Весенний ветер

Странное, обжигающее чувство поднимается от грудной клетки вверх, проходит по гортани, вырываясь наружу беззвучным смехом. Ощущение от ломающихся позвонков и рвущейся плоти до сих пор отдается в правой руке. Хэ Сюань облизывает губы. Не это ли момент его ликования, не это ли — секунда его абсолютного торжества? Его враг беспомощен, его враг повержен, его месть, сотни лет его жизни — и его семья, которая не сможет увидеть его возмездия, но… Этот момент был исполнен блестяще. Его план воплотился в реальность. Голова злейшего врага сейчас отделена от тела. Эта тварь наконец заткнулась, наконец перестала исторгать из себя мерзкие звуки! Разве так представлял себе властитель Черных Вод свою месть? Чертовы братья Ши — они должны были пытаться убить друг друга, а не разыгрывать перед ним сценки нежной семейной любви и самоотверженности! Когда этот самодовольный мерзавец полез душить мерзкую младшую «сестрицу» — Хэ Сюань должен был наблюдать за этим, холодно посмеиваясь, наслаждаясь кровавым представлением! Что же он сделал, едва руки Ши Уду сомкнулись на горле брата? Сделал раньше, чем подумал, осознал, оформил это мыслью? Оторвал его чертовы конечности, захлебнулся своей яростью и потерял всякий контроль. Представление должно было быть долгим, зловещим, со слезами, страхом и болью — чтобы он, демон Черных Вод, ощущал их, мог словно рукой потрогать страдания своих злейших врагов, омерзительных воришек. Что же он сделал? Испортил собственную пьесу, пошел за дешевой провокацией Ши Уду — который и теперь остался победителем. И сейчас, с лицом, искаженным смертельной судорогой, он по-прежнему словно криво усмехается. Будто он — он и его брат, проклятый Ши Цинсюань, остались победителями и в этой войне. Всегда. Всякий раз. Хэ Сюань пытается не думать о младшем Ши — его безумный, раздирающий душу крик звучит сейчас, чертов вор не затыкается ни на секунду. Он кричит, срывается на истерический плач и завывания и снова кричит. Это все тоже неправильно. Его крики должны были быть райской музыкой, прекраснейшей мелодией для демона — однако, сейчас они режут уши, бьют его беспощадно, отдаваясь в висках и вызывая почти мучительное чувство. Хэ Сюань поворачивается к нему, понимая, что проиграл окончательно, бесповоротно. Он безупречно исполнил свой план — и теперь, видя Повелителя Ветров в крови, с растрепанными волосами и бессмысленным взглядом, который тот направил в пол без всякого выражения, он чувствует что угодно, кроме радости. «Я хочу умереть», — Цинсюань едва слышно выдавливает эти слова, охрипнув от бесконечного крика. Хэ Сюань может сделать что угодно: избить, растоптать, кинуть ему в лицо оторванную голову брата — но он только наклоняется, бездумно проводя кончиками пальцев по кроваво-синим отпечаткам на шее — и тут же одергивает руку, будто бы в страхе. Разве у него есть право прикасаться к нему теперь так? Разве он сам не лишил себя этого права — буквально только что? Демон Черных Вод должен ненавидеть Повелителя Ветров — того, кто занял это место против всяких законов и правил, даже не зная о своем преступлении, веками беззаботно веселясь и радуясь жизни на Небесах. На самом деле — Хэ Сюань только что смог осознать это — он проиграл братьям давно. В тот самый момент, когда впервые усмехнулся на очередную дурацкую шутку Ши Цинсюаня. Когда впервые подхватил его, когда глупый божок, пьяно хохоча, оступился и едва не упал на дорожку сада. Когда младший Ши, не думая ни секунды, заслонил его собой на каком-то совместном задании — почему Хэ Сюань тогда вообще пошел с ним? Когда тот, опять же, не думая — интересно, когда Ши Цинсюань вообще думал? — бросился поднимать какую-то старую крестьянку, несущую ведра воды. Он перепачкал свои дорогие одежды, и прямо тогда же — в облике изящной госпожи — донес ее ведра до самой хижины и настойчиво всучил перепуганной женщине лист золота. «У меня таких полно, берите-берите». Хэ Сюань проиграл, когда начал отзываться на его глупое «Мин-сюн», бесконечное, рефреном звучащее в его ушах. Перестал отдергивать руку, когда к ней прикасалась нежная теплая ладонь «лучшего друга». Когда, кажется, они стали везде ходить вместе. Когда в этих улыбках, смехе, прикосновениях и какой-то нечеловеческой, безудержной теплоте и любви, которыми глупый наивный бог по неведомым Хэ Сюаню причинам просто засыпал и его, и гребаного Ши Уду, и смертных — даже бездомных в канавах, даже грязных дворовых собак — начала растворяться его ненависть, его черная, тяжелая память — единственное, что было свято для демона, чьи тело и душа погибли много лет назад. Повелитель Черных Вод может сделать сейчас все, что угодно. Он отстегивает железные оковы, стараясь даже не прикасаться к тонким запястьям, кожа на которых нежная и прохладная, будто бумага. Стараясь даже не смотреть на лицо своего врага, демон бездумно вытирает струйку крови с подбородка — чертов Ши Цинсюань прекрасен даже сейчас, лишенный всех божественных сил, в этом хрупком и слабом теле смертного. Хэ Сюань чувствует себя так, будто бы вытоптал чей-то чудесный сад — пришел туда, передавил грязными сапогами белые цветы, переломал ветви цветущих деревьев, растоптал, растер подошвой нежную траву на клумбах — и теперь стоит посреди этого разрушенного великолепия. Будто разбил дорогую вазу, переломал тонкий веер ручной работы. Демон Черных Вод все еще помнит, как Повелитель Ветра сам сломал свое самое сильное оружие. Как только услышал правду, как только все осознал — Ши Цинсюань никогда не умел думать, никогда не умел просчитывать наперед — отчаянно шепча какую-то неразбериху, заливаясь слезами — он просто переломил тонкие планки. Глупый бог не оставил своему злейшему врагу иного выхода. Черновод расстегивает кандалы — Ши Цинсюань, казалось, оставался в сознании, невидяще глядя перед собой. Но, потеряв опору, бывший бог просто упал на пол, лицом на ледяной каменный пол. Хэ Сюань тут же подхватил его, невольно прижав к себе. Это стало уже странной, больной его привычкой, его бессмысленным рефлексом. Он ведь мог просто пнуть его, отдать на растерзание толпе сумасшедших — все они, кажется, успели разбежаться из залы кто куда. Демон обещал себе, что больше не прикоснется к Повелителю Ветра — и сейчас сидит на коленях, будто неосознанно прижимая к себе его хрупкое, разбитое, человеческое тело. Что делать с ним сейчас? Хэ Сюань никогда не продумывал этот план дальше — в его болезненных отчаянных мечтах братья Ши просто сдохли, сдохли оба — он выкинул их мертвые тела рыбам на корм, он заставил Цинсюаня убить собственного брата, а потом вероломно отсек его же голову. Сейчас все пошло не так. «Я хочу умереть», — снова шепчет бывший бог, будто заучил эту фразу, будто других слов у него не осталось. Он прижимается лицом к черным одеждам, уже не осознавая, что делает — и Хэ Сюань замирает. Оставить его здесь? Цинсюань сойдет с ума от горя и страха. Наверное, его и убивать не нужно будет — он просто спятит от ужаса и отчаяния. Черные воды — не то место, где должен гулять Ветер. Повелитель Черных Вод — не то создание, которое этот человек должен увидеть перед собой, очнувшись окончательно. Это глупое наваждение скоро кончится — месть совершилась и, скорее всего, Демону Сюаню тоже вскоре придет конец — зачем ему оставаться на этом свете, созданию, рожденному отчаянием, яростью и местью? Хэ Сюань поднимается на ноги и совершает еще одну ошибку — смотрит на Повелителя Ветра, на того, кто украл его судьбу. Его рука безвольно