***
Когда у него мама как-то спрашивает, не хочется ли ему установить брекеты, чтобы выровнять чуть разъехавшиеся зубы на верхней челюсти, он качает головой и говорит, что нет, потому что свои зубы ему нравятся. Неужели кто-то согласится ходить с уродскими брекетами? Ибо точно не собирается, потому что зубы у него хорошие. Мама понимающе кивает и разговор этот больше не заводит. Ибо же до него совсем не думал, что с его улыбкой что-то не то – ну да, его зубы не очень ровные, но это же не так страшно? Не все же ходят с ровными. Кто-то действительно обращает на это внимание? Он думает об этом не больше пяти минут и быстро забывает, потому что дети не думают всерьёз, что можно выглядеть как-то не так. Пока кто-то об этом не скажет. Ван Ибо никогда в классе не обижали, и сам он тоже никого не обижал. В школе он был середнячком, потому что не очень-то умел поддерживать разговор со своим классом. В общем, он даже не искал себе друзей, с головой одного неугомонного Сынёна хватало. Интересы общие, зачем ему кто-то ещё? Сынён любит играть в игры, так Ван Ибо тоже, и не меньше. Сынён неплохо гоняет в гонки, но почти всегда приезжает вторым? Так для этого и существует Ван Ибо, который обгонит его почти что на финишной прямой. А ещё Сынён обожает лего и зовёт к себе, чтобы вместе собирать какой-нибудь сложный набор. Правда, ну вот зачем ему ещё гора и небольшая кучка друзей, когда можно потратить четыре часа на сбор одной только машины, и Сынёна для этого достаточно? А ещё... Ещё у него есть Чжань-гэ. Но тот никогда не говорит ничего плохого и вряд ли сам кого-то обижает, это уж точно. – Ибо? – пытается привлечь внимание Сяо Чжань и копирует озадаченный наклон головы, не сразу замечая, что всё внимание и так уже зациклено на нём. Точнее, не нём самом, а на том, что удерживало интерес Ван Ибо на всём пути к школе: на папке. Такой красного цвета, полупрозрачной, сквозь неё отлично видно все карандаши, ручки, наборы кистей и чистые листы бумаги. Он хорошо рассмотрел, пока слушал рассказ Чжань-гэ о выходном дне у бабушки, у которой живёт обжорливая кошка с короткими лапками. Папка, к слову, размером с портфель, и бумага в ней тоже. На чём-то таком рисуют картины, и очень красивые картины, Ибо знает. Сам видел, как старшеклассники сидят перед мольбертами в художественном классе. А ещё он уверен, что эти самые красивые картины выходят только из-под кистей талантливого Чжань-гэ. Наглядно в его умениях он ещё не убедился, но не сомневался в трудолюбии гэгэ, заранее считая всё им нарисованное красивым. Но Ибо, правда, и не просил показать, не донимал вопросами и любопытством. Просто знал, что Сяо Чжань рисует, и очень много. Ведь если он захочет показать свои рисунки, то покажет, так? Ибо мог сказать «Чжань-гэ, ну же, покажи, что ты рисуешь!», но повод никак не подворачивался. Хоть рисунков он не видел, но хорошо мог представить, как другие художники – и Сяо Чжань тоже – над ними работают. Он точно рисует пейзажи, они живые, красивые и яркие. Потому что это же Чжань-гэ – он видит красоту в том, в чём Ибо никогда не замечает. Ван Ибо ждал, когда ему покажут ну хотя бы наброски и был терпелив как ни в чём другом, потому что было слишком интересно. Хотелось знать, почему же Сяо Чжань иногда не замечает пятна краски на рукаве своей рубашки, что и кого он рисует. – Чжань-гэ, а зачем тебе это? – сгорая от любопытства, указывает Ибо на папку, а затем смотрит на Сяо Чжаня. – А, здесь мои рисунки и чистые листы. Я... да, в общем, хотел сказать, что тебе не нужно сегодня ждать меня у выхода со школы, иди домой сам. Я на рисование после уроков пойду, буду готовиться к предстоящей школьной выставке, – отвечает Чжань-гэ и улыбается. Ибо не понимает, это ему в ответ или просто от мысли, что после уроков ждёт что-то интересное. Сяо Чжаня делают умным совсем не очки, как часто шутит Сынён, который, кстати, сам дурак. Чжань-гэ умный, потому что много читает. Ибо притрагивается к книгам очень редко, и то в основном из-за домашки. Новые глянцевые книги на полке с грустными обложками (честное слово, внутри они ещё грустнее) с ним бы, конечно, поспорили. Даже если он и берёт их в руки, то скорее пролистывает, чем читает. Ибо не признаёт, что это всё влияние Чжань-гэ, поэтому мама только улыбается уголками губ, а Сынён ржёт, потому что «Ибо, ты скоро станешь зубрилой». За зубрилу тот часто получает по лбу. Но. Выставка? Нет, Ибо знает, что что-то такое будет проводиться в школе, учителя говорили им, но особо не интересовался, потому