***
Стрелки продолжали отсчитывать минуты. Где-то на подоконнике жужжала тихо полуживая муха, для которой, видимо, осень так и не наступила. По полу, мимо босых ног, ползла прохлада — от приоткрытого окна; шевелились лёгкие занавески, а замёрзнуть не давал жар сковородки. Кинастон любил готовить, особенно для Стрелецкого. Он даже приучил того к вегетарианству. Точнее, у Стрелецкого, который готовить ленился, выбора и не было, а Кинастон с удовольствием кормил его в свободное от репетиций и выступлений время. Когда Стрелецкий сел и кормить стало некого, Кинастон почти перестал изощряться в приготовлении блюд; когда всё время стало свободным от репетиций и выступлений, Кинастону показалось, что необходимость есть — это иллюзия. Вечер сегодняшний, когда Стрелецкий обещал зайти после работы, однако, дал понять, что навык не утерян. — Талант не пропьёшь. Кинастон с улыбкой повернул голову к двери, а Стрелецкий на ходу стянул толстовку. Бросил её на спинку стула, футболку, чуть приподнявшуюся на животе, поправил. Кинастон повернулся к нему лицом, опираясь бёдрами о кухонную тумбу. Губы его растянулись в улыбке. — Привет. На ужин — паста с шампиньонами под сливочным соусом. — Ой, так и скажи: макароны с грибами, — рассмеялся Стрелецкий и сел за стол. Кинастон отвернулся, демонстрируя, что жарящиеся грибы, в отличие от Стрелецкого, достойны его внимания. — Хочешь вина? — спросил Кинастон осторожно. — Не хочу, Эд, и ты тоже не хочешь. — Бокал за ужином — это даже полезно, между прочим, — бурчание стало совсем тихим. Стрелецкий поднялся со стула. Подошёл к Кинастону и, обняв его со спины, губами прижался к плечу — прямо через футболку. Кинастон рукой, свободной от ложки, провёл по его предплечью. Знал, что тот чувствует, как сердце его сильно бьётся — панцирь пробить пытается, выбраться из омута страха и одиночества. Стрелецкий носом в его шею уткнулся. — Тём. — М? — Ты мне доверяешь? — Конечно. — Я скажу кое-что. Не знаю, зачем, просто... мне нужно, чтобы ты знал, ладно? — Скажи. — Я эти четыре года не только мастурбировал. Ничего серьёзного не было ни разу, и мне не хотелось, просто... — Кинастон, замолчав, сглотнул и ощутил, что дрожит. Руки Стрелецкого только крепче вокруг его тела сжались, он ещё сильнее приблизился. — Спасибо, что сказал. И, Эд, спасибо, что дождался. — Я люблю тебя, — голос его был тихим, а фраза такой быстрой, словно он боялся, что слова забудет, пока говорит. Стрелецкий неспешно поднялся поцелуями от выступающего на шее позвонка до уха и сказал ещё тише и медленнее: — Я тоже очень сильно тебя люблю, Эдвард, — и добавил: — Если ты угробишь грибы, я обижусь. Рассмеявшись, Кинастон помешал нарезанные шампиньоны — забыть о них и правда успел. Грибы зашкворчали тихонько и вновь умолкли. Стрелецкий потёрся носом о кожу за ухом Кинастона, отошёл от него, вновь усевшись за стол, — ждать ужин. "Макароны с грибами" оказались очень вкусными; Стрелецкий сказал об этом и вызвался мыть посуду. Когда он к раковине подошёл, Кинастон поднялся и взял с его стула толстовку, надел её на себя. Стрелецкий улыбнулся. Начал отмывать вторую уже тарелку, а Кинастон подошёл к нему и, спины пальцами коснувшись, попросил тихо: — Обними меня. Стрелецкий тут же тарелку и губку оставил, повернулся к Кинастону и в объятья его заключил, положив ладонь на затылок. Тот обнял его за талию, опустив голову на плечо, — он дрожал. Дрожал, крепко прижимаясь, и Стрелецкий погладил его по затылку. Молча выбравшись из объятий, Кинастон вышел из кухни. Он разваливался на куски, а