повисла в воздухе, все такая же белая и изящная, его бледное лицо все в крови — в крови собственного брата, и Хэ Сюань прямо на месте начинает рукавом стирать эту кровь. Когда Ши Цинсюань очнется, он не должен… Что он вообще делает? Зачем он это делает? Столетия игры в «Мин И» так изменили его, что он теперь, даже сбросив все маски продолжает изображать заботу перед почти что мертвым, побежденным, растоптанным в прах врагом? Демон Черных Вод смотрит на своего побежденного — врага? Осторожно, будто боясь сломать, прижимает к себе — смертное сердце Ши Цинсюаня хаотично бьется в грудной клетке. Что будет, когда он очнется? Снова начнет кричать, бледнеть, смотреть черными, с расширенными от ужаса зрачками, глазами? Рядом с Хэ Сюанем он сойдет с ума от своей боли. Разве не этого хотел сам демон? Разве не это испытывал он сам перед своей смертью, когда, кажется, обрел свою демоническую сущность раньше, чем его человеческий дух покинул тело? Хэ Сюань вспоминает, что обещал Ши Цинсюаню — когда его брат будет мертв, тот сможет вернуться в мир смертных. Бывший Повелитель Ветра не так глуп — и сможет если не залечить свои душевные раны, то найти себе место среди людей. Там, где он и должен находиться. «Подальше от своего кошмара, подальше от меня», — думает Хэ Сюань, с тяжелым вздохом поднимая взгляд вверх — лишь бы не смотреть больше на свою проигравшую жертву. Там, на главной площади столицы — он хочет кинуть бессознательное тело наземь, хочет с силой пнуть его, развернуться и уйти — но вместо этого кладет на ступени храма, бережно и осторожно. — Дальше — сам разберешься, — коротко бросает он. — Я не менял твоей судьбы — она должна быть не такой плохой. *** Следующие три дня гора Тунлу не дает спокойной жизни — Хэ Сюань уходит в свои покои, отдаваясь на милость сна — долгого, глубоко, без сновидений, воспоминаний и тревог. Ему нет дела до следующего Непревзойденного, нет дела до дел богов и других демонов. Если придут давать ему отпор — что ж, пускай. Он сделал все, что хотел — и если они придут убивать его — то у Повелителя Черных вод больше нет сожалений. Нет целей. Нет смысла существовать. Проснувшись, Хэ Сюань ходит по берегу своих владений. Черные-черные волны бьются о берег — даже в его владениях гуляет ветер, некстати думает он — потому что бога, управляющего этим ветром, больше нет. За несколько столетий он слишком, слишком привык к странным вещам. К вечному «Мин-сюн!», — это выкрикивает обычно звонкий девичий голос. Или другой — более мелодичный и глубокий. Мягкие теплые руки, которые без всякого стеснения оказывались на его талии, плечах, хватали за ладони, поправляли какие-то складки на одежде, и голос, который то звал куда-то, то выражал радость, то звучал громко и возмущенно. Почему Хэ Сюань, выполнив все свои желания, продолжает существовать? Зачем ему это? Одни горькие, больные, страшные воспоминания стали со временем тупиться, как нож, который долго лежит в сырой комнате без дела. И на смену им пришли другие. В них — только Ши Цинсюань, его улыбка, его раздражающий хохот, его беспардонные нарушения личного пространства, его надоедливое «Мин-сюн»… Хэ Сюаню хочется провалиться сквозь землю. Этот глупый выскочка все еще жив. Что же еще надо? Хэ Сюань продолжает существовать в своих покоях — он берет себе горы разной человеческой еды, он бродит по берегу в одиночестве, он сидит в своих роскошных залах — а по утрам кланяется четырем урнам — своей семье, единственной семье, которую отобрали чертовы братья Ши. Что Ши Цинсюань? Без мелкого беса — божка «пустых слов» — его судьба должна быть довольно сносной. Как-нибудь выкрутится. Наверняка, скоро сможет заработать кучу денег. Купит себе дом где-нибудь в столице, будет веселиться и пить целыми днями. Перезнакомится со всем городом, станет улыбаться им — так, как раньше. Иногда, наверное, ему будут сниться кошмары — с ним, демоном Сюанем — в главной роли. Но это пустяки. С каждым годом их будет меньше и меньше — и однажды он состарится и умрет. Умрет в роскошной постели, разливая последнее свое вино прямо на пол и оставив огромное состояние внукам. Или же — его найдут дружки Ши Уду. Этот выскочка Пэй Мин или Линвэнь — если высунет когда-нибудь нос из своей горы бумаг. Они могут взять его на Средние Небеса. Там Ши Цинсюань будет жить, почти как привык — разве что, возможно, больше бегать по поручениям и носить менее роскошные украшения. Будет так же смеяться целыми днями, гулять по садам, изредка выходить на молитвы в мир смертных. Будет принимать этот женский облик — Хэ Сюань мгновенно представил себе ее пышную грудь, ямочку между ключиц в откровенном декольте и накрашенные яркой помадой пухлые губы. Она будет смеяться так неж… о чем он вообще думает? О нежном смехе того, кто потехи ради обращается женщиной, веселясь и расслабленно принимая добродетели вместо него? Возможно, что и не будет всего этого. Ши Цинсюань умрет, не вынеся несправедливости, раздавленный своей болью — сойдет с ума и погибнет прямо на ступенях храма. И станет демоном. Демоном, как и Хэ Сюань, существом, полным боли, ненависти и отчаяния. Он придет убивать, придет мстить — замкнув своей местью этот страшный круг. Ши Цинсюань тогда придет к нему, одетый в черно-зеленые шелка, бледный и без обычной своей улыбки. Он захочет сражаться — и его враг даже позволить ранить себя. Их сила, скорее всего, будет не сопоставима… В следующей своей мысли Хэ Сюань почему-то перехватывает его на ударе, прижимает к себе и целует его побледневшие губы. А Демон Ветра обвивает руками его шею, отвечая на поцелуй, закидывая стройную ногу почти на его бедро… Хэ Сюань недовольно морщится — любые его мысли о младшем Ши в итоге приводили к подобной дребедени — порой настолько красочно придуманной, что в низу живота начинало неприятно тянуть. Даже сейчас он не может обойтись без этого. Через несколько дней Повелитель Черных Вод сам приходит в столицу, надев на себя личину простого мужчины средних лет — неброско, незаметно. Таких полгорода ходит. Чтобы проверить, какая из его догадок оказалась верной. Ни одной, понимает Хэ Сюань, когда наконец находит свою жертву. Ши Цинсюань сидит, прислонившись к храмовой стене и все так же бездумно глядя вперед. Хэ Сюань клялся себе, что только взглянет на него и уйдет… только взглянет… — Не обижай парнишку-то! — слышит он сразу хриплый женский голос, — И так бедняга натерпелся, видимо, а ну не трожь его! — тощая женщина в каких-то лохмотьях сварливо махнула рукой на демона. — А что с ним? — Хэ Сюань звучит привычно холодно и безучастно. — А черт его знает… — женщина, видимо, была довольно разговорчива, — кормлю его силком, не ест, не пьет, только одно талдычит — что помереть хочет. Ну, и еще про то, что он бог. Вчера что-то нес, как не должен был подниматься на небеса, как его брат, дескать, погиб, как его… невеста, что ли — он любил ее, короче, а она ненавидела, — женщина выдает все это одной тирадой. — Я… немного смыслю в лекарском деле. Можно посмотреть его? — Так кто же запрещает! Гляди, чай, бесплатно можно. Хэ Сюань сам не понимает, что делает. Повелитель Ветра будто не видит никого — смотрит сквозь его лицо, так же пусто и безучастно. Когда-то роскошные волосы его теперь спутаны в грязные колтуны, щеки впали, белоснежная кожа почти сгорела на солнце. Но он все еще красив — своей сломанной, непостижимой красотой. Хэ Сюань чувствует только боль. Он внезапно понимает, что растоптал этот цветок безвозвратно, и все его догадки были… утешением