что не ходил в творческие кружки. Значит, там будут рисунки Чжань-гэ! Он сможет увидеть их, все их увидят! Это всё, что нужно было услышать Ибо для того, чтобы заулыбаться ещё шире. Вместе с тем ширилась и его уверенность в том, что Сяо Чжань, Чжань-гэ, станет лучшим среди всех учеников школы. – Я обязательно приду на выставку и посмотрю на твои работы, хорошо, Чжань-гэ? Ты покажешь мне свои работы, Чжань-гэ? – он почти что тараторит, хотя нет, именно это и делает, а ещё смотрит на него сияющими глазами и едва ли не подпрыгивает на месте. Сяо Чжань чувствует, как по щекам расползаются пятна, очень похожие на красные краски, размазанные кистью по палитре. Он проводит ладонью по щеке и не убирает ни следа. Ибо же за секунды всё распланировал наперёд: и то, как потащит за собой Сынёна после уроков, и то, какие хорошие слова скажет о рисунке. Если он не умеет подбирать слова для кого-то постороннего, то для Чжань-гэ обязательно постарается и найдёт, что сказать. Он должен учиться, Чжань-гэ же учится быть лучше каждый день, хотя ему всего пятнадцать. – Покажу... – немного робко отзывается Сяо Чжань, прижимая к груди папку. – Только я ещё ничего не нарисовал. Но если хочешь оценить до выставки... – Хочу, – просто так говорит Ибо, – покажи обязательно! – над их головами раздаётся звонок, поток школьников в коридоре обходит их, живо разбредаясь по своим кабинетам и этажам. Сяо Чжань так и стоял бы в ступоре с открытым ртом, не зацепи его кто случайно плечом, хотя звонок он слышал, они оба слышали. Он отлепляет свой взгляд от Ибо и выдаёт растерянную улыбку, которая, теперь Ибо не сомневается, предназначается ему. Сяо Чжань опаздывает на урок (они оба опаздывают), и оба улыбаются, как будто первого не ждёт история, а второго – ненавистная математика. И кабинеты разные, Сяо Чжаню нужно на второй этаж бежать, и вообще, не опаздывать, учительница строгая, но он стоит на месте так, будто дверь в его класс рядом и идти не нужно совсем никуда. Сяо Чжань до последнего не знал, что рисовать. И думал, что зря это он затеял, ничего ведь не добьётся тем, что вся школа узнает о его умении рисовать. Только, может, издевательств не оберётся, потому что есть от кого. Он вовсе не был уверен в том, что на бумаге появится хоть линия, потому что привык рисовать одного упитанного кота да цветы в такой же цветочной вазе на кухне. А тут нужно было пробовать себя в чём-то новом, и пробовать так, чтобы это не выглядело, словно он впервые в руке карандаш держит. Он же знает, кто участвовать будет, и совсем на победу не надеется, просто хочет попробовать. Но сейчас, разглядывая лучи солнца, падающие на лицо Ибо, который от этого не переставая жмурится и улыбается ярче, в сто раз ярче этого самого солнца, он наконец знает, что нарисовать. Счастье. Ему нужно нарисовать именно это. Ведь поймать его мало, удержать ещё надо и показать, живым и ярким. А пока Сяо Чжань думает о счастье, Ван Ибо напротив думает о том, как же хочет выстрелить в это идиотское солнце. Да почему оно так ярко светит?! – Чжань-гэ, иди! Ты опаздываешь! – и Чжань-гэ уходит, подхватывает за лямку портфель, машет ладонью и чуть не спотыкается на ступеньке, из-за чего Ибо прыскает со смеху, а Сяо Чжань вместе с ним. Чжань-гэ всегда такой неуклюжий, но Ван Ибо даже от этого в абсолютном восхищении. Кто ещё, как не Сяо Чжань, может посмеяться над собой в такой ситуации? Только он. Только они оба. Ибо не успевает развернуться к двери в класс, когда в его плечи впиваются чужие пальцы. Он бессознательно заводит назад локоть, потому что привык, что Сынён любит вот так его пугать, но по бокам окружают ещё двое. И Сынёна среди них нет. А ещё он вспоминает, что тот вообще-то в кровати с температурой валяется. Ибо замирает – не боится, совсем нет, просто не понимает, чего этим идиотам от него надо. Сынёна он может ударить, лишней такая профилактика никогда не будет, а вот если хоть пальцем этих тронуть, то маму в школу вызовут. Или, чего хуже, отца. Не надо ему проблем, он пообещал не хулиганить больше, потому что родители согласились купить ему новый скейт, если он будет прилежным учеником. Может, эти парни хотят, чтобы он им домашку списать дал? Они же умные слишком, любят из пальцев тетради вырывать, а час посидеть дома над учебником – нет, не удел гениев. Он, конечно, не собирается так просто отдавать им в руки решение всех проблем, но и драться не хочет, особенно потому, что они уже опаздывают. И, между прочим, все. Получить два выговора за один раз он