Стрелецкий смотрел на это и не знал, что делать. Он сходил в душ, пытаясь унять дрожь в собственных пальцах, а после заглянул в спальню. Кинастон лежал на кровати. На нём всё ещё была толстовка Стрелецкого, он бесцельно крутил в руке шнурок капюшона; ногу одну поджал, а вторую вытянул, и Стрелецкий, приблизившись и присев на пол, коснулся его стопы губами. — Эд, ты хочешь, чтобы я ушёл или остался? — он поправил полотенце, чуть сползшее на бёдрах. — Я не хочу, чтобы ты уходил. Мне больно, когда ты это спрашиваешь. — Ты имеешь право быть в одиночестве, если тебе это нужно. — Я не хочу. Голос его надломился, он вздохнул резко. Стрелецкий залез на кровать и лёг рядом, сзади, положив руку на плечо Кинастона. Приблизился сильнее, обнимая его, а Кинастон переплёл пальцы свои с его пальцами и руку к губам поднёс. — Сними толстовку. Я не хочу, чтобы ты прятался от меня за моей же одеждой. Снова поцеловав костяшки пальцев Стрелецкого — часто, горячо на них дыша — Кинастон опустил руку его, скользнул ею под толстовку и футболку и отпустил. Стрелецкий неспешно огладил живот его, к груди поднялся. — Я не прячусь. — Прячешься, Эд. Подсознательно... — Замолчи. Стрелецкий замолчал. Он приподнялся, пытаясь поцеловать щеку Кинастона, а тот на спину лёг, в глаза его взглянув. Рука Стрелецкого продолжала лежать на его груди. Он наклонился, коснулся губ Кинастона своими, а тот дотронулся пальцами до щеки его. — Ты пил? — мягко спросил Стрелецкий. — Чуть-чуть, — Кинастон сглотнул. — Эд, понимаешь... — Артём! — Кинастон отстранился резко, сел в кровати, повернувшись к Стрелецкому спиной. — Хватит, не надо меня лечить! — Эд... — Стрелецкий тоже сел, положив предплечья на колени. — Я бы в этом не нуждался, но ты сам виноват. — О чём ты? Кинастон повернул голову и злобно, отчаянно бросил: — Это всё из-за тебя. Если бы ты не сел, ничего бы не было. Если бы ты согласился тогда уехать со мной в Лондон, ничего бы этого не было. — Я говорил... — О, я помню, что ты говорил! Клиентов найти не так просто, а Кинастона знает весь мир, Кинастону все двери театров открыты! И где теперь твои открытые двери, Стрелецки? — Они открыты, тебе просто... — Я не буду играть мужчин. Поднявшись с кровати, Кинастон резким движением скинул толстовку и вышел из комнаты. Стрелецкий стоял у высокой стены. У стены из стекла, когда всё видно и ясно — иначе Стрелецкий не был бы Стрелецким — но он всё равно шагу ступить за неё не может. Потому что знает, что нельзя, потому что обещал — себе и тому, кого так сильно любит. А он — за той стеной, он крошится в пыль, он от боли крючится и подвывает, как раненая собака, — преданная и будто бы преданная, будто бы предавшая. Стрелецкий кричит, Стрелецкий кулаки о стену сбивает, Стрелецкий молит — позволь, просто позволь мне помочь тебе, иначе мы оба погибнем, я знаю, что виноват, я знаю, что тебе больно. Я знаю. А он не слышит. Он умирает. И Стрелецкий, чтобы не умереть тут же, сжал себя руками, колени обхватив. Сидел так, пытаясь дышать ровнее, несколько минут, а потом встал и направился на кухню — Кинастон прямо на полу сидел, держа в руке бутылку виски. Даже взгляда не поднял. Стрелецкий сел рядом. Протянул руку, и Кинастон вложил в неё бутылку. Стрелецкий сделал глоток. — Я не хочу тебя лечить, но я хочу помочь тебе, понимаешь? — Ты не умеешь иначе, — Кинастон забрал бутылку. — Эд, я люблю тебя. — Тёма, как бы я хотел, чтобы этого было достаточно. — Да в том-то и дело, Эдвард, что тебе этого не достаточно. Послушай: тебе никогда не достаточно внимания, ты потому