для самого же себя? — Убейте меня? — даже голос его не похож на прежний. Ши Цинсюань едва шепчет эти слова. Он будто с трудом фокусирует взгляд своих прекрасных, ярких, как весеннее утро, глаз. Забрать его отсюда? Он сойдет с ума, он спятит от страха и мучений. Хэ Сюаня не должно больше быть в его жизни. Он осторожно, едва касаясь, берет в руку тонкую, грязную и холодную, как у мертвеца, ладонь. — Почему никто не хочет слушать меня? — тихо шелестит Ши Цинсюань. — Я не должен жить, я должен был умереть давно. Убейте меня. Я хочу умереть. Хэ Сюань осторожно, немного, по капле передает ему духовные силы. Хочется прижать к себе, хочется целовать эти руки — у него были гребаные века, чтобы делать это свободно, чтобы слышать его нежный смех, а порой получать его бесстыдные объятия в ответ. Он молчит, не отвечая бывшему богу. — Да что же это такое? — человек даже не смотрит на собеседника — но и руку не отнимает. — Я правда не хочу жить, я… такое ничтожество, — он тихо-тихо, истерически посмеивается. — Нет, — просто отвечает ему Хэ Сюань. — Вы не знаете, ничего не знаете… я даже не могу убить себя — настолько я труслив. Я пытался, столько раз пытался — я даже нож не смог… — Ши Цинсюань неожиданно замолкает. Хэ Сюаню хочется взвыть, прижать его к себе, увести отсюда. Есть ли у него это право теперь? Пойдет ли Ши Цинсюань за демоном, который разрушил его жизнь? «Это Он разрушил мою жизнь!» — пытается злиться Хэ Сюань, но у него больше не выходит, не получается. Ши Цинсюань снова впадает в забытье, в свой кошмарный полусон. «Справься с этим сам. Мне больше нет дела». *** Следующая неделя, или две — проходит во сне — Тунлу открылась и придавила, сожрала его своим огненным воздействием. Хэ Сюань не чувствует ни боли, ни жара от нее, уйдя далеко в свои покои, отдавшись на волю снам без сновидений. Позже он снова приходит в столицу. Он убеждает себя, что Ши Цинсюань уже мертв. Убеждает себя, что это должно радовать демона — место с левой стороны груди, где сотни лет перестало биться его сердце, призрачно, обманчиво и больно сдавливает. Хэ Сюань терпеливо ждет у храма, обернувшись обычным горожанином — максимально непримечательным. Бездомные снуют возле храма — Повелителя Ветра нет среди них. — Я не буду, не буду! Я правда всего лишь прогуляюсь — нет никаких сил сидеть взаперти! — Братец Фэн, осторожнее! — детский голос отвечает мужскому, и тут же раздается смех… Хэ Сюань задохнулся бы, если бы мог дышать. Ши Цинсюань выходит из храма — вполне живой, если не считать левой руки, перевязанной грязной тряпкой, и ноги, на которую он заметно прихрамывает. Он щурится на полуденное солнце, улыбаясь и лениво потягиваясь. Хэ Сюань хочет умереть еще раз. Он просто провожает взглядом этого бога — даже лишенный всяких сил, в драной одежде с чужого плеча, пугающе осунувшийся и со спутанными грязными волосами — он неуловимо прекрасен, безоговорочно притягивает к себе взгляд демона. Сломал. Сломал. Сломал и никогда не сможет починить это вновь. Если он выйдет из укрытия — Цинсюань опять побледнеет, молчаливо замрет, как мышь перед гадюкой и начнет смеяться — нервно, на грани истерики. Хэ Сюань не сходит со своего поста весь день. К вечеру он почти вылавливает кого-то из нынешних дружков божества — беспардонно останавливает выходящего из храма мужчину в обносках. — Ты знаком с тем, кто со сломанной ногой? — Тебе-то что за печаль до него? — отвечает бездомный, кося на него заплывший глаз. — Он… похож на брата… одного господина, — Хэ Сюань заранее придумал немудренную фразу. Несколько минут спустя демон уже сидит с этим мужчиной в каком-то дальнем от храма кафе, заказав несколько блюд и изрядное количество вина — разговорить его оказалось делом несложным. — Старина Фэн пришел к нам с месяц назад. Мы были уверены, что он помрет — постоянно бредил, кричал, что он бог, просил его убить. Говорил что-то про брата, и какого-то Мин… черт его знает, какой-то дружок был у него, видимо. Хватался за нож — украл прямо из лавки у мясника и пытался зарезаться — но не смог. Потом ночью совсем поплохело ему — он залез на крышу храма, сам перепугался, да упал оттуда — потом рыдал, что не смог умереть, только ногу переломал себе, — бездомный положил в рот большой кусок мяса и пережевал. Хэ Сюань был терпелив, подливая ему еще вина и даже забывая есть сам, ловя каждое слово, которое лениво исторгал из себя мужчина. — Видимо, хреново пришлось ему в жизни — паренек он очень хороший оказался. Поначалу мы так и думали, что сгинет он у храма. Сидел все у стены в тени, почти не сходя оттуда. И вот как-то спас девчонку — стояла на улице, и на нее телега ехала. Никто и не ожидал — а он взял да кинулся, и вытолкнул чуть не из-под колес. Там ему и руку переехало колесом, — мужчина взял многозначительную паузу, вылив в себя вино из чаши. Он, рассказывая равнодушно и мерно, сам того не зная, бил Хэ Сюаня так больно и точно, что тот не мог сказать в ответ ни слова, ни восхититься, ни скептически поднять бровь. После всего, после всего он… — Девчонка оказалась дочерью купца — тот начал звать Фэн-эр к себе на службу. Мы впервые видели тогда, чтобы он говорил нормально, сознавая себя. И он тогда отказался решительно. Тогда купец предлагал ему золото — тот тоже сначала отказывался, но потом взял. Хэ Сюань удивленно замер, не донеся палочки до рта. — Взял золото, и знаешь, что сделал? Мы-то думали, он с ним уйдет, да поминай, как звали — малый-то оказался сообразительный, он и грамоте может, и всякие премудрости знает — но нет, он кормил на него нас еще неделю — вроде, до сих пор осталось. Часть раздал, часть спустил на еду для нас. Поэтому в храм пришло еще больше дармоедов — деньги у Фэна вроде как еще появляются, но он вечно смеется и говорит, что ему не нужно. Ну не странный ли? Но одно могу сказать — что как спас он ту девчонку, так начал и разговаривать, и истории разные рассказывать — мы-то думали, что все, поехала крыша-то у него — а нет, толковый малый оказался. Хэ Сюань почти застыл, слушая весь этот монолог. — Так вот я думаю — если ты хочешь его к семье отвести — то забирай. Сразу видно по нему, что господин какой — не бог, конечно, тут уж у него разум повредился — но парень хороший, добрый. Если плохого ему хочешь — то я сам тебя побью, — мужчина деловито вытер руки о собственную одежду. — Мне некуда его забирать, — Хэ Сюань положил на стол лист серебра и придвинул мужчине. — Купишь себе еще поесть в следующий раз. Не говори ему ничего обо мне. *** Это превратилось в чертову манию. Хэ Сюань приходил каждую неделю — словно по часам. Он делал бы это и чаще, но останавливал себя — хватит с него этих визитов. Ши Цинсюань говорил каждый раз все больше. Улыбался все чаще. Смеялся все громче. Почти как раньше, почти как тогда — но порой Хэ Сюань ловил на его лице такую боль, что не мог больше терпеть. Он сам приходил, приняв вид босяка, в этот храм — и Ши Цинсюань снова улыбался ему, радостно махая здоровой рукой в знак приветствия. Бывший бог готов был улыбаться и смеяться всем: прислужникам на небесах, бездомным в храме, случайным прохожим, богам, людям, демонам, своему брату. Особенно нежные и теплые улыбки Повелителя Ветра — о, как поздно он это понял — предназначались Мин И, Повелителю Земли. И единственный на всей земле, кто мог ждать в ответ только перепуганный взгляд, панику и неприязнь — это демон Черных Вод, Хэ Сюань. И вечерами, поедая скудный ужин, он все так же рассказывал истории — люди в храме слушали его и