не собирается. – О, вау, – начинает тот, что сзади, и в писклявом голосе несложно узнать Юй Пэнга, главного задиру класса. Ван Ибо даже интересно знать, с чего тот вдруг нацелился на него, но, ей богу, если у него будет такой же голос, когда тот начнёт ломаться, он просто разговаривать ни с кем не станет. Если он будет звучать, как девчонка, – такое и в страшном сне представлять не хочется – то он залезет в Байду и узнает, как отменить взросление. Хотя говорить, что Юй Пэнг, которому вот-вот четырнадцать исполнится, уже взрослый, – это как на полном серьёзе выдать, что у него в голове работает больше одной извилины. Кулаки его без перебоев работают, да и всё. Ибо сердито дёргает плечами, но руку Юй Пэнга сбросить не получается. Раздражение вскипает только сильнее: жертвой он будет в последнюю очередь. Поэтому Ибо хмурится и собирается напомнить им, что это не самый лучший способ выклянчить у него домашку. Если будет надо, хорошенько ударить он точно сможет. – Ибо, ты что, умеешь улыбаться? – продолжает Юй Пэнг под смешки своих друзей. – С такими зубами лучше бы не умел. Они смеются, каждый, на весь пустой коридор, всё громче и громче, и этот звук кольцом окружает мальчика, который, что и знал о недостатках, так это то, что слово придумали взрослые. И сами недостатки, казалось бы, тоже они придумали, а он, что выходит, наивный? Вот, оказывается, почему задиры смеются с его одноклассников: у них есть недостатки. И у него они тоже есть. Ибо даже не думал ни о зубах, ни о том, какие они, ровные или неровные, совсем не зацикливался. А Чжань-гэ… Думал ли об этом Чжань-гэ?.. Из класса на шум выходит учительница и смотрит на них четверых поверх массивных очков. А им бы что, этому Юй Пэнгу и его друзьям: то, что они к директору отправятся, ничего не значит. Шутка же удалась, смешно, и Ван Ибо смешной, с этими своими кривыми зубами. Ибо заходит в кабинет, поджимает губы и кусает щеку с внутренней стороны. Кидает портфель у парты, добивает его ударом ноги и садится на своё место у окна, подперев голову ладонью. Ему жжёт глаза, но из-за таких идиотов он сопли распускать не будет. Только раз шмыгает носом. Ибо открывает тетрадь и начинает переписывать с доски. В голове звучит тот смех и царапает мысль: если всем неприятно смотреть на его улыбку, то и Чжань-гэ, наверное, тоже? Улыбаться Ван Ибо больше не хочется.***
Ибо вот ну совсем не страшно. Он два дня настраивал себя, так что пятнадцать минут у кабинета ортодонта кажутся одной, они недолго ждут. Совсем недолго. Два дня ведь достаточно – он походил на приём, снимки челюсти сделал, познакомился с врачом, который обещал ему новую улыбку, поэтому смысла бояться нет. Он и не боится. Ни его, ни кресла, ни жужжащих инструментов. Когда же мама замечает его выражение лица и спрашивает, не нервничает ли он, то Ибо уверенно отвечает «нет» и продолжает сверлить взглядом пол. А она всё равно берёт его за руку и вот так мягко улыбается, поглаживая по волосам, что Ибо только губы дует – ну мама... Поддержка ему не нужна, не маленький уже, думает, а всё равно крепко сжимает ладонь. И смотрит на рыбок в аквариуме, таки отрываясь от подсчёта квадратиков в плитке под ногами. Он готовился к железячкам и резинкам, и даже решил уже, какой цвет выберет. Он знал, что его ждёт: еда между зубов и улыбка, прикрытая ладонью, потому что оно уродское всё, непривычное. И это на целый год. А сейчас всего-то надо потерпеть, и они уйдут домой с брекетами, всего-то. Он точно не боится, ему пообещали, что больно не будет, но пф, боль его не пугает. Страшнее темноты в комнате ничего быть не может. Или жуков. Вот да, у ортодонта точно нет этих противных жуков. У него есть рыбки, они славные и достаточно милые, уж точно лучше пауков и всякой прочей живности. Ибо встряхивает головой. Что ещё за мысли. Ему просто нужно сесть в кресло. Открыть рот, улыбнуться. И подождать немного. А ещё потерпеть.***