и играешь — это наркотик твой. Ты зависим, Эд, я это видел, но не вмешивался, потому что это было твоим наслаждением. — Guilty pleasure? — Sort of. — Я понял, что ты хочешь сказать. Я потерял свою зависимость и заменяю её другой. Стрелецкий кивнул. Ухмыльнувшись, Кинастон снова глотнул виски. Перевёл взгляд на Стрелецкого — мутный, злобный взгляд — и произнёс: — А я — твоё guilty pleasure, ah? Да ты же упиваешься этим, Стрелецки, ты упиваешься моими проблемами. Я верю, что ты искренне за меня волнуешься, но тебе было бы просто неинтересно быть со мной, если бы я не был напичкан этим дерьмом. — У каждого человека есть проблемы, Эд, и если бы я влюблялся в них, я был бы с каждым из своих клиентов. Ты начинаешь пьянеть, давай закончим разговор. — Keep running from yourself, okay. I see. — Я не бегу ни от себя, ни от тебя — а вот ты пытаешься убежать от проблем прямо сейчас. — Fuck you. And you're bad liar, Artyom. Just don't do it. — Где я соврал тебе? Кинастон рассмеялся беззвучно, лишь плечами тряся, и голову повернул к Стрелецкому. Подался вперёд, в губы его вжался поцелуем — пьяным, грубоватым, отдающим виски и горечью. Скользнул ладонью по бедру Стрелецкого, спуская с него полотенце, но тот накрыл кисть его своей и прервал поцелуй. — Эд, ты пьяный. — Da. And I want you. — Я тебя тоже хочу, но давай ты сейчас просто пойдёшь спать. — And you? — Я с тобой. Улыбнувшись, Кинастон потёрся носом о нос Стрелецкого, коротко коснулся губ его своими. — I love you. Стрелецкий поцеловал его пьяную улыбку. — Я тебя тоже люблю.***
— Пожалуйста, приезжай. Это всё, что он смог выдавить — написать надо было, ведь голос дрожал так, что Кинастон сам бы не узнал его; руки тряслись тоже, и он выронил телефон, вжимаясь спиной в стену в коридоре. На грудь давила незримая тяжесть. Ему казалось, словно его в аквариум посадили и понемногу водой его наполняют — а он задыхается, задыхается, но выбраться сил нет. Он окружён пустотой, он страхом окружён, и он один, и может лишь закрыть голову руками и пытаться, пытаться дышать. Он дверь не закрыл — и это было благословением, потому что сейчас он не услышал бы звонка. Стрелецкий присел рядом, он что-то говорил, осторожно руками его касался — а Кинастон едва ли мог соображать. — Эд... Он дёрнулся, когда Стрелецкий вновь плеча его коснулся. — Посмотри на меня. Пожалуйста, посмотри на меня. Он попытался. Он увидел — увидел глаза, которые собственный страх скрыть пытаются, чтобы помочь справиться с ним другому. Вдохнуть получилось глубже. — Вот так. Всё хорошо. Я обниму тебя, ладно? Я рядом. И Кинастон сам потянулся в объятья, прижался к тёплой груди, сердце в которой билось почти так же часто, как у него самого. Эти руки, это лёгкое касание сухих губ к виску помогали дышать ровнее. Кинастон дышал, Кинастон старался успокоиться, Кинастон прижимался к крепкой надёжной груди. — Спасибо, — прошептал он. Стрелецкий снова его в висок поцеловал, погладил по плечу. — Это... у меня, как только ты... мне кажется, что я... — Что ты один, что никого никогда не будет поблизости, и это началось, когда я сел, а последние два года — чаще, потому что ты чаще оставался один. — Да. — Эд, я с тобой. Я рядом, и я тебя люблю. — Я знаю. Я знаю. Я тебя тоже, я... — Ты поэтому начал спать с кем-то, да? Пытался заглушить. — Тём... — Мне правда интересно. Почему мы не можем это обсудить? — Ты хочешь, чтобы я обсудил это с тобой как с психологом или как со своим любимым мужчиной? Стрелецкий коротко и тихо хихикнул. — Как со своим любимым мужчиной-психологом. — Не