смеялись, и Ши Цинсюань, казалось, будто расцветал и в этом обществе. Хэ Сюань мог только притворяться. Надевать на себя личины горожан, бедняков, мужчин, женщин, даже детей — как ни старался делать это реже — ничего не выходило. Он пробовал заговорить с Ши Цинсюанем — тот каждый раз улыбался «новому» ему, не признавая свой страшный кошмар в идеально вылепленных двойниках. Улыбался тепло-тепло, словно чертово солнце, которое однажды спалило его дотла, выжгло, расплавило лед его ненависти… так быстро и разрушительно, что демон понял это только сейчас. Сейчас, когда уничтожил, растоптал его сам. — Ты же знаешь грамоту и многое умеешь. Почему не пойдешь работать? — манеры и речь у него — как у простого бедного горожанина, и Хэ Сюань смотрит устало, нарочито-небрежно. — А? Не хочу, — Ши Цинсюань легко усмехается и поправляет прядь и без того растрепанных, лежащих как попало волос. — Ты мог бы… — А, не гоните меня на работу! Я не справился даже с тем, чтобы нормально умереть, — он весело смеется на этих словах. — Представляешь, даже убить себя не смог, когда захотел! Я совершенно бесполезен, — он говорит это совершенно легко и спокойно, убийственно-весело. — Ты… делаешь лучше жизнь людей, которые тут обитают, — Хэ Сюань остается серьезным. — Брось, они и до меня так жили, — он хохочет, боже, постоянно смеется даже при таких словах. Более того, — он принимает таинственный вид — я и сейчас боюсь навлечь на них беду. И если она случиться — я сразу уйду отсюда. Никому не говори, — он переходит на шепот, снова будто дурачась. — Есть человек, который ненавидит меня. Если он меня найдет, то точно будет плохо… — он задумывается, не договорив, и делается печальным. — Он убьет всех? — Нет, он… он хороший человек. — Хороший человек, который желает тебе смерти? — Да! — Ши Цинсюань вскрикивает, будто говоря «ты догадался»! — Я причинил ему много боли, и поэтому должен был умереть… — он задумывается, сильно дергая себя за прядь волос, — Должен был умереть еще в детстве. Тогда все было бы хорошо. Тогда все были бы счастливы. Я решил, что если буду жить один, то не смогу испортить ничью жизнь. Но… видишь, так вышло, что эти люди спасли меня, а мне так нужно с кем-то говорить… — Но… тот человек не так хорош, раз желает тебе зла. — Не смей осуждать его! Я правда сделал ужасное! Из-за меня… если бы не я… — тут он неожиданно меняет свой тон, и замолкает, уставившись в землю и перестав замечать собеседника. Хэ Сюань чувствует себя по-настоящему неловко, не зная, что можно сделать или сказать сейчас. — Эй, ты что ли, обидел старину Фэна? Чего он снова сидит такой? — растрепанная женщина выходит из храма, яростно махнув на Хэ Сюаня потрепанной, видимо, только что стиранной, одеждой. — Я не… — Вы все дураки! — Женщина быстро подходит к демону, бесцеремонно хватает его под руку и отводит в сторону. — Дурак! Ты говорил с ним о брате? Или о том его разлюбезном, с которым они чего-то там не поделили? — Я… — Да чтоб вас всех, хочешь, чтобы он снова пошел да травиться пытался?! Чтоб тебя собаки в подворотне драли! — и она дала Хэ Сюаню увесистую затрещину, от чего тот только посмотрел на защитницу удивленно. — Так вот, если ты новенький — как начнет он про брата своего говорить, или про эту любовь свою — переводи тему, говори там про погоду и природу — он быстро отвлечется. Загубишь ты нам его так. Он парень золотой, что он там не поделил со своими Сюанями — черт его разберет, сразу раскисает. А мы все равно его обижать не дадим никому. — С Сюанями? — Брат его как-то помер плохо, и Сюань какой-то, которого он так любил, так любил, когда был богом. Да помешался он просто, не тревожь его этим, да и все, — тон женщины был всерьез обеспокоенным, она для верности дернула демона за рукав и подошла к Ши Цинсюаню, тут же сменив интонацию на ласково-утешающую. «Возлюбленный». Так она сказала. Так Цинсюань говорил… о нем? Почему… почему он не стал ненавидеть убийцу его собственного брата? Ши Цинсюань, тем временем, уже смеялся и махал женщине руками, словно говоря, что все в порядке, потом дружески похлопал ее по плечу и что-то весело сказал, после чего та расхохоталась. Солнце, которое грело всех, которое смогло коснуться даже льда его Черных Вод. *** Хэ Сюань починил его веер, повинуясь очередному непонятному желанию. Хэ Сюань не нашел места и времени лучше, чем отдать его прямо во время боя. Он вообще сделал массу глупых вещей за это время. Ши Цинсюань весело щебечет что-то ему. Не ему — Хуа Чэну. Демону не менее страшному и жестокому, чем Черновод — однако, в бывшем Повелителе Ветров нет ни капли страха или смущения. Хэ Сюань давно решил — пусть сделает все это сам. Помощь людям — то, что всегда придавало ему сил. Так он быстрее сможет стать тем, кто он есть на самом деле. «Соберись же!» — думает Хэ Сюань, совершенно не контролируя силу удара, разговаривая с ним холодно и сквозь зубы. Так, что Ши Цинсюань узнает его. Узнает, и в глазах его демон видит только дикий ужас. Он не заслужил смеха падшего божества, не заслужил его улыбки — только этот ужас, который породил своими же руками. Хэ Сюань тратит кучу денег и делает кучу глупостей. Так проходит еще пара лет — он не теряет Ши Цинсюаня из вида. *** — Хороши его друзья, хороши они все. Он погибает там, вы видите?! Почему вы не сделаете ничего, пируя тут, наслаждаясь жизнью? — говорит он Хуа Чэну, тайком приходя к нему домой. — Если Повелитель Ветров вдруг начал так интересовать тебя — в словах Собирателя Цветов звучит неприкрытая насмешка, — почему ты сам ему не поможешь? — Он боится меня. Ненавидит меня. — Да ну? Его Высочество говорил совсем другое. Говорил, что Ши Цинсюань сам спрашивал о тебе — по-моему, он незаслуженно хорошо относится к убийце своего брата, — Хуа Чэн говорит это без осуждения, скорее, посмеиваясь над товарищем. — Ты жжешь благовония в его храмах. Ты до сих пор! — демон откровенно издевается — до сих пор должен мне целое состояние за тот труд, который я сделал для тебя, не имея особенного вдохновения! И ты будешь смотреть, как он умирает, считая, что ты его ненавидишь? — У меня… — Я увеличу твой долг вдвое, если выяснится, что все это в итоге предназначалось мертвому человеку, который и в глаза не увидит моих стараний. — Я думал, что забуду его. Что нам обоим будет лучше и полезнее просто забыть друг друга. Что он станет счастлив и богат, а не начнет убивать себя, живя впроголодь в подворотнях! — Его Высочество призывал его на небеса. Он не согласился — не тащить же его силком? Еще я скажу тебе, что и на Небесах, и в подворотне, и в дорогом доме — он будет одинаково несчастен. Мне не было бы никакого дела, но его Высочество действительно расстроится, если тот погибнет. И если бы не твой… повышенный интерес к Владыке Ветра. — У меня нет к нему никакого интереса. — Да брось, — голос Хуа Чэна вдруг делается мягче. — Попробуй подойти к нему сам. Увидишь, что он сильнее, чем ты думаешь. И совершенно неоправданно к тебе привязан, — Хэ Сюань едва ни закатывает глаза на этих словах. *** Все решается само по себе. Хэ Сюань в очередном облике сидит в полупустом зале какой-то дешевой полуночлежки, увлеченно поедая суп. Приступы голода опять начались, и он надеется, что третья заказанная тарелка не привлечет к себе внимания Повелителя Ветра. — Вы… не так поняли… я пришел… договориться даже не ради себя… — Ши Цинсюань глупо похихикивает, сидя напротив странного человека. — Я не… при чем тут я? Это моя знакомая, она просто… — Ты тоже сгодишься. И да — куда