Непривычно, думает Ибо, переступая через ступеньки с пакетами в руках. Вот-вот ручки порвутся, но волнует его не это, а то, что он никак не может перестать царапать о дугу язык и щёки. Ещё и брекеты красного цвета выбрал, дёсны как будто воспалённые, он в зеркале сам увидел, когда ортодонт показал. Выглядит теперь, наверное, по-дурацки. Да и звучит так же, потому что говорить неудобно. Шепелявит теперь, как беззубый старик. Вот смеху-то будет в школе. Сынён так точно обхохочется – ещё друг называется. И этому другу ещё позвонить вечером надо, развлечь, он же там больной валяется. Обсудить сетевую игру – гонки или платформер какой. Беситься Сынён и там, и там будет, но, может, понервничает, температура спадёт, и он наконец припрётся уже в школу. Сколько можно одному на перемене торчать? Если же Сынён захочет порубиться в гонки, то Ибо только выигрывать собирается, никаких поддавков, пусть Сынён и больной. Это даже можно назвать заботой! Вот Ибо разберётся с домашкой побыстрее и сразу к Сынёну, развлекать в виртуальном мире, чтобы тот забыл про свои болячки. Домой к нему Ван Ибо точно не сунется, болеть он не собирается. На самом деле, его не преследует смех одноклассников, совсем нет. Они могут надорвать свои животы в припадке несколько раз, назвать его кем угодно, придумать множество кличек, ему без разницы. Но вот человек за дверью напротив... Ибо останавливается в пролёте, когда слышит, что этажом выше хлопает дверь и поворачивается ключ в замочной скважине. Слишком знакомо хлопает она, эта дверь, и слишком знакомо звякает ключ, падающий на пол. Знакомо, потому что как раз этажом выше Ибо и живёт. Как и Чжань-гэ. Ибо поворачивается, хочет сбежать вниз, но там, держась за перила, поднимается мама, а сверху быстрым шагом сбегает покрасневший Сяо Чжань – опаздывает куда, что ли? Запыхался весь. И щеки Ван Ибо тоже моментально краснеют, хотя он совсем не устал идти по ступенькам на последний этаж из-за неработающего лифта. Душно просто как-то. – Привет, Ибо! – сразу же его узнаёт и широко улыбается Сяо Чжань. Ибо достаточно одного только взгляда, чтобы наклонить голову к полу, быстро оббежать соседа и прыжками через несколько ступенек добраться до своей квартиры. Молча. – Извини, Чжань-Чжань, он сегодня у нас без настроения, – произносит за спиной мама.***
Сегодняшнее утро должно было быть таким же, как и всегда. Мама поцелует в лоб, чтобы разбудить, Ибо что-то пробурчит в ответ, потом потянется, взъерошит торчащие волосы по дороге на кухню, где ждёт конджи или тосты какие-нибудь. Потом поест, тарелку помоет, соберётся в школу, мама поцелует в лоб ещё раз, несмотря на «перестань, ну я же не маленький,», в дверь постучит сияющий Чжань-гэ, и они пойдут в школу, разговаривая о разных разностях. Но сегодня не так. После маминого «А-Бо, доброе утро, пора просыпаться» Ибо распахивает глаза, приветствует маму в ответ и тут же хмурится и хватается ладонью за рот. За ночь зубы как будто размякли, потому что гуляют во рту туда-сюда, когда их просто трогаешь языком. И больно. Не так, чтобы хлюздить до соплей, но всё равно по-дурацки. Как будто на тренировке плохо разогрелся и потянул мышцы, так что теперь их сводит. Только вот всё это во рту. Неприятно тянет и хочется куда-нибудь деть это напряжение. Только куда его денешь, это же рот, а не нога, которую можно размять. Мама присаживается на кровать и внимательно смотрит на Ибо. – Малыш, как ты себя чувствуешь? – Не называй меня малышом, мама, я не мелкий уже, – сердится в ответ Ибо от того, что на каждое движение рта зубы отзываются тянущей болью. – Нормально всё. – Точно? – Ну сказал же, – шипит Ибо, стискивая мягкие, как тряпочки, зубы. Кажется, если их чуть потянуть, они выпадут, оставляя после себя круглую розовую дырку. – Ладно тогда, пойдём завтракать, – мама гладит Ибо большим пальцем по костяшкам и уходит из комнаты. Мальчик нехотя сползает с кровати и подходит к шкафу с одеждой, на котором зеркало во весь рост. Ибо открывает рот и растягивает его в один большой квадрат. На верхней челюсти в линейку выстроились красные точки, соединённые дугой. Зубы по-прежнему на месте. А если потолкать языком, то даже видно, как они качаются взад-вперёд. Так противно болят! Гадость какая. – Фу, как будто вывалятся сейчас. Насмотревшись на свои зубы и накряхтевшись от того, как они теперь выглядят, Ибо выходит из комнаты и садится завтракать. При виде горячеватого омлета с кукурузой на тарелке и тостов с любимой нутеллой живот от предвкушения урчит. Мальчик оживлённо царапает палочками по тарелке, отделяя кусочек ароматного омлета, и отправляет его в рот. Смыкает зубы, раскусывая сочные кукурузинки… …и рывком бросает палочки, потому что резко прошибает болью верхнюю челюсть. Те стучат о светлую тарелку и скатываются на стол. От звона мама подпрыгивает и подходит к недовольному Ибо, держащемуся за рот. – Очень больно? – Нет, – сквозь ладонь отвечает Ибо, чувствуя, как в каждом зубе стучит и горит. – Я же совсем не подумала… – мама растерянно трёт лоб, думая, чем же накормить Ибо, у которого болят зубы даже от кукурузных зёрен. Тосты с