"Почему снова, хён?"
Гиук же еле различал в тени капюшона неживой взгляд Донмёна. Но он всё чувствовал, даже не видя: в сгорбленных узких плечах, в поджатых пальцах ног. Донмёна все знали как солнышко, самую яркую улыбку, самый громкий смех. Тихий Донмён выглядел так же жутко, как парк аттракционов глубокой ночью. Но Гиук никогда не вскрикивал и не ёжился, когда они всей группой смотрели фильмы ужасов, и этот маленький ужас вызывал у него только болезненное покалывание в груди. Когда Донмён был таким, мир Гиука замирал, погружаясь в синий. Гиук положил руку на макушку старшего и аккуратно стянул с него капюшон, оставив ладонь на его плече. Отблеск фар проезжающей мимо машины на миг осветил лицо Донмёна, на щеках блеснули подсыхающие дорожки слёз. Веки Гиука дрогнули, он коротко вдохнул и поджал губы, пальцы машинально смяли ткань толстовки старшего. Донмён опустил взгляд."Прости..."
Он медленно повернулся спиной к окну, придвинулся ближе к краю подоконника и свесил ноги по обе стороны от Гиука. Вторая тёплая ладонь младшего легла на шею Донмёна, мягким движением поднялась выше, длинные пальцы спутались с отросшим прядками. Стоило Гиуку только слегка потянуть на себя, и Донмён послушно уткнулся лицом в основание шеи младшего. Даже нос холодный."Ты дурак, Мёни-хён."
Не сдерживая вздоха, Гиук сильнее прижал к себе Мёна, как своё самое дорогое сокровище, взъерошил волосы на его затылке, кончиками пальцев прошёлся вниз по шее и обратно. Вторая ладонь оглаживала плечи и спину под тканью толстовки. Гиук почувствовал, как ладони Донмёна аккуратно легли на его талию."Ты нужен мне..."
Гиук ощущал, как ворот его футболки становится мокрым. Он сильнее сжал пальцами волосы Донмёна, обнял крепче за плечи, наклонился к его уху, коснулся кромки кончиком носа. Нарочно тепло выдохнул куда-то в шею, чтобы вызвать у старшего приятные мурашки, вытеснить мурашки от холода. В ответ на это ладони Донмёна переместились выше по спине, смелее прижимая Гиука к себе. Гиук ощущал его дрожащее дыхание и мог поклясться, что беспокойное сердцебиение старшего отдавалось эхом и у него под рёбрами тоже."Я здесь, я с тобой."
Гиук прикрыл глаза и невесомо коснулся губами мочки Мёна. Он оставил такой же нежный поцелуй чуть ниже виска, потом на скуле, потом под уголком глаза. Медленно отстраняясь, чтобы покрыть все лицо Донмёна своим обожанием, он успокаивающе ерошил волосы старшего и очерчивал большим пальцем кромку уха. Донмён поджал губы и зажмурился, задержав дыхание. Его длинные ресницы мелко дрожали. Гиук, заметив это, улыбнулся и мягко коснулся губами подрагиваюших век. Кончика холодного носа. Нежной кожи на щеках. Он спустился по соленой дорожке к самому уголку рта, а Донмён лишь послушно подставлял лицо под ласку, стараясь не слишком очевидно к ней тянуться. Гиук отстранился на секунду и увидел слегка нахмуренные брови старшего и доверительно приоткрытые в немой просьбе губы."Пожалуйста..."