ты убежишь, ты ж весь калечный, — мужчина говорит тихо, но Хэ Сюань слышит каждое его слово со своим обостренным слухом. Ши Цинсюань смеется, на грани паники, неловко отшучиваясь на сальные оскорбления своего оппонента. «Почему ты так туп, что потащился сюда, на это идиотское приглашение?» — устало думает Хэ Сюань. В следующее мгновение его рука выворачивает запястье того, кто так неосмотрительно потянул руку с ножом, угрожая бывшему божеству. — Тебе никто не позволял к нему прикасаться, разве нет? — рука мужчины ломается с тихим хрустом и тот падает со стула, завывая от боли. «Что же ты за гребаный псих»?! Хэ Сюань даже не поворачивается в его сторону, вместо этого непроизвольно протягивая руку в сторону Ши Цинсюаня. К его изумлению, человек кладет свою ладонь в его — сразу и безоговорочно. Его тепло почти обжигает, сам Повелитель Ветра смеется и произносит «спасибо». Не узнал, что ли? Они выходят — под изумленные взгляды собравшихся, Хэ Сюань оборачивается на секунду и бросает на стол золотой лист, без оговорок платя за все разом. Ши Цинсюань очень напряжен, это чувствуется во всех его движениях. Очень внезапно — но они просто идут куда-то по улице, не говоря ни слова, под мелким, только начавшимся дождем. Хэ Сюань не знает, что можно еще сказать или сделать. Он неожиданно останавливается и снимает с себя накидку, отдавая человеку. — Простудишься. Ши Цинсюань смотрит на него расширившимися глазами. — Не нужно… я правда… — на его прекрасном лице отражается почти мучение. — Если… мы переждем дождь где-то за чаем, ты не будешь против… составить мне компанию? Повелитель Ветров неловко усмехается. — Я больше не смогу составлять компанию в таких вещах. Мне не хватит денег даже на чай, — он машет рукой, явно собираясь уйти прямо сейчас, обеспокоенно оглядываясь по сторонам. — Я… буду рад, если ты посидишь со мной, — эти слова даются Хэ Сюаню непросто, но, кажется, это работает — бывший бог, как-то весь сжимаясь, согласно кивает головой. В кафе Хэ Сюань заказывает целую гору блюд и вина — в основном то, что обычно брал в таких случаях сам Ши Цинсюань в те времена, когда был богом. — Не нужно… не нужно… — тот сидит, ни к чему не прикасаясь, просто глядя на стол. — Как знаешь. Если тебе страшно — я отведу тебя в храм, и мы закончим с этим, — Хэ Сюань говорит ровно и спокойно, в то время, как в районе груди все готово перевернуться. Ши Цинсюань ужасно исхудал за это время, на нем грязная, рваная местами одежда, он весь и всегда выглядит так, будто только что вылез из пыльной лужи. Но спроси Хэ Сюаня, кто самый красивый из смертных и бессмертных — и он укажет на бывшего Бога Ветра, даже не задумываясь. — Я вовсе не боюсь тебя. Спасибо, что ты спасаешь меня, даже ненавидя. Я до сих пор не смог придумать, как искупить все, что я сделал тебе. — Приходи завтра на центральную площадь, — Хэ Сюань выпаливает это сходу. — Проведи со мной день. Я… прошу тебя. Если ты хочешь. Если ты боишься — то не приходи. Ши Цинсюань гаснет и закрывается на глазах. Хэ Сюань до зубовного скрежета хочет прижать его к себе, не отпускать так долго-долго — но. У него больше нет никаких прав на такие поступки. Неожиданно Повелитель Ветра берет в руки чашку и делает небольшой глоток. — Очень вкусно. Он съедает еще пару кусков мяса и каких-то овощей, все еще держа палочки с невероятным, почти королевским изяществом, которое так странно контрастирует с его видом и одеждой. Хэ Сюань смотрит на него, не отрываясь. Ши Цинсюань явно голоден, но сдерживает себя. Он заканчивает с едой, допивает свой чай — Хэ Сюаню сейчас неинтересна даже еда. — Ты… дойдешь со мной до храма? — глаза Ши Цинсюаня яснее звезд на небе, такие яркие, что демон снова слепнет от его сияния. От его улыбки — которая в этот раз точно предназначена ему. — Разумеется. — он оплачивает стол, и они снова выходят — уже в ночную прохладу — Ши Цинсюань вдруг разражается смехом, и не может остановиться. Плохой признак. — Не бойся. Я ведь рядом. — Хэ Сюань сам не знает, почему это говорит. Его «я рядом» звучит, как фраза убийцы. Как слова из кошмара, что приходит ночами. Его присутствие в жизни человека выглядит, как проклятие. Улицы темны, и лишь редкие фонари освещают их. — Покажись мне? — неожиданно проговаривает Ши Цинсюань сквозь смех, почти задыхаясь. — Ты же не сможешь спать сегодня, если я это сделаю. — Если я хочу провести с тобой день, то должен знать твое лицо! — к нему вдруг возвращаются привычные нравоучительные интонации, и Хэ Сюань едва сдерживает себя, чтобы не прервать его речь поцелуем. Все выходит чуть легче, чем он думает. — Я вижу, что ты боишься. Не нужно, — Хэ Сюань старается говорить сейчас мягче, настолько, насколько это кажется ему возможным. — Но, М… — Ши Цинсюань неожиданно запинается, опуская голову. Демон усмехается едва заметно. Как он сможет починить то, что сломал? Это сложнее, чем чинить веер, сложнее, чем осуществить свою месть. Сложнее, чем играть десятки и сотни ролей на Небесах — все они до одной предназначались ему, Повелителю Ветров. Он вздыхает, за секунду возвращая себе свой истинный облик — лицо, прическа, одежда — все это меняется на глазах. Как Хэ Сюань может отказать своему единственному Богу? Тот, как и ожидалось, бледнеет и меняется в лице, инстинктивно делая шаг назад. — Я не хотел… — в голосе демона звучит извинение — но он точно знает, как жутко он должен выглядеть для того, кто стал его жертвой. Ши Цинсюань неожиданно закрывает глаза и резко делает шаг вперед, скороговоркой произнося только: «Ты убьешь меня, убьешь меня, убьешь меня», — его колотит от ужаса, и теплые руки обхватывают демона вокруг талии. — Нет, — только и может выговорить Хэ Сюань, замирая в его объятиях. Сколько их было — еще более резких, неожиданных — Повелитель Ветра хватал его вот так, когда ему вздумается — в любом своем радостном взбалмошном порыве. Это порой выводило из себя. Но последние годы — не хватало Хэ Сюаню, словно воздуха. — Я не должен был вмешиваться в твою жизнь. Я не должен был приходить и пугать тебя снова… — Я… кажется, не мог прекратить думать о тебе, — его человечески руки от чего-то вечно грязные, в порыве своего самоуничижения бывший бог даже не трудится немного следить за собой — но Хэ Сюань хочет перехватить его ладони, целовать каждый палец на его руке, не выпускать его… Он неловко кладет руку на его плечи — теперь и это сложно — кто знает, как отреагирует на это тот, с кем несколько лет назад демон расправился столь жестоко? Ши Цинсюань не шевелится — он ужасно исхудал за эти годы, и Хэ Сюань чувствует ладонью каждый позвонок. — Я… кажется, не мог не скучать по тебе… Это очень глупо! — он снова разражается хохотом, и Хэ Сюань не выдерживает, прижимает к себе ближе, не решаясь резко шевелиться или делать необдуманных поступков. Он отпускает человека нехотя — мог ли демон представить, что его жертва так легко согласится… что он смог простить его за чудовищный обман, за убийство брата, за все, что произошло между ними? Хэ Сюань терпеливо провожает его до храма. Теперь они идут молча — Ши Цинсюань подволакивает ногу. Почему-то смотреть на это всякий раз больно настолько, будто это сам демон переломал себе все конечности. Повелитель Ветра непривычно задумчив. Опасно молчалив. — Я. Просто счастлив буду, если завтра ты придешь на площадь. К статуе Гуаньинь. — На площади нет никакой статуи, — Ши Цинсюань настораживается. — Есть. Приходи — и увидишь сам. Бывший Повелитель Ветров наклоняет голову. — Спасибо, — он