нутеллой он не сможет есть тем более, приготовить конджи она не успеет… – А-Бо, выпей пока молока. Ибо сникает совсем и вяло тянется к кружке молока. Если идиотские зубы будут болеть так весь год, что он должен носить брекеты, то не сдалась ему красивая улыбка вообще. Пусть этот дурак Юй Пэнг его хоть побьёт при всех, только бы не приходилось питаться одним молоком, как беззубому старику! Пусть все над его зубами смеются. И пальцем пусть тыкают. И даже Чжань-гэ пусть смеётся вместе со всеми (хотя он никогда так не делал). Да, пусть смеются, сколько влезет. Им же не надо было ходить с царапающими рот железяками, от которых верхняя губа торчит, как клюв у цапли. – Ибо, будешь варёные яйца? Со вчерашнего дня два осталось. Правда, они холодные… – Буду, – тихо отвечает Ибо, с обидой глядя на толстый слой шоколадной пасты на хлебе. Чтоб провалились эти зубы дурацкие, из-за которых теперь не поесть вкусной еды! Мама быстро чистит яйца и нарезает кружками, чтобы Ибо не приходилось откусывать. Мальчик поднимает со стола палочки и с опаской берёт первый кружок, опускает его на язык и начинает очень медленно жевать. Всё ещё неприятно, но не настолько, как с кукурузными зёрнами. – Может, ты сегодня дома останешься? – обеспокоенно спрашивает мама. – Я позвоню в школу и скажу, что ты себя плохо чувствуешь. – А можно? – идти в школу и позориться слабостью и правда не хотелось. – Конечно, можно, малыш. Сегодня отдохни дома, я тебе приготовлю сейчас что-нибудь на обед. Папа или я постараемся прийти с работы пораньше, чтобы ты не скучал один. – Хорошо, – бубнит Ибо в ответ. – Можешь тогда ещё поспать, я тебя закрою снаружи, как уйду на работу. – Ладно, мам. Ибо уже собирается пойти снова в кровать, как замирает, когда в дверь звонят. Щёки опять начинают гореть, как вчера на лестнице. Ибо сжимает их в ладонях, и от этого зубы тут же тянет сильнее. Чжань-гэ. Он же не знает, что Ибо не идёт в школу сегодня. А Ибо такой… Зубы у него кривые, да ещё теперь и эти красные брекеты. И шепелявит он, как дед со вставной челюстью. Ведь Чжань-гэ же всегда смотрел на его эти зубы… На эти некрасивые зубы. И никогда ничего про них не говорил. Делал вид, что не замечает? Разве их можно не замечать? – А-Бо, ты чего? – доносится из кухни мамин голос. – Открой дверь, это же к тебе пришли. – Сейчас… – отзывается Ибо, поворачивая замок. Мальчик нажимает на ручку, дверь открывается настежь, и он сразу опускает голову. Потому что Чжань-гэ не должен видеть. – Ибо, привет! А ты чего в пижаме? – озадаченно спрашивает Сяо Чжань. – Я не пойду сегодня никуда, – отвечает Ибо, рассматривая свои ступни, торчащие из-под пижамы в серо-синюю клетку. И тут же злится от того, как нечётко звучат его слова из-за дурацких мешающих брекетов. Про таких, как он, говорят «каша во рту». Некрасивые зубы, всё больно и ещё и каша во рту. И всего так много, что хочется спрятать голову в песок и никогда больше не встречаться взглядом с Сяо Чжанем. – Ибо, всё в порядке? – спрашивает Сяо Чжань тише, задаваясь вопросом, что могло случиться такого, что Ибо теперь на него даже взглянуть не хочет. Обидел он его чем? Вроде нет. Столкнулись вчера на лестнице, но… Это же не было ссорой. Он же просто поздоровался… Ещё вчера утром всё в порядке было. А теперь даже взгляд поднять не хочет. – Всё нормально. Иди без меня. – Хорошо. Как скажешь, – тихо отвечает Сяо Чжань и кусает нижнюю губу. Пальцами он теребит ручку своего тёмного рюкзака и чувствует себя неловко. Таким подавленным он Ибо видит впервые. И не знает, что нужно сделать, чтобы поднять ему настроение. Отстать от него? Пошутить? – Ну… Ты поправляйся, я тогда вечером зайду. – Нет! – Ибо вскидывает голову и растерянно смотрит на Сяо Чжаня. – Не надо… приходить, – затем он понимает, что его брекеты тот уже заметил или почти заметил и вновь вжимает голову в плечи. Сяо Чжань хлопает глазами и совсем не понимает, что происходит. Ибо… испуган? – То есть… Давай завтра встретимся в школе. Сегодня не нужно приходить, – бубнит Ибо в ответ, и от стыда щипает себя за ногу сквозь ткань пижамных штанов. – Хорошо… Я понял. Я пойду. Сяо Чжань разворачивается и быстрым шагом считает под ногами ступеньки подъезда, спускаясь. То, что Ибо не хочет его видеть, как-то… царапает внутри, как будто кошка когти о стену точит. Нехорошо от этого и как-то странно на душе. И самое главное – непонятно, почему это происходит.***