смешно. Вдохнув глубоко и медленно выдохнув, Кинастон прижался лбом к щеке Стрелецкого. Нашёл рукой его руку и сжал в своей. Он легко и даже неловко как-то коснулся губами уголка его губ, и Стрелецкий улыбнулся, поцеловал в ответ. — Я тебя отвлёк? Стрелецкий покачал головой. — Я собирался позвонить и сказать, что приеду. — Хочешь кушать? — Нет. А вот чаю выпьем. Вставай. Покачав головой, как капризный ребёнок, Кинастон всё же поднялся, когда Стрелецкий отпустил его и встал. — Я собирался в душ, вообще-то. — Тогда иди. А я чайник включу. Кинастон кивнул и направился в сторону ванной комнаты. Прохладная вода смыла остатки панической атаки, и дикая дрожь во всём теле сменилась на ползущие по спине мурашки. Он принял душ быстро. Непривычно быстро даже для себя, а для Стрелецкого и подавно, поэтому тот не успел вернуться до того, как Кинастон выйдет из душа. Тот, конечно, знал, что он уйдёт, и знал, зачем. — Ты до сих пор это делаешь? — глядя, как Стрелецкий сбрасывает, дрожа, ботинки, спросил Кинастон. Стрелецкий кивнул. Снял куртку. — Ты понимаешь, что это ненормально, Тём? Понимаешь, что тебя машина может сбить? — Пить тоже ненормально, — взглянув наконец в глаза Кинастона, ответил Стрелецкий. — Супер, значит мы с тобой оба ненормальные! Кинастон прошёл в кухню. Подошёл к тёмному окну, к холодному стеклу лбом прижался. Его обнажённого плеча коснулась рука. — Тём, зачем тебе пьющий неудачник, который тебе изменял? Я готов был бы ждать тебя сколько угодно, я тебя люблю, Тём, но я не хочу тянуть тебя вниз. Я не хочу быть виной тому, что тебе хочется боли. Я вообще не хочу, чтобы тебе было больно. Последнюю фразу почти заглушили слёзы. От резкого вздоха дёрнулись плечи, и Стрелецкий обвил руки вокруг Кинастона, прижимаясь грудью к его спине. Провёл ладонью по его животу, и Кинастон взял руку его в свою — обе дрожащие, обе держащие как можно крепче.***
— Алло? — Здравствуйте... — Кто это и почему у вас его телефон? — Извините. Я бармен. Эдвард часто здесь бывает, но обычно ему никто не звонит. Он очень пьян, к нему прицепились какие-то... в общем, вы не могли бы приехать за ним? Или позвонить кому-то, кто может? — Я приеду, пришлите адрес. Бармен прислал адрес быстро, и уже через десять минут Стрелецкий сидел в вызванном Матвеем такси. Крутил телефон в руках. Москва слепила глаза вечерними огнями, но ни на единой цветной точке взгляд сфокусировать не удавалось — мысли тоже. — Подождите, пожалуйста, пять минут. Он выскочил из такси, наспех захлопнув дверь, и зашёл в бар. Оглянулся — Кинастона не увидел, поэтому подошёл к барной стойке. — Доброй ночи. Тут ваш бармен ответил на звонок... — Да-да, это я! — кивнул молодой парень, к которому и обращался Стрелецкий. — Эдвард уже выходил на улицу, но эти придурки его поджидали там и докопались. Я поэтому его посадил в пустую вип-комнату, пойдёмте. Стрелецкий кивнул и пошёл за барменом. Тот проводил до одной из вип-комнат; там, на диванчике, лежал на боку Кинастон. — Будите. — Спасибо большое. — Да не за что. Вы его друг? — Нет. Больше. — А. Бармен улыбнулся, показывая доброжелательность, и Стрелецкий, кивнув вновь, подошёл к Кинастону. Потрепал его по плечу. — Эд. Тот глаза открыл. С трудом сфокусировал взгляд на Стрелецком и скривил губы в пьяной ухмылке. — Тёма, ты пришёл. I'm glad... — Смешной, — произнёс бармен. — Постоянно трындеть по-английски начинает, как напьётся. У нас на баре парень один не знает английского и теперь стороной его обходит. — Он тут часто бывает? — пытаясь поднять Кинастона с дивана, спросил