мучительно-краток сегодня. В давно мертвом сердце Хэ Сюаня пронзительно и непривычно разливается тепло. *** Он сдерживает обещание и приходит утром — не один, а в сопровождении уже знакомой Хэ Сюаню женщины и высокого, в таких же грязных лохмотьях, детины. Хэ Сюань выглядит иначе — его настоящие черты вполне угадываются в лице молодого господина из хорошей семьи — такой образ от чего-то показался ему довольно удачным. Он даже не смотрит в сторону очередных «друзей» Ши Цинсюаня — тот, кажется, патологически не умеет оставаться один. Даже это замечание от чего-то разливает странное тепло в сердце демона. Он видит статую — высокую, в четыре человеческих роста Гуаньинь — и столбенеет, глядя на ее метелку в руке и слишком радостное, улыбающееся лицо. — Это… — Хах, гляди, старина Фэн, ведь была бы на тебя похожа, если бы ты был девушкой! — Хахах, что за ерунду ты городишь! — Ши Цинсюань заливисто смеется и отмахивается здоровой рукой. Смеется им. Улыбается им. Оборачивается к Хэ Сюаню — и тот ловит в его глазах почти ужас. — Ладно, увидели мы твоего «старого друга». Эй, попробуешь только тронуть Фэна — я тебе все кости пересчитаю, — здоровяк сурово смотрит на Хэ Сюаня, и тот равнодушно пожимает плечами. — Я не собираюсь причинять ему зла, — неохотно проговаривает демон, будто ленясь тратить лишние слова. Через мучительные минуты, объятия, снова смех — и снова не-для-него — спутники Ши Цинсюаня удаляются. — Это что такое? — неожиданно недовольно говорит он, тыча пальцем в статую. — Люди приносят ей молитвы. Видят ее — и с ней твоя сила растет. — Ты… — Ши Цинсюань не находится с ответом. — Я действительно так думаю, — Хэ Сюань понятия не имеет, какое сейчас выражение на его лице — но Цинсюань мрачнеет. — Я не имею никакого отношения к богам. У меня нет никакой необходимости в этой силе. — Ты помогаешь людям — и они верят в тебя. Разве не так это все время работало? — Как ты вообще сделал это? «Задолжал целую гору золота за ту работу, которую не хотелось делать другому непревзойденному», — думает Хэ Сюань, произнося: — Попросил одного знакомого. Ши Цинсюань качает головой. — Это… спасибо тебе, — он стал задумчив сразу, как ушли его товарищи, впав в странную, такую непривычную для Хэ Сюаня меланхолию. — Что же. Пошли гулять — разве не для этого ты меня звал? — он неожиданно вскидывает голову и улыбается. Тепло-тепло — иначе он и не умеет — и снова не ему, — отводит глаза в сторону, будто даже боясь взглянуть на его поддельное лицо. «Ты не переставал быть богом никогда. Даже когда я переломал, убил, уничтожил твою душу — разве не это твое настоящее бессмертие»? Хэ Сюаню из рук вон плохо даются слова — он все надеется, что Ши Цинсюань снова прочитает их в его взгляде — но тот больше не смотрит в его лицо, избегает контактировать с ним взглядом. Он воскрес и встал на ноги — еще немного, и Повелитель Ветра позволит себе вновь вернуться в божественный стан — но пока что… пока что для Хэ Сюаня у него есть одно лишь чувство — страх. Они выходят за город — Ши Цинсюань остается прекрасным даже с его ранами, в потрепанной одежде и со спутанными волосами — так прекрасен, что Хэ Сюань хочет бесконечно стоять перед ним на коленях, бесконечно ощущать его тепло. — Ты убьешь меня? — он говорит это неожиданно спокойно и как-то очень нежно, остановившись на тропе, ведущей в лес. — Прошу только — не трогай остальных людей. Пусть за свои грехи страдаю только я. — Бывший бог непривычно, странно серьезен — будто действительно подготовился к казни. — Ты совсем рехнулся? — Хэ Сюань морщится, не ожидая, что Повелитель Ветра снова примется за свое. — Вот что. Давай раз и навсегда закроем этот вопрос. Дай мне руку. Ши Цинсюань вздрагивает, но протягивает послушно — его кожа потемнела и огрубела от тяжелой жизни бродяги, но все, что хочется сейчас демону — целовать его руки. Он достает серебряный браслет, кованый, но легкий, с черной жемчужиной в середине. — Как-то раз ты дал ее мне — видишь, теперь я возвращаю то, что принадлежит тебе. — Не помню такого, — Ши Цинсюань замирает и закусывает губу. — Я помню. Я… изменил ее немного, но не знаю другого места и другого хозяина для этой вещи. Если случится так, что ты решишь, что я хочу убить тебя. Твоих друзей. Причинить тебе боль. Просто решишь, что ненавидишь меня и я не достоин жизни — порви этот браслет, растопчи его. Тебе он сразу подчинится. — Это что такое?! — Повелитель Ветра будто не верит, таращась на свою руку. — Я вернул твой веер. И это тоже — твое теперь. — Это… — Я ударю тебя, если ты скажешь еще раз о моей ненависти, — Хэ Сюань надеется, что Ши Цинсюань, так хорошо знавший Мин И, поймет и эту его интонацию, — Как я еще могу сказать тебе? — Я… — Ши Цинсюань, кажется, не находит слова — впервые он смотрит прямо в его лицо, кажется, теряясь от паники. — Я… Хэ Сюань поднимает руку, но не думает бить — нежно ведет по его щеке. — Если я пугаю тебя — ты знаешь, как решить эту проблему. Тебе не придется проливать кровь — я уверен, что любое твое решение будет правильным. Ши Цинсюань выдыхает, нервно и тихо. — Я чувствую, что вся моя жизнь была неправильной. Что только теперь — сейчас — я живу, как мне было суждено. — Тебе было суждено жить в богатом доме, купаясь в роскоши, — бросает Хэ Сюань. — А я был слишком ослеплен… Слишком глуп в своей ненависти. Ши Цинсюань качает головой и… снова берет его за руку — уже сам. Хэ Сюань вздрагивает. — Прости-прости… — человек отпрянул и замахал рукой — вторая у него всегда теперь на перевязи — и Хэ Сюань, к своему сожалению, знает причину этого. Он резко шагает вперед, берет его ладонь и подносит к губам. — Я буду ждать как угодно долго. Этот странный бог простил его сразу же — куда там, даже не таил на него зла, вместо этого выплеснув всю свою обиду на себя самого. Но кто по-настоящему затащил его в этот капкан? Кто сломал, раздавил его? — Не нужно… не нужно статуй, не нужно твоего… я не… — он не отнимает руки, но начинает снова бормотать что-то не связно. — Это не статуя Повелителя Ветра. Не думай о ней. Если я пугаю тебя — я уйду. Одно твое слово — я сделаю, как ты скажешь. — Подумать только, он говорит это своему злейшему врагу. Говорит это тому, кто… да к черту, говорит это самому прекрасному небожителю, которого встречал за все пять сотен лет после своей жизни. И этот прекраснейший из небожителей… все равно подходит и обнимает его, заставляя замереть. — Ты никогда не показываешься мне в своем облике! — вдруг заявляет он. — Говоришь, что выполнишь любую просьбу, но я не могу видеть тебя. Хэ Сюань выполняет обещание — тут же и черты, и одежда его меняются. Ши Цинсюань льнет к нему тут же. — Если тебе важно — я простил тебя. Давно простил. Все, что ты сказал или сделал за это время для меня — искупило твою вину давно. Просто я придурок, — и тут Повелитель Черных Вод делает почти невероятное — и улыбается ему, только уголком губ. «Ну же. Это ведь то, что ты хотел услышать»? «Скажи мне что-нибудь, скажи, что тебе стало легче от этого». Ши Цинсюань продолжает молчать, а потом плачет совершенно безутешно — но демон продолжает держать его в объятиях, едва касаясь. Они встречаются так еще несколько раз — Ши Цинсюань подходит уже к окраине города, Хэ Сюань ведет его куда-то на морской берег или лес. Каждый раз он выглядит все лучше, разговаривает все больше и спокойнее. Повелитель Ветра теперь улыбается Ему — ужасному демону, самому страшному из своих кошмаров. Не «лучшему другу Мин-Сюну», не прислужнику на Небесах, не