так что Шоё может заметить лёгкое напряжение, застывшее в его нахмуренных бровях. Он хочет разгладить их. Хочет провести пальцем по сжатым губам и прошептать: «За всё». Наверное, Атсуму догадывается. Может, он действительно провидец и всегда им был – но тогда, чисто гипотетически, если Шоё его сейчас поцелует, он должен был это предвидеть, верно? Хината не спрашивает. Хината протягивает руки к миру, к небу и к Атсуму Мие, и впервые пробует звёзды на вкус.