Стрелецкий. — Ну, то раз в две недели, то реже. — Понятно. Вставай! Кинастон простонал что-то нечленораздельное и сел наконец. Потянув его за руку, Стрелецкий бросил взгляд на его рубашку. — С рубашкой-то что? — Это он виски пролил. А потом ещё упал, когда кто-то из придурков его толкнул на улице. — Его били? — Не успели. Я вышел. — Спасибо. Снова окинув Кинастона взглядом, Стрелецкий подумал пару секунд и присел перед диваном. Расстегнул рубашку Кинастона, снял её — тот хихихал, не реагируя никак иначе — и, сняв с себя толстовку, в футболке оставшись, помог Кинастону толстовку надеть. — Его пальто вон там, в кресле. Стрелецкий надел куртку обратно, забрал пальто, забрал Кинастона, с трудом передвигающего ноги, и вышел наконец на улицу. Они сели в такси, и Стрелецкий назвал адрес Кинастона. — Как хорошо, что ты приехал, Тёма, — прислонившись к его плечу, пробормотал Кинастон. — Отцепись. Стрелецкий дёрнул плечом, и Кинастон, голову подняв, бросил на него жалобный взгляд. — Ты злишься на меня? Повернув голову, Стрелецкий скользнул по лицу Кинастона внимательным взглядом, а тот смотрел, смаргивая слёзы. — Чёрт побери, да тебе ведь это и надо, Кинастон, — на выдохе произнёс Стрелецкий. — Ты хочешь, чтобы я на тебя злился, ты хочешь, чтобы я ненавидел тебя также, как ты ненавидишь себя. Кинастон опустил взгляд. Остаток пути они ехали молча; когда подъехали к дому, Стрелецкий грубо вытащил Кинастона из машины и дотащил до двери почти за шкирку. — Тём... — обратился к нему Кинастон, когда они зашли в квартиру и оставили в прихожей верхнюю одежду. Вместо ответа ему прилетела звонкая пощёчина — Кинастон коснулся ладонью щеки, глаза распахнув. А потом рассмеялся, глядя на трясущегося всем телом Стрелецкого. — Ты плохой актёр, Тём. — Я злюсь. — Я верю, — Кинастон опустил руку и сделал шаг навстречу Стрелецкому. — Но ненависть ты играть не умеешь. Стрелецкий прикрыл глаза и словно потерял незримую опору — прислонился спиной к стене, затылком к ней прижался. Кинастон подошёл вплотную. Его горячее пьяное дыхание касалось губ Стрелецкого, он рукой провёл по его груди. Стрелецкий поднял веки. — Хочешь, я тебе расскажу, — не глядя в его глаза, тихо сказал Кинастон, — с кем я трахался? Как я это делал? Хочешь, скажу, сколько их было? И сколько их было за один раз? — Не хочу, — прошипел Стрелецкий, остановив руку Кинастона, когда тот скользнул ею к его шее. — Боишься, что всё-таки возненавидишь меня? — Ты помнишь, как зовут хотя бы одного из них? Кинастон нахмурил брови. — Нет. — Тогда нам нечего обсуждать. Я зол на тебя, Кинастон, но не за то, что ты с кем-то спал. Я, может, в тюрьме тоже трахался, ты об этом не думал? — Нет, Стрелецки. — Не дыши на меня. Кинастон ухмыльнулся. Не поднимая взгляда, дотронулся губами до губ Стрелецкого — тот на поцелуй не ответил. — Иди спать. С места не двигаясь, Кинастон опустил голову, лбом уткнувшись в шею Стрелецкого, — и расплакался. Стрелецкий не отреагировал почти — лишь руку его в своей сжал чуть сильнее. — Хорошо. Расскажи мне. — Что? — Кинастон поднял голову. — Всё. О всей твоей сексуальной жизни за последние четыре года, расскажи мне всё. — Ты серьёзно? Стрелецкий резко отстранился от стены и потащил Кинастона за собой на кухню. Поставил два стула так, чтобы между ними было пару метров свободного пространства и, усадив Кинастона на один из них, приземлился напротив. — Рассказывай. И он рассказал. Стрелецкий слушал, задавая иногда уточняющие вопросы, — Кинастон отвечал ему. Он рассказывал без гордости, без пошлости — лишь