усталому бродяге — жуткому демону, который предал его, который убил его любимого брата… Он смеется рядом с ним — как дуновение ветра в раскаленной пустыне. Он касается руки — как прикосновение нежного бриза над черным болотом. Он идет рядом с ним, прихрамывая на ногу — лечить ее он не желает с остервенелым упорством — и Хэ Сюань уже почти не помнит о своей ненависти. Ши Цинсюань изменился за это время — от привычной веселости он часто переходит к неожиданной задумчивости, то вдруг вздрагивает от чего-то, а иногда просто отходит в сторону, давая понять, что хочет быть один — и Хэ Сюань ждет его каждый раз, послушно не принимая чужих обликов вне города. Не даря ему подарков открыто — хотя продолжает оставлять еду, вино и деньги тут и там. Так проходит год — почти ничего не меняется — кроме того, что демону кажется, что его сердце снова начало биться. Это иллюзия, но она была так приятна, что Хэ Сюань не смог от нее отказаться. Повелитель Ветра каждый раз соглашается на большее. Пройти к морю. Посмотреть другой город, пройдя вместе с демоном через ворота заклинания. Через год — он так и не оставил своих «друзей», продолжая жить там же, в заброшенном храме — но дважды в неделю приходит на «их» место — сначала испуганный и нерешительный, будто на казнь идущий. Со временем он привыкает и к встречам — и вот уже снова весело машет демону здоровой рукой, смеется при встрече. Хэ Сюань не знает, каким богам нужно молиться за это. В других городах они гуляют, смотрят на местные достопримечательности — почти как раньше. Иногда останавливаются в тавернах — Ши Цинсюань во все глаза смотрел на одну из таких, и Хэ Сюань почти потащил его туда — ему не слишком нравились подобные заведения, но нравилось, когда глаза бывшего бога загорались особенным восторгом. Ши Цинсюань менялся, хоть и постепенно. Хэ Сюаню, на самом деле, всегда было плевать, как он выглядит — мужчиной, женщиной, блистательным божеством или полубезумным нищим — черное и мертвое сердце его словно снова бьется только при звуках его голоса, при каждом — будто случайном — прикосновении. Сначала бывший бог согласился принимать ванну в постоялых дворах. «Иначе тебя не пустят туда, подумают, что ты им вшей потом по всем кроватям заведешь». В первый раз Ши Цинсюань расхохотался, но согласился пойти в купальню. Он даже перестал выглядеть бродягой — скорее, молодой человек из не очень богатой семьи. На новую одежду он тоже согласился, правда, «самую дешевую». Они спали в разных кроватях — Хэ Сюань не смел даже предлагать иное. Пока в одну из ночей его взбалмошное божество само не спустилось к нему, просто без церемоний улегшись рядом. — Что тебе надо? — демон замер от теплого прикосновения. — Я замерз! — настойчиво заныл Ши Цинсюань. — Ого! Твое сердце правда не бьется! — бог понял, что сказал лишнее, и явно напрягся. — Заткнись. — Хэ Сюань сказал это ровно и бесцветно, кладя ладонь на спину своему… врагу? Тот попытался приподняться. — Заткнись и спи спокойно, раз пришел, — Демон вдохнул запах его волос и провел пальцами по мягким прядям. Он старался не двигаться лишний раз — переломы на руке и ноге порой заставляли помнить о себе, а ему не хотелось навредить Ши Цинсюаню. Утром он старается так же не двигаться, слушая его дыхание, ощущая, как мерно бьется его сердце — сердце человека. Какая ирония. — Сюань-эр, — говорит он, проснувшись и потягиваясь — бесцеремонно и нагло, как раньше. Только имя произносит другое — для него, кажется, больше нет разницы, кто перед ним — его «лучший друг» Мин-Сюн, или проклятый демон, убивший его маленькую семью. — Ты не боишься меня? — Нет. Зачем? Какая разница — я ведь все равно тебя знаю слишком давно. И я всегда знал, что ты очень хороший человек — смотри-ка, я никогда не ошибаюсь в людях, ахаха! — он произносит это так глупо и уверенно. Так… Хэ Сюань даже не пытается скрыть от себя это тяжелое, сладкое и мучительное ощущение. Он приподнимается, не разрывая объятий. Ши Цинсюань очень ошибся — демон Черных Вод никогда не был «хорошим человеком». Они завтракают вместе — Ши Цинсюань, ранее привыкший платить и за себя, и за толпу очередных «друзей» иногда кажется немного растерянным. В нынешнем обществе вопроса об «оплате» даже не стояло — не было и таких понятий. — Мне неловко, что я тут ем вкусную еду, а мои друзья в это время… Хэ Сюань прищуривается. — Позови их в свой дом. Там слуги будут готовить для них лучшую еду, и все в этом роде. — Какой еще дом? — Ши Цинсюань расхохотался. Тот храм? Они и так там живут! — Я не говорил тебе пока. Я купил… небольшой дом. На случай, если ты захочешь жить не на улице. Ты можешь приходить туда, когда хочешь. Уходить, когда хочешь. Приводить туда хоть толпу твоих последователей — там всегда будет еда, крыша над головой и вот это все. Все, что принадлежит тебе. — Но… Сюань-эр, не нужно! Я… как я расплачусь с тобой? И да — они не последователи, они — мои друзья! Я просил не называть их так! — Считай, что я оплачиваю долг перед тобой. Неважно, какой. Конечно, друзья — с ними ты и так проводишь времени куда больше, чем со мной, — тут он улыбается, едва заметно — но все равно заставляет Ши Цинсюаня округлить глаза и тыкнуть в его сторону палочкой. — Да быть такого не может, ты снова улыбнулся!!! — потрясенно восклицает он и радостно хохочет. Постройку, о которой они говорили, Ши Цинсюань упорно игнорировал, даже узнав, где она находится. Но люди там стали появляться — те, кто пришел в город бродягой впервые. Сам бог упорно продолжал жить в своем храме. *** Он согласился на это спустя еще полгода. Сел на кровати, прямо и напряженно, непривычно молчаливо. Хэ Сюань понял, что может делать сейчас все, что взбредет в голову. И он садится на колени перед своим божеством, осторожно приподнимая искалеченную ногу. Целует его пальцы, медленно ведет языком по подъему, касается губами лодыжки — Ши Цинсюань, кажется, почти не дышит в эти мгновения. Демон осторожно направляет духовную энергию — через мягкий шелк его кожи, совсем немного… Гладит ладонями голень, едва касается колена, через энергию чувствуя его повреждения, которые бывший бог так упорно отказывался исцелять. Неправильно и не до конца сросшаяся кость, порванные связки, так и не зажившие даже спустя несколько лет. — Будет больно сейчас. Потерпи. — он проводит пальцами по задней чувствительной части колена, ведет ладонью дальше по бедру — слишком мучительно, слишком нежно… снова быстро проходит вниз, стараясь как можно быстрее, одной энергией, сломать кость, поставить в нужное положение и снова зарастить. Стараясь не обращать внимание на дикий крик — придурок даже выплюнул ту палку, которую должен был кусать, что ты будешь делать! — Все. Все прошло. Все хорошо. — демон прижимает к себе свое божество, нежно-нежно — тот в ответ цепляется пальцами в плечи со всей силы, сжимает и тянет на себя. — Сюань… Сюань… — глупо, но ему, кажется, просто нравится произносить это имя, так похожее на его собственное. — Спасибо! — Хэ Сюань сам осторожно ложится на кровать, позволяя человеку практически растянуться на себе, едва ни душа в объятиях. — Ты знаешь? Я люблю тебя. — его лицо все в слезах, но он снова смеется. — Не неси ерунды. Я только что сломал тебе ногу. — Но теперь она здорова, ведь так? — и он сгибает ее — как-то особенно элегантно, Ши Цинсюань любую нелепую ерунду может делать с какой-то чарующей, королевской грацией, которая порой заставала врасплох Хэ Сюаня еще на Небесах. Он и сам не замечал, как божественная сила