Как Ибо и сказал, встретились они на следующий день уже в школе. До неё Сяо Чжань шёл в одиночестве почти что первый раз в жизни (не считая случаев, когда Ибо пропускал из-за болезни). Мысли должны были крутиться вокруг приближавшегося конкурса рисунков, но вместо этого путались в волосах, закрывавших вчера лицо Ибо, всем видом просившего оставить в покое. Молчание беспокоило и заставило забыть дома папку с материалами для рисования. Так что в пришкольную художественную студию сегодня он не пойдёт. Сяо Чжаню подумалось, что лучше было, чтобы Ибо хоть высказал, что произошло и кто в чём виноват. Потому что Сяо Чжань среди зарослей вопросов ответов не находил. Они же… друзья? Они же могли доверять друг другу? Они всегда делились тем, что происходило. Ибо говорил о том, как обставил Сынёна в гонках или увлечённо пересказывал вчерашнюю тренировку. Сяо Чжань тоже что-нибудь говорил, хотя слушать ему нравилось больше. А теперь всё так непонятно. Они не разговаривают. Пусть и второй день всего-то по счёту, но для тех, кто раньше общался постоянно, два дня молчания – срок действительно большой. Перед началом занятий Сяо Чжань успевает выхватить глазами спину Ибо в коридоре, но звонок на урок раздаётся раньше, чем он успевает его догнать. Ибо так же быстро теряется в толпе школьников, как и появился, а Сяо Чжань рассеянно стоит среди качающихся волн однокашников, щурится, чтобы видеть вдаль лучше, но Ибо исчезает окончательно. Следующий раз они встречаются – друг с другом и глазами – уже в столовой, на перерыве между основными и второстепенными предметами. В очереди у раздачи Сяо Чжань постоянно оглядывается, выискивая знакомые мягкие черты. Наконец Ибо появляется, но пытается быть неприметным, будто призрак. Стоя в очереди, смотрит под ноги и, кажется, поджимает губы, будто сильно нервничает. Сяо Чжань, не контролируя тело, движется к нему навстречу назад по очереди, прихватив свой поднос и палочки. Нет, он не знает, как начнёт разговор. Просто чувствует, что он нужен, здесь и сейчас. Даже если Ван Ибо не захочет, Сяо Чжань хотя бы попытаться должен. Понимая, что к нему приближаются, Ибо отворачивается и делает вид, что не замечает, как к нему подходят. – Привет! – вклиниваясь в толпу, здоровается Сяо Чжань. В пальцах, сжимающих железный поднос, он чувствует вибрацию и нервно сглатывает. Самому стыдно и смешно от того, как он волнуется, как боится и хочет начать разговор. В ответ на приветствие Ибо немного пугается, его плечи вздрагивают, и – хочет он того или нет, пытается он избегать или нет – он оборачивается, чтобы посмотреть Сяо Чжаню прямо в глаза. – Привет, Чжань-гэ. – Пообедаем вместе, ты не против? – настойчиво приглашает Сяо Чжань, а у самого голос дрожит и сердце колотится где-то в горле. – Ладно, – соглашается Ибо и опускает голову, рассматривая нижнюю часть брюк. Те запачкались, пока он утром шёл по лужам до школы. Он пытается думать о том, что за них отругает мама, но вместо этого чувствует желание провалиться куда подальше, поглубже и на подольше, чтобы не приходилось объяснять Сяо Чжаню, что он не хочет показывать свои уродские зубы, огромные брекеты и неумение жевать хоть что-то твёрже молока и варёных яиц. Ибо напрягшейся шеей чувствует, как Сяо Чжань пристально смотрит, но решает, что только дурак будет что-то объяснять в толпе, которой только дай повод посмеяться, и она его не забудет лет сто. Спустя несколько минут неловкого молчания, за которые шея и уши Ибо покрываются пятнами, а Сяо Чжань до крови обкусывает нижнюю губу изнутри, подходит их очередь взять обед. Сяо Чжань берёт риса, брокколи и свинины с овощами, а Ибо – тофу с мясом, прося повара положить больше первого, чем второго. Когда они усаживаются за столик, Ибо вновь сжимается, как мёрзнущий котёнок, и медленно жуёт жареный тофу, отодвигая кусочки мяса на край тарелки. Сяо Чжань слабыми пальцами сжимает свои палочки и тоже молчит, смотря на отгородившегося чёлкой Ибо. Ситуация кажется мучительно глупой и неловкой. Ибо сверлит взглядом тарелку, пытаясь спрятаться за невидимую стену, а Сяо Чжаню и хочется, и страшно начинать разговор первым. – Ибо… – нерешительно начинает Сяо Чжань, прочищая горло. – Как… дела? Ибо продолжает вжимать голову в плечи, как напуганный зверёк, но при звуке своего имени поднимает глаза, исподлобья взглядывая на собеседника. – Нормально, – отвечает он и вновь смотрит в тарелку. Сяо Чжань чувствует, как к дрожи добавляется плавящий изнутри стыд, и замолкает на ещё несколько минут. Ван Ибо думает, что тофу без мяса – полный отстой, что зубы он себе скоро вырвет, чтобы те перестали болеть, и не