Тепло плеснулось на дне глаз Гиука, он с трепетом провел ладонью по щеке Донмёна и осторожно коснулся искусанных губ своими. Это было невесомо и одновременно наполнено чувствами, привычно, как то, что они делали уже множество раз, но и волнующе, как в первый. Гиук боялся спугнуть едва установившееся душевное равновесие старшего. Он снова почувствовал, как зашевелились иголки внутри него из-за того, что к любимому естественному вкусу губ Донмёна примешался металлический привкус крови. Это был не страх, это чувство никак не относилось к отталкивающему спектру эмоций, оно просто больно впивалось ему в сердце в каждую из таких ночей. Конечно, он переживал, он был бы рад больше никогда не видеть заплаканных глаз, покусанных губ, до синевы бледных рук, но даже когда видел - он чувствовал только сильное желание защитить Донмёна от того, что делало с ним такое. И, где-то внутри, Гиук ощущал лёгкий укол вины. Что опять не слышал, как старший ворочался, как в итоге встал и ушел на кухню, как пришел обратно. В такие ночи Гиук просыпался от холода и сразу знал, в чём дело, хотя до последнего надеялся, что ошибается. Но и сегодня все оказалось по сценарию. Помимо волнения, Гиук ещё и немного злился на самого Донмёна. Он мысленно сетовал о том, сколько раз нужно будет повторить, что быть разбуженным посреди ночи — это ничто по сравнению с тем, чтобы под утро видеть Донмёна таким разбитым. Что он ни на секунду не допускал мысли, что старший "ненормальный" или "проблемный", каким он себя называл иногда. Гиук пытался убедить его, что он сам не менее проблемный и уж точно не более нормальный, и Донмён каждый раз клялся, что всё это понял. Но что-то внутри Донмёна, что просыпалось по ночам после особенно загруженных недель, это нечто рушило все усилия Гиука, и в итоге он опять целовал искусанные в кровь губы, надеясь, что так он быстрее их излечит."Лучше бы ты мои губы кусал, глупый."
Всё ещё занемевшими руками Донмён до белых костяшек сжал ткань футболки на спине Гиука, нетерпеливо сминая его губы своими через боль от свежих ранок. Гиук зря переживал и осторожничал. Чувство тепла от поцелуя, граничащего с жаром, вытесняло промороженные туманные мысли Донмёна, казалось, даже замёрзшие пальцы стали возвращаться к жизни. Каждое место соприкосновения с Гиуком ощущалось так, будто на Донмёна падают случайные солнечные лучики, разгоняют окружающую синеву и постепенно отогревают его реальность."Так хорошо..."
Донмён как обычно первым углубил поцелуй, языком прорываясь в приоткрытый рот, и удовлетворенно выдохнул, когда Гиук ответил ему тем же. Он чувствовал, как Гиук слабо улыбается ему в губы, вероятно, радуясь такому рвению со стороны старшего. Донмён то слегка отстранялся, то снова сокращал дистанцию до отрицательной, будто боялся, что его тепло, его собственный рассвет собранный в человеческой оболочке, может раствориться в следующую секунду. Он не до конца верил в то, что это всё вообще происходит по-настоящему, как не верил каждый раз. Как не верил подсознательно, что если он заговорит, его услышат. Что ночами, когда наваливаются мысли так, что не уснуть и не вдохнуть полной грудью, он должен не заваривать сомнительно успокаивающий травяной чай, не через силу делать дыхательную гимнастику, не идти на неизменный подоконник. Не понимал, что ему нельзя заканчивать замораживанием себя до боли в пальцах, что не нужно плакать до покрасневших век. Донмён не верил Гиуку, когда тот умолял будить его, если он чувствует, что что-то не так. Не верил, что правда имеет на это право, говорил себе, что ну в этот-то раз он конечно справится сам, он посидит всего десять минут, успокоится, пойдёт и заснёт. Ну, может, не десять минут, тридцать. Час максимум. И окно открывать не станет, правда, только если на микропроветривание. Он