по крупицам начала возвращаться к нему — из-за молитв внезапно появившихся верующих, которые просили о благополучии, о тех, кто попал в сложную ситуацию — обедневших, потерявших своих родных и возлюбленных. Его силы были малы — любой заклинатель средней руки, пожалуй, победил бы его в поединке. Однако… Хэ Сюань чувствовал и замечал это. Испытывая… что-то, что можно было назвать «радостью». Глупый бог мягко заключает его в объятия и целует куда-то в шею. Мертвый и холодный — Ши Цинсюаню, кажется, снова наплевать. — Спи. Я устал до безумия, — ворчит Хэ Сюань, и божество уже почти привычно ложится на его грудь — теперь уже свободно закидывая ногу почти ему на бедро. *** Руку он соглашается исцелить чуть позже. И происходит это совсем уж внезапно — как и все, что произошло в тот вечер. Вечер, когда бог — теперь уже получивший свой статус почти полноправно — и словно приросший к этим своим бродягам — как недовольно думал Хэ Сюань… собрал. Черт возьми. Всю компанию. Ведь у него теперь были деньги — его изначальная судьба, судя по всему, подвела только тогда, когда он добровольно отверг ее. Беднякам было плевать — они кутили на деньги «старины Фэна» так же весело, как и в ту пору, когда у того из имущества были одни вши и все, что он мог им принести — это скудная выпрошенная похлебка. Его божество ужасно громко смеется. Его божество ужасно ярко улыбается. Его божество — самое прекрасное из созданий, которых видел Хэ Сюань. Почему только понял он это так поздно… Его божество… ужасно быстро напивается — понял демон спустя полчаса, когда новоиспеченный покровитель всех страждущих вис на нем, неся какую-то ахинею и пьяно хихикая. Когда уже за дверью номера почти прижал демона к стене, абсолютно бесстыже потираясь о него всем телом. — Я… мне было неловко сказать… — Заткнись, — Хэ Сюань действительно затыкает его — поцелуем, и тело Ши Цинсюаня легко обмякает в его руках. Его кожа — божественный шелк, его запах — цветов и утреннего тумана, и сейчас этот бог — целиком в его руках. Нежно стонет прямо в ухо, сладостно выгибаясь под касаниями рук, почти до боли прикусывает кожу на шее, смыкает свои изящные руки на шее, прижимает к себе крепче… Его не очень удивило, что в гостинице было масло и даже смазка — и откуда придурок знал, где они должны быть… Он берет божество грубо, не сдерживаясь, то переворачивая на спину, то ставя на колени, заставляя сжимать рукой спинку кровати. Покрывает его спину поцелуями, ласкает его рукой — Ши Цинсюань уже почти кричит — это было бы скорее смешно, если бы поток желания не накрывал демона с головой, заставляя ловить каждый стон и вскрик его самого прекрасного, самого бесподобного, самого… Хэ Сюань не знает, как еще выразить это — но знает, что Ши Цинсюань, как раньше — как в те забытые времена — понимает его даже без всяких слов. Скорее даже — вопреки его словам. Демон проводит рукой по животу, по груди, слегка сжимает в ладони его член, проводя от основания до головки, двигая рукой все быстрее, и стараясь входить осторожно, с трудом сдерживая себя, не желая причинить боль. Чувствовать его изнутри, касаться его горячей кожи, слушать его прерывистое дыхание и прижимать к себе, стараясь едва ни полностью касаться своего божества, прекраснейшего среди всех. Божества, которое он так беспощадно сверг со своего предъестала… и которое оказалось невозможно было свергнуть. В крови, в грязи, или в легких дорогих шелках — он одинаково прекрасен, и его доброта, его прекрасное сердце… Хэ Сюань рывком переворачивает его на спину, покрывает поцелуями лицо и шею — Ши Цинсюань не смеется привычно, весь уже распаленный страстью, с покрасневшим лицом и сбившимся дыханием. Он тянется к нему еще ближе, сам целуя демона, и поцелуй этот — как прикосновение нежной утренней росы. Хэ Сюань прижимает его к себе, утыкаясь лицом в черный шелк волос. Он никогда не заслуживал таких благословений. *** «Когда появляются первые почки на деревьях, когда распускаются первые цветы на ветвях, тогда в мир смертных приходит государыня Фэн Ши — и приносит всем свою любовь и теплоту. Любовь ее к живому безгранична — она жалеет и привечает каждую мошку в воздухе, каждый цветок в поле и даже нас, нищих и обездоленных», — старик сидел, попивая чай, на полу в особняке, и мерно вел свой рассказ. «Если тебе повезет прийти в ее храм — то, возможно, сумеешь увидеть ее саму. Говорят, что красота ее так же безгранична, как и ее доброта». — А ты сам-то её видел?! — паренек в драной, но довольно чистой одежде вскинул руку, чтобы привлечь внимание. — Я-то? Конечно, нет! Но видел мой прадед — в то время, когда госпожа Фэн Ши спустилась к людям, чтобы узнать их боль и лишения. Но даже тогда она была весела и прекрасна! — О, будешь тут прекрасной, когда три недели только в лужах мылась! — паренек почти неприлично хохотнул. — Помолчал бы! — старик махнул рукой. «Всю весну и лето госпожа Фэн Ши путешествует по свету, и щедрость ее так же велика, как красота ее и доброта. Ничего не жаль ей для людей! И даже ужасный повелитель Страны Мертвых, демон Черных Вод, не смог противостоять ей!» — Да ну? Они что же, дрались? — юноша толкает локтем в бок сидящего рядом. Молодой мужчина рядом с ним, казалось, спал — он недовольно прищурился от бесцеремонного прикосновения и покосился на соседа. — Нет. Сначала демон Черных Вод сильно невзлюбил богиню — за то, что она несла людям свет и тепло… он решил ее сгубить и сверг с небес! — О! — молодой собеседник вытаращился на него. — Но, на самом деле, он давно был уже влюблен в богиню весны, покровительницу всех страждущих, но знал, что она не смогла бы жить в его царстве вечной ночи. Но! Она была так светла и прекрасна, что сумела разбудить любовь и весну даже в сердце Повелителя Мертвых, вот так! — рассказчик многозначительно поднял палец. Мужчина, сидевший рядом с разговорчивым юношей, неодобрительно фыркнул. — Нуу, сам Повелитель Мертвых — ведь тоже очень хороший, да? — юноша прищурился, глядя на старика, — Если он привечает души умерших, да следит за покоем тех, кто не сумел уйти на перерождение — то, может, он и сам чем-то похож на государыню Фэн Ши, да только охраняет мертвых, так же, как она — живых?! — Возможно, — старик задумался. — А они поженились в итоге? — парень снова громко рассмеялся. — Ну конечно же! Всем ведь известно, что госпожа Фэн Ши — супруга господина Хэ Сюаня, — после этих слов молодой бродяга издал торжествующий вопль и едва ни упал на пол от смеха. Рассказчик странно покосился на него и недоуменно вздохнул. «Много лет так заведено, что весной госпожа приходит в мир смертных. А поздней осенью возвращается к своему супругу — повелителю царства мертвых. От того и меняются времена года». *** — Придурок, тебе так хотелось послушать? — Ну конечно! — Ши Цинсюань рассмеялась — смотрии, я твоя супруга — госпожа Фэн Ши! — У меня нет никаких супруг, — Хэ Сюань выдохнул, отвернувшись. — Да что такое ты говоришь? — и он почувствовал, как пара мягких рук обвила его шею, а грудь буквально прижалась к нему. — Я должен повторять? — демон повернулся, не нарушая объятий, и прижал девушку к себе — в женском облике Ши Цинсюань едва доставал ему до плеча. — Кстати, я считаю, что тот старик сказал правду. О тебе. — Ого! Это целый комплимент от тебя! — бог расхохотался. — Кстати, в каком облике мне лучше? Если хочешь, я… — Мне плевать, — Хэ Сюань снова резко бросил это. — Ну, снова ты… — И так, и так очень красиво, — сдается демон, прижимая к себе свое прекраснейшее божество.