знает, как жевать так, чтобы Сяо Чжань не заметил идиотские брекеты. Обедать вместе правда кажется хреновой идеей, от которой Ибо не отказывается только потому, что не разговаривал с Чжань-гэ уже два дня. Как разговаривать, когда даже открывать рот стыдно, он не знает. Поэтому молчит, давит языком резиновый тофу и благодарит Сяо Чжаня, за то, что тот всё ещё рядом, хоть и молча теребит своё ухо. – Я тебя обидел? – собрав всё мужество, выпаливает Сяо Чжань и впивается следом ногтями в рукав своей рубашки. Ибо распрямляется и глядит ему прямо в лицо, быстро хлопая веером ресниц. – Что? Нет, – обескуражено отвечает он. Почему Чжань-гэ так говорит? Какая обида? Откуда? Они же не разговаривали два дня и уж точно не ссорились. – Ты меня избегаешь, – тихо добавляет Сяо Чжань и тупится. Ибо смотрит на него внимательно и думает, что румяные щёки ему очень идут. Художники именно так и должны выглядеть. Смысл сказанного до него доходит через несколько секунд, за которые Сяо Чжань уже мысленно ударил себя по губам несколько раз. И теперь приходит его очередь кусать губу и неловко ёрзать на стуле. – Я не хочу, чтобы ты меня видел таким, – уязвлённо отзывается Ибо и колупается палочкой в кучке несъеденного мяса. – Каким? – растерянно моргает Сяо Чжань. В ушах так сильно стучит, что он, кажется, ослышался. С чего бы ему не хотеть видеть Ибо? Что вообще такого могло произойти, что теперь Ибо не хочет показываться на глаза? Ведь для Сяо Чжаня он по-прежнему… приятный мальчик, вместе с которым он вырос и провёл последние тринадцать лет своей жизни. Он друг. Один из самых близких и самых важных. – Некрасивым. Я же теперь некрасивый, – с обидой в голосе говорит Ибо и стыдливо растягивает в стороны губы, показывая верхнюю челюсть, наполовину спрятанную за красными квадратиками брекетов. – О… – коротко выдыхает Сяо Чжань. В ответ на это Ибо поджимает губы и поджал бы вместе с ними ещё и колени к груди, если бы мог, чтобы спрятать своё глупое, трескающееся от смущения лицо. Конечно, Сяо Чжань не захочет теперь на него смотреть и, конечно же, не скажет об этом. Ведь гэгэ же вежливый. Ибо впивается пальцами в поднос, чтобы унести его и исчезнуть с глаз замявшегося Сяо Чжаня, но замирает, когда слышит тихий, но уверенный голос. – Ты красивый. В груди Ибо сначала повисает молчание. Так бывает, когда ты ждёшь, что сейчас, что вот-вот что-то заденет, поцарапает, оставит ранку, но потом… это что-то оказывается неожиданным, приятным и очень важным подарком. Пусть даже это всего лишь слова. Иногда и маленького слова достаточно, чтобы исправить большую проблему, чтобы залечить ранки, глубокие и не очень. В голове Ван Ибо будто взрывается лампочка, и губы сами собой расползаются в улыбку, несмотря на царапающую изнутри дугу, кривые зубы и то, что Сяо Чжань сейчас видит не только брекеты, но и за них зацепившиеся кусочки жареного тофу. Сяо Чжань вновь чувствует жар и не понимает, почему говорить очевидное так волнительно. Ибо в самом деле красивый. Да, такое вслух говорить не принято, но ведь это же правда, и молчать о ней… незачем. Особенно когда это так важно знать самому Ибо. Он красивый. И милый. И брекеты не портят его совсем. А раз уж на то пошло, то Сяо Чжань бы никогда и не предположил, что его другу детства понадобится исправлять ими свою улыбку. Так что с их появлением внутри Сяо Чжаня не меняется ничего. Всё по-прежнему. Сяо Чжань не видит недостатков, которые может замечать кто-то другой. Он прикладывает ладонь к горячей щеке и смотрит на довольную улыбку Ван Ибо. А дело-то было всего в этом. В каких-то брекетах, а не в том, что они недрузья. И от этого в груди тепло, как после чашки ароматного чая в прохладный зимний вечер. Уютно и правильно. – Спасибо, – Ибо смущённо чешет шею. – Но вообще, я и не должен быть красивым, я не девчонка! Я должен быть мужественным, вот так! – восклицает следом он, скрещивая руки на груди и задирая мягкий кончик носа. Сяо Чжань улыбается, с облегчением понимая, что всё точно по-прежнему. Ван Ибо не изменился. Бо-ди абсолютно тот же. И между ними всё так же. Как и должно быть между друзьями. В попытках одного отрицать, а другого – делать комплименты, оба не замечают, как к столу подходят две девочки. По всей видимости, они учились вместе с ними в школе, но ни Ибо, ни Сяо Чжань их лично не знали. Возможно, на переменах сталкивались, но в школе было слишком много учеников, чтобы помнить всех. Так что их лица казались совершенно не знакомыми. – Мальчики, извините… – краснея и убирая