***
Студенты с окончанием весны становятся всё более беспокойными. Приближение скорой сессии и окончание учебного года толкают молодых парней и девушек хвататься за голову; кто-то терзает себя мыслями о многочисленных академических задолженностях, некоторые не могут решить, где и как подзаработать оставшиеся летние месяцы, а эти с головой ныряют в учебники и конспекты, делая своей первичной целью успешную сдачу сессии. Курапика же, вполне успешно заканчивая третий курс юридического университета, особо над этим вопросом голову не ломал. Ютился в небольшой и душной комнате в студенческом общежитии; денег со стипендии ему вполне хватало, чтобы в этом самом общежитии и не загнуться, поэтому он и не пытался прыгнуть выше собственной головы. Неизменно продолжал торчать в светлой, согретой летним солнцем библиотеке всё своё свободное время и занимать своим присутствием послерабочие часы Леорио. Последнего, впрочем, не особо сильно задерживали. Курапика пренебрегал чужим рабочим днём не больше чем на час, после чего молча собирал некоторые тетрадки и учебники в небольшой рюкзак и, на ходу перекидывая тот через плечо, уже у самых входных дверей бросал тихое «До завтра ». Паладинайт провожал юношу с лёгким, сонным прищуром и, немного погодя, поднимался с насиженного места, чтобы закрыть перед своим уходом окна; поправить шторы, глянуть на дальний от окна стол, за которым минутами ранее сидел его вечерний гость, чтобы обнаружить совсем маленького, одиноко лежащего у самого края стола, бумажного журавлика, наспех сделанного из листка лекционной тетради.***
Их своеобразное общение началось весьма неординарно. Со стороны казалось, что оно и не начиналось вовсе. Курапика, ненавидящий громкие звуки и резкие движения, просто не мог оставаться в общежитии или во дворе университета больше положенного, поэтому он не придумал ничего лучше, как основательно засесть в читальном зале в одной из центральных библиотек. Поначалу Леорио не обращал внимания; к летней сессии студенты суматошно ищут и перебирают материал; будь он письменный или электронный, не суть важно, и народу, желающего взять или вернуть книжки, становится намного больше. Пара задержавшихся читателей не редкость и вполне решаемо, хватало всего лишь уведомить о закрытии и людей в помещении как небывало. Но когда его окликают совсем тихо и немного виновато, а потом в два больших серых глаза смотрят снизу вверх и спрашивают можно ли остаться на ещё каких-то пятнадцать минут, Леорио совсем ему несвойственно тушуется и начинает думать только после того, как неуверенно кивает головой в знак согласия. С того самого момента Паладинайт и не заметил, как Курапика обхаживал его библиотеку как свою. Переставлял книги в своем любимом французском отделе как ему удобно, иногда поливал цветы на подоконниках и уж точно теперь задерживался намного дольше, чем на пятнадцать минут.***
- Не хотел бы махнуть на море? - Нет, мне там не нравится. Конечно, Леорио другого и не ожидал. За те два года, что они знакомы, он понял, что с Курапикой можно говорить обо всём и ни о чём одновременно. Может причина была в том, что в основном говорил библиотекарь. Он знал, что его слушают. Иногда, даже, заинтересованно, немного отодвигая книгу от бледного лица, но продолжая пялиться в замысловатые строки на бумаге. Курапика любил слушать, но поддерживал разговор редко, ввиду того, что не болтать он сюда пришёл. Но справедливо отмечал, что истории Леорио рассказывает действительно интересные. Он никогда не говорил чего-то дельного и любил приврать в своих байках, но, Курапике нравилось, как нелепо его голос срывался на пару тонов выше положенного во время очередного монолога, и руками своими длинными тот размахивал, так что пару раз задевал очки на носу, отчего те глухо отлетали куда-то на стол. Часто, в конце недели, они сидели в тишине, позволяя приглушённым, звучавшим, словно через другие параллели вселенной, звукам с улицы заполнять помещение. Курапика в такие дни сидел на пару стульев ближе к окну и совершенно не вчитывался в новую книгу, порой просто бесцельно пробегая глазами по строкам, вырывая из контекста отдельные, понравившиеся ему словосочетания, впрочем, через пару минут тут же про них забывая. Леорио говорил тихо и мало, если говорил вообще. Иногда просто разваливался за своим столом, нежась под вечерним солнцем, а то и вовсе проваливаясь в поверхностную дрёму, оставляя своего гостя на личное самовольство. Тогда юноша уходил на десять минут раньше, совсем тихо прикрывая входную дверь перед уходом.***