убеждал себя, что взрослый, самостоятельный, и с проблемами своими должен справляться один. Ведь он же правда один. Но в итоге каждая такая ночь заканчивалась не так, как он от себя ожидал. В итоге их всегда было двое, и Гиук обнимал, согревал, целовал его, и говорил, как мантру, каждую ночь, и скажет еще раз: — Я здесь, и я буду здесь, я с тобой, — хриплый шёпот в самые губы. Гиук отстранился и с облегчением увидел в опухших глазах напротив тысячу и одну эмоцию вместо пустоты и смятения. Вина, тепло, любовь, благодарность. Донмён выпустил из кулачков ткань футболки младшего и только крепче оплел руками его талию. Небо за окном начало озаряться светло-голубым со стороны востока. Гиук улыбнулся до тонких морщинок в уголках глаз. Донмён обожал эти морщинки, у него внутри что-то встрепенулось при виде них, и, чтобы сдержать ответную улыбку, он на автомате прикусил нижнюю губу. Гиук моментально заметил это, и, наигранно неодобрительно качнув головой, опять припал к любимым губам, которые не хотел давать ранить. Мимолетно касаясь, он будто пытался поцеловать каждую мелкую ранку, и с каждым тихим причмокиванием внутри Донмёна лопался очередной пузырик сожаления, разочарования, самокопания, тревоги, исчезая не навсегда, но хотя бы в этот момент освобождая его разум и сердце. Гиук внутренне возликовал, когда его большой палец прошёлся по щеке и поймал родную ямочку. Он почувствовал слабую вибрацию тихого смеха Донмёна. Ещё одна ночь, когда он победил его внутренних демонов. Не разрывая поцелуя, Гиук переместил руки на плечи старшего, сделал небольшой шаг назад и потянул его за собой. Донмён сполз с подоконника, выпрямляясь в полный рост, но его затекшие колени предательски задрожали и подкосились. Мён, теряя губы Гиука, издал тихий возмущённый звук ("Как вы смели меня предать, ноги, это вовсе не я полночи отмораживал вас, сидя буквой зю"). Гиук был готов к такому повороту событий и прижал старшего к себе за плечи, ладонью устраивая его голову на своем плече. Он мягко поглаживал волосы Донмёна, выжидая, пока тот придёт в себя. Редкие облачка начали подсвечиваться розовым. — Пойдём спать, — тихо пробормотал Гиук на ухо Мёну. — Но нам скоро вставать... — куда-то в шею едва разборчиво пробузил Донмён. — Вот именно поэтому и пойдём, - вздохнул Гиук с нотками наигранного раздражения, вроде "всё тебе, глупому, объяснять приходится", взъерошив волосы Мёна. Тот спокойно устроил свои ослабшие руки на талии Гиука, и, кажется, ещё чуть-чуть, и готов был засопеть ему в шею прямо вот так стоя. Гиук начал медленно раскачивать полуобмякшего Донмёна из стороны в сторону, небольшими шагами перемещаясь в сторону кровати. Старший нагло навалился на него, расслабленные плечи подрагивали от еле слышного смеха над таким методом ходьбы. Гиук чувствовал улыбку на губах, уткнувшихся ему в основание шеи, он и сам счастливо улыбался. Он осторожно опустился на кровать, утягивая Донмёна за собой. Тот свалился с легкостью карточного домика, откатываясь подальше от края кровати. Гиук остался сидеть на краю. Донмён нащупал его руку и стиснул пальцы. — Гиук-а... — не открывая глаз, слабым голосом протянул Донмён. — М-м?.. — Не уходи... — Мён потянул его на себя сколько хватало сил. Гиук вздохнул и стал аккуратно укладываться рядом, натягивая на них обоих одеяло. Он пропустил одну руку под шеей Донмёна, второй приобнял за талию. Старший подобрал к себе локти и колени, становясь просто крошечным. Гиук устроил подбородок поверх макушки сжавшегося в комочек Донмёна. — Тебе не стоило даже просить... Я с тобой и останусь с тобой, — прошептал Гиук, но старший уже еле слышно посапывал. Синева ночи попряталась по углам, солнце глубоким рыжим освещало стену напротив окна, задевая прядки Гиука и превращая их в золотисто-фиолетовые. Рассвет.