люблю тебя меньше, чем вчера, но больше, чем завтра.

Его всегда привлекала свобода. Может быть, поэтому у нас ничего не получилось. Отношения, в его понимании, были основным препятствием к удовольствиям жизни, а не их причиной, фатальной ошибкой, которую кому-то не посчастливится совершить, а любовь — ничто иное, как синоним к слову боль. Сейчас он стоит в паре метров от меня в компании очередной симпатичной девушки. Среди толп танцующих людей, в этой шумной и мрачной атмосфере, в одном из бесчисленных сеульских клубов, где, казалось бы, едва ли можно хоть кого-то распознать, я вижу Его. Где-то на фоне я слышу громкую музыку и до меня доносится чересчур навязчивый голос бармена, который настойчиво интересуется уже не первую минуту, что я буду заказывать. Продолжая игнорировать всех и вся, я мимолетно кидаю взгляд на светлеющее ночное небо и невольно подмечаю, что это в его стиле — выбирать самое дорогое, буквально кричащее своей вычурной роскошью место, чтобы затем утопать в этом изобилии пафоса и напускного люкса. Когда-то я наивно восхищалась подобными заведениями, выделяя его прекрасный отличительный вкус, а вместе с тем глупо доверилась его же выбору друзей — людей, напрямую олицетворяющих эти жалкие, пропитанные алкоголем и дымом сигарет цирки, которые по-детски пытаются прикрыться повальным количеством денег, и их видимо настолько некуда девать, что они без надобности решили поставить здесь пять широких бассейнов, вместо одного, и доверху забить ничем не отличающиеся друг от друга семь этажей кучей барных стоек, половина из которых, я не сомневаюсь, даже не будет заполнена. Ладно, стоит отдать должное этому замечательному клубу за просторную террасу, на которой я не так ярко чувствую ставший до одури родным запах перегара и смесь многочисленных приторных женских духов. А свежий воздух мне сейчас нужен пиздецки сильно. Иначе я просто не вывезу этот отвратительный вечер. Раньше я грезила оказаться среди местной элиты, стать ее частью, и это желание возросло в разы, когда я познакомилась с ним. Но стоило мне погрузиться в этот грязный, желчный омут с головой, я осознала: мне хватило лицемерия и переоцененных понтов на всю оставшуюся жизнь. В этой душной прослойке общества мне, слава богу, места не нашлось...но тогда почему в данный момент я нахожусь в его самом эпицентре? Ах, да. Я ведь хотела попрощаться. Но нет, не с ним, а со своими невзаимными чувствами, причиной которых стал он. Однако, они для него никакой ценности не имели, поэтому он с феноменальным успехом их изуродовал. Пережевал и выплюнул. Смешал с грязью своего мира. Но мне уже почти не больно. Сегодняшний вечер должен стать заключительным аккордом, последним штрихом, концом мелодрамы, которая уже успела превратиться в трагедию. Так давай уже, блять, покончим с этим. Я продолжаю смотреть на него в упор, и со стороны может показаться, что в мыслях я с увлечением раздеваю его. Если бы не факт того, что мне давно неинтересно. В действительности, все, что в наших отношениях раньше казалось мне чертовски интимным — пустячное наличие его руки на моем бедре во время очередной трапезы в ресторане; жаркое дыхание прямо в жилку на моей шее, невидимое для других, но чересчур примечательное для меня; и классика: излюбленное им многозначительное облизывание губ — потеряло всякий смысл. Он что-то говорит своей собеседнице на ухо, а она лишь смеется. Эту особу определенно можно было назвать вульгарной, даже пошлой. Совершенно безвкусной, но без сомнений привлекающей внимание. В особенности мужское. Не похоже на него. Он всегда был принципиально дотошным касательно женщин. Редко нашего принца можно было встретить в компании девушки, неравной ему по статусу. Я — одно большое исключение. Какая честь. Ее глубокое декольте, не в меру короткая юбка и его чертова рука на ее талии. Но взгляд… Его взгляд оставался все таким же безразличным, пустым и до тошноты острым. Он никогда не показывал своих настоящих чувств, а его умению сохранять свое ледяное спокойствие и отстраненность можно было только позавидовать. Сначала я была уверена, что все это — лишь маска, качественные декорации, профессионально им используемые, в надежде не стать беспомощной жертвой, окруженной прожорливыми хищниками. Напускное равнодушие — лучшая защита. С такими неинтересно играть, ведь они проигнорируют попытку их уничтожить, не покажут свои истинные чувства, не распахнут душу, даже если их задеть за живое. Но я глубоко заблуждалась: он не притворяется. От него за версту несет арктическим холодом, и дело тут даже не в моей больной фантазии. Он пропитан апатией, причем самой что ни на есть натуральной. Она уже стала его привычным местом обитания, его верным и, не сомневаюсь, что единственным, проводником до гроба. И вам может показаться, что я описываю классического среднестатистического бэдбоя из вылизанных вдоль и поперек, шаблонных подростковых фильмов, но будьте осторожны, не совершайте моих ошибок. С такими, как он, лучше никогда не делать поспешных выводов. Тут стоит думать дважды. А лучше — трижды. Этот уникальный экземпляр не то что плохишом назвать язык не поворачивается, его, в целом, как человека, рассматривать не стоит. Он — что-то явно неземное, не божественное и не дьявольское. Что-то совершенно иное, не причисляемое ни к каким группам, индивидуальное, выбивающееся из стандартов и ломающее стереотипы. Но при этом уже давно не живое, если таковым когда-то и являлось. Ходячая