- Как ты так быстро их складываешь? - Практика. Леорио отвлекается от протирания пыли на листках молодого кофейного дерева и смотрит на Курапику через плечо очень внимательно. Юноша в ответ бросает на него шальной взгляд из под бровей, но сразу же опускает его на свои тонкие, чуть узловатые пальцы, в которых постепенно появляется ещё один бумажный журавлик - пара к уже недавно сделанному. Он смотрит на них почти любовно, совсем немного улыбается, склоняя светлую голову чуть на бок так, что Леорио может наблюдать, как на солнечных лучах чуть поблёскивает сережка в чужом ухе. У Курапики пальцы в смазанных пятнах от чернил и волосы цвета жидкого золота, солнцем затронутые так ласково. Леорио рассматривает чужое, безмятежное лицо немного воровато, замечая совсем редкие и бледноватые веснушки на переносице своего гостя и, неожиданно для себя, хочет пригласить его на чашку кофе.***
Оказывается, кофе Курапика не пьёт, предпочитая ему чай с бергамотом. К удивлению Леорио, юноша охотно соглашается составить ему компанию за обеденным перерывом, которого у библиотекаря как бы быть не должно, но видимо никакие муки совести не помешали этому нововведению. Небо над городом медленно затягивает тяжёлыми свинцовыми тучами, интригуя затяжными дождями. Разморенный пасмурной погодой и долгими разговорами, Курапика часто елозит на стуле, то и дело, задевая чужие ноги под столом своими. Леорио соловьём заливается о чём угодно, лишь бы языком чесать; о своей недавней поездке за город, о том, какие фильмы он смотрел накануне и один из них ну вот совсем страшным был. А Курапика, словно через толщу воды думает, что они обязательно должны глянуть что-нибудь вместе.***
Когда Леорио не наблюдает знакомую светлую макушку среди читальных стеллажей уже четвёртый день, он немного расстраивается и, самую малость, волнуется. В последнее время Курапика вёл себя, грубо говоря, странно; был рассеянным и подолгу мог перечитывать один и тот же абзац на странице из-за невнимательности, его светлые пальцы чуть подрагивали, когда крепко цеплялись за пыльный корешок книги и улыбался он как-то совсем натянуто и вяло. Словом, мужчина видел, что его друга что-то очень сильно беспокоило. Как и ожидалось, на город дожди лили уже неделю. Грузные серые капли тарабанили о листья деревьев, ветки которых тревожно хлестали об окна с очередным резким шквалом ветра. Приглушенный хлопок входной двери резко вытягивает из хаотичной череды рассуждений и догадок; Леорио выглядывает в зал на шум. Пара массивных энциклопедий чуть дёргается в его руках, когда он видит, как Курапика немного резко кидает свой рюкзак на ближайший стул. С его потемневших от дождевой воды волос нещадно капает на уже мокрую рубашку, которая, скорее всего, неприятно липнет к спине и плечам, но юношу это сейчас интересует меньше всего. Он бегло оглядывает тёмный читальный зал так, будто не бывал здесь раньше, а затем смотрит библиотекарю прямо в глаза, немного щурясь от тусклого света ламп. Леорио перестаёт слышать громкий стук дождя об окна, когда его поперёк груди обхватывают тонкими руками. Курапика утыкается мокрым носом куда-то в чужую ключицу. Леорио суматошно перебирает в своей голове ситуации, в коих должен был оказаться юноша, чтобы прямо сейчас вести себя так неестественно, но первый раз не находит нужных слов, чтобы спросить напрямую. Курапика под его руками тёплый и спокойный; дышит тихо и елозит мокрой чёлкой по чужому свитеру; бормочет что-то о внезапно возникших проблемах и о том что скучал. От Курапики пахнет свежим ветром и немного мятой, когда Леорио ведет носом по его сырым волосам; на вкус – как терпкий бергамот и мальчишеский трепет, когда юноша чуть встаёт на носки и целует совсем еле ощутимо. Когда по нижней губе проходится чужой мокрый язык – на библиотекаря это действует более чем отрезвляющее. Он отстраняется и смотрит в два широко распахнутых серых омута, которые в полумраке отсвечивают едва заметной зеленцой; юноша, кажется, сбит с толку не меньше, смотрит непонимающе, но пальцы на чужих плечах не разжимает. Это неловко и странно, и они оба понимают, что с этим нужно что-то делать, но ни говорить, ни думать не выходит вот совсем. Курапика тянет за плечи вниз и обнимает крепче, оседая на пол около широких стеллажей, и прячет смущенное лицо в вороте чужого свитера. Леорио смыкает пальцы за его спиной и отстраненно думает, что это приятно и тепло, и о том, что на квартире завалялись пара дисков с итальянскими фильмами из 90-х, которые сейчас как нельзя кстати; а бергамот только сейчас кажется ему не душно навязчивым. - Я думаю, ты очень хочешь переехать ко мне. Что скажешь? - Тогда я не смогу задерживать тебя после работы. Небо за окном разрезает яркой молнией и ветер ударяет в окна с большей силой, гулко завывая где-то под крышей, а Леорио более чем уверен, что бумажных птичек на его столе станет в разы больше.