прядь за ухо, начинает одна из подошедших. – Мы с подругой не можем найти место, можно пообедать с вами за столиком? Сяо Чжань видит, как Ибо уже открывает рот, чтобы сказать «ищите другой столик, что вам тут надо», и выразительно наступает ему под столом на ногу ботинком. Отлично, думает Ибо. Помимо грязных из-за луж брюк теперь ещё и отпечаток от подошвы на обуви будет. Мама точно убьёт. А с другой стороны – ну что такого, если он сказал бы, что рядом с ними сесть нельзя? Чего они пристали? – Конечно, – сияя отвечает Сяо Чжань, приглашая тех сесть. – Мест сегодня действительно мало, да, Ван Ибо? В ответ на полную форму своего имени Ибо вздрагивает и с укоризной смотрит на старшего. Меньше всего ему сейчас хочется поддерживать разговор с какими-то неизвестными девицами, которые что-то тараторят и заливисто смеются, а Чжань-гэ их внимательно слушает, хотя говорит, что не был с ними до этого знаком. Чжань-гэ шутит и много улыбается. А Ибо не понимает, как можно разговаривать с людьми, которых знаешь буквально минуты три, как со старыми друзьями. И как можно точно так же с ними смеяться. У Ибо пропадает желание участвовать в разговоре, и он вновь сникает и проваливается в молчание. Девчонки смеются, Чжань-гэ рассказывает какую-то историю про двоюродного брата, а Ибо впервые, наверно, за всю жизнь не хочется слушать то, чем Сяо Чжань делится. Ведь это же не ему рассказывают. Это не с ним Чжань-гэ смеётся над этой историей. А если не для него, значит, и нет смысла сидеть и слушать истории, звучащие для кого-то другого. Поэтому спустя несколько минут ковыряния в кусочках мяса Ибо бубнит что-то, упорно смотря на поднос, и встаёт. Сяо Чжань резко замолкает и смотрит на него снизу вверх, не понимая, что происходит не так. – Что? Ты уходишь? – выпаливает он и получает в ответ быстрые кивки Ибо. – Я с тобой. Извините, нам пора идти, надеюсь, ещё встретимся как-нибудь позже. Приятного аппетита! – расплывается в широкой улыбке Сяо Чжань и вскакивает следом за уходящим Ибо. Девочки непонимающе переглядываются, пожимают плечами и продолжают обедать. – Бо-ди, постой! – прыжками догоняет того Сяо Чжань. – Ты чего так резко сорвался? Даже доесть не успел… – добавляет он, видя кусочки мяса в тарелке. – Я не хочу мясо. Ты тоже не доел своё, так что можешь спокойно обедать с теми, кто к нам подсел, – сердито отвечает Ибо, сжимая губы. В ответ на это зубы опять начинают предательски ныть. – И вообще, у меня болят зубы, я не могу жевать, поэтому нечего мне делать в столовой, – бурчит Ибо и относит поднос с остатками мяса к кастрюле с объедками. На выходе из столовой он сжимает кулаки, ругая себя, что не сдержался и разнылся Чжань-гэ про свои больные зубы. Как сопляк какой-то. Настоящие мужчины не жалуются, когда им больно. День совершенно испорчен. Дурацкое нытьё, дурацкие зубы, дурацкое мясо, дурацкие девчонки!!! Внезапно Ибо ощущает плечом чью-то ладонь. Если это Юй Пэнг, как пару дней назад, то он устроит драку прямо здесь, даже если его вышвырнут после этого из школы и накажут дома. Нечего докапываться, когда он, Ван Ибо, злится! Ибо резко разворачивается и видит не самодовольную рожу Юй Пэнга, а… Сяо Чжаня. Тот часто дышит, обычно аккуратная чёлка из-за бега растрёпана, щёки в розовых пятнах. – Еле догнал тебя! Ты так быстро ушёл! Держи, это тебе. Я надеюсь, йогурт подойдёт для твоих зубов, – выпаливает Сяо Чжань и протягивает руку с бутылочкой питьевого йогурта. – Ты не должен голодать. У Ибо второй раз за день сердце пропускает удар, и щёки начинает неуютно жечь. Опять Сяо Чжань лучше, чем Ибо показалось сначала, намного лучше. И даже сейчас он не смеётся, хоть Ибо и жалуется на свои настоящие зубы, как старуха на вставные. Он просто покупает йогурт, чтобы Ибо не был голодным, и с неуверенной улыбкой протягивает его. – А как же обед с теми девчонками? – из упрямства добавляет Ибо, но бутылочку забирает. – Что? С какими девчонками? А, да я их не знаю даже. Им и без меня будет весело. И вообще, я не с ними собирался обедать, а с тобой. А раз ты ушёл, то и мне в столовой делать было нечего, – просто отвечает Сяо Чжань и широко улыбается. – Спасибо, Чжань-гэ, – улыбается в ответ Ибо. – За йогурт и вообще. – Не за что, Ибо, – смеётся старший. – Скоро звонок. Тебе на какой этаж? – На третий, – сияя, отвечает Ибо. Он думает, что Сяо Чжань – всё-таки настоящий друг, который не променяет его ни на ровные зубы, ни на каких-то девчонок. Таких друзей нужно беречь. И Ван Ибо не собирается его просто так отпускать.