загадка. Путь к его мыслям закрыт для всех, а к сердцу — и подавно. Даже для меня. Особенно для меня. Хоть что-то осталось неизменным, помимо его вечной бесстрастности и отчужденности. Я медленно перебираю в руке серебряную цепочку сапфирового браслета, который он подарил, дабы выразить мне свою искреннюю бескорыстную любовь. Смешно. В теории все должно было выглядеть именно так, но на практике эта его "любовь", которую даже обыкновенной симпатией было сложно назвать, ни гроша не стоила. Сплошная фальш. Жуткий цинизм. Дешевый спектакль, который только мне одной дорого обошелся. Мы расстались пару месяцев назад, и, должно быть, мне пора всё забыть. Я не могу позволить себе такую приятную роскошь, как сочувствие к самой себе. Хватит жалеть себя. Ему несвойственны сантименты, так не пристало и мне сокрушаться над тем, что сломано. Надо собраться, взять себя в руки, отпустить и... забыть. Но... Как я могу забыть его ободряющие слова поддержки в тяжелые дождливые дни, казавшиеся на тот момент чистосердечными, и из-за которых ко мне действительно возвращалось желание жить? Как я могу забыть его гортанный, местами хриплый голос, у которого была уникальная способность успокаивать меня вмиг? А самое главное — как мне забыть дорогу в этот гребаный клуб, полный пьяной молодежи, неонового света и запаха его осточертевшего одеколона? Как мне забыть…Его? Нет, сегодня определенно не траур. Сегодня праздник, торжество. День, когда придет конец отягощающей меланхолии и начнется новый жизненный этап, у которого несомненно будут все шансы оказаться счастливым, назло предыдущим. Сегодня всё закончится. Так же мимолетно, как и началось. Я отпущу. Только он мог заявить о том, что больше я ему не нужна, по телефону. Совершенно не волнуясь о том, как глубоко растут корни моей любви к нему. И этот минутный телефонный разговор стоил месяцев бессонных ночей, трясущихся рук и разбитого израненного сердца, которое когда-нибудь заживет, реабилитируется. По крайней мере, должно. Он никогда не понимал мою сентиментальность и излишнюю заботу о других. Как и я, наверное, никогда не пойму его равнодушие и этот блядский эгоизм, что так ему идет. Полные противоположности, которым не посчастливилось столкнуться друг с другом не в то время, не в том месте, не в той жизни. Дело близится к рассвету. Музыка всё играет, людей становится всё меньше, его девушка всё еще звонко смеется. Он заметил меня и испепеляет взглядом. Что же, не удалось уничтожить мою душу, убить меня морально, и теперь хочешь взять реванш? Извини, но у меня уже иммунитет к твоему чертову взгляду. Стоит признать, попытка была крайне хорошей. Практически успешной. Но не до конца. Спасибо за то, что у нас ничего не получилось. Я бы никогда не простила себе настолько роковую оплошность. Нет, это даже не оплошность. В моем случае данное явление смело можно было бы называть убийством. Убийством меня — человека, который чудом избежал продолжения эмоциональной мясорубки. И тут в первую очередь нужно благодарить его. За то, что закончил всю эту комедию. Ну а за остальное — гори ты в аду самым жарким пламенем, которое только сможет для тебя подобрать сам дьявол. И я нисколечко не жалею о тех минутах своей жизни, что я так благородно решила тебе подарить, ведь я больше не оступлюсь, слышишь? И всякий раз, когда я буду на грани того, чтобы снова вручить кому-то свое изодранное сердце — а я буду, будь уверен — я вспомню тебя: такого бесстрашного, гордого человека, чьи чувства по самому определению невозможно задеть, но одновременно с этим иронично задетого и ущемленного греховной жизнью; того, кто уже никогда не почувствует в полной мере чистого человеческого счастья, за которым он слепо гнался всю свою жизнь. Ты всё потерял и сам потерялся, и когда ты это осознаешь, я буду уже на другом конце света. И вспоминать тебя я буду без боли, без презрения, без отчаяния и сожаления, а с долгожданным облегчением, забыв тебя, как человека, которого дико любила, но запомнив, как бесценный опыт и того, кто помог понять, что одиночество тоже бывает счастливым. Я не знаю точно, сколько мы смотрели друг другу в глаза. В этот раз его взгляд чем-то отличался от привычного. Только вот я не могла понять чем именно. Такой же снисходительный, уничтожающий, от которого хотелось содрать с себя кожу, прыгнуть с высокого обрыва, застрелиться. Но уж точно не спрятаться. Ведь ты знаешь, что от него не укрыться, не убежать. Он пронизывает душу липким холодом и не собирается отпускать. Как бы отчаянно ты не пытался оградиться, он в любом случае проникает в твою голову, съедая изнутри, и в конечном счете всегда находит. И выигрывает. Но сейчас читалась в нем некая несвойственная ему озадаченность. Озадаченность? Мне показалось. Не сомневаюсь. Его девушке явно не понравилось игнорирование ее речей и она всячески пыталась привлечь его внимание. Наконец, я нашла в себе силы отвернуться, залпом выпила бокал Совиньон-блана, взяла свой клатч и покинула это проклятое место, оставив все греющие когда-то душу никчемные воспоминания, разбитые надежды, сокрушительную любовь и…его. Изящный сапфировый браслет на серебряной цепочке остался лежать на барной стойке, переливаясь под предрассветным майским небом. А она так никогда и не узнает, что возможно впервые в жизни она не ошиблась на его счёт: в мертвом взгляде действительно было что-то еще, что-то, на удивление, живое. То, благодаря чему тают ледники и распускаются бутоны. Раскаяние.