с отвращением к самому себе. Стрелецкий был спокоен. — И всё, что ли? — спросил он, когда Кинастон замолчал минуты на две, глядя на свои дрожащие руки, сцепленные в замок у сведённых колен. Тот кивнул. — Ты этот блядский цирк устроил, потому что за два года переспал с шестью мужиками, с двумя из которых вы устроили тройничок? Ты серьёзно, Кинастон? Я рассчитывал подрочить на твои рассказы, а сам чуть не уснул! Кинастон плакал — и засмеялся, и плечи его затряслись ещё сильнее. Стрелецкий встал. Подошёл к Кинастону, наклонился и обнял его — было неудобно, поэтому Кинастон поднялся тоже. Он обнял в ответ. Прижался к плечу Стрелецкого, футболка его впитывала слёзы — Стрелецкий сжимал руками его спину, не позволяя ранам его расходиться. Он знал прекрасно, что он тончайший хирург — и рукожопый кретин, когда дело касается близких ему людей. Он зашил бы давно и зашил бы аккуратнее, если бы руки не тряслись так сильно. После того, как Кинастону удалось успокоить истерику, тот лёг спать. Стрелецкий лёг позже и проснулся раньше — от вибрации телефона Кинастона, который Стрелецкий оставил на своей тумбочке. Будить Кинастона не хотелось, поэтому Стрелецкий взял телефон и вышел с ним из комнаты. — Да? — тихо ответил он. — Мистер Кинастон, здравствуйте... — Это не Кинастон, он спит. Я могу передать. — А, извините. Я обязательно позвоню позже, но вы ему скажите, что я насчёт работы, ладненько? — Так, — Стрелецкий улыбнулся, — а можно мне тоже немного подробностей? — Да пожалуйста. У меня есть постановка, которую ни один из театров, с которыми я сотрудничаю, не хочет ставить. И мне нужны люди, которые согласятся на этот эксперимент. Я не знаю актёра более смелого, чем Кинастон. Он мне нужен. Улыбка Стрелецкого становилась всё шире. — Как зовут тебя, ангел-хранитель? — Саша, — в голосе слышалась улыбка. — Спасибо, Саша, тебе огромное. Он перезвонит. — Зашибись. Чао! — Чао. Усмехнувшись, Стрелецкий завершил звонок и вбежал в спальню. — Эд! — присев перед кроватью, позвал Стрелецкий. — Ээээээд! Тот замычал в ответ, а Стрелецкий упрямо потряс его за плечо. Кинастон открыл глаза. — Чего тебе надо, Стрелецки? Я умер. — Ты выжил, чтобы воскреснуть вновь! — Стрелецкий протянул телефон. — На, перезвони по последнему номеру. — Зачем? У меня голова болит. — Звони. С недовольным видом Кинастон забрал телефон и поднялся. Стрелецкий сел на кровать. Он кусал губы, наблюдая за Кинастоном, пока тот разговаривал по телефону, — а когда закончил и повернулся к нему, Стрелецкий встал с кровати. — Тём...? Тот, улыбаясь, кивнул, как бы говоря Кинастону, что это не сон. Кинастон прикрыл ладонью губы, прижав телефон к груди. Стрелецкий подошёл. Он поцеловал Кинастона в щёку, а тот глазами счастливыми, блестящими, как у ребёнка, взглянул на него. Широко улыбнулся в ответ.***
Кинастон не пил уже три недели. Две последние пропадал на репетициях; Стрелецкий, окончательно переехавший к нему, увлёкся полуфабрикатами, но был счастлив. Или почти счастлив. Встретив его драматичным вздохом и скрещенными на груди руками, Кинастон остановился, опираясь плечом о стену в коридоре. Стрелецкий бросил на него взгляд. — У каждого своя зависимость, да, Тём? Тот покачал головой. — Я всегда вижу, когда ты возвращаешься из-под машины. — Эд, не надо. — Что "не надо"? Ты спасаешь жизни, Тём, и мою тоже, почему я не могу попытаться помочь тебе? — Как? — Стрелецкий усмехнулся недоверчиво. Он куртку снял, а Кинастон подошёл ближе. Глядя Стрелецкому в глаза, произнёс с нажимом на первое слово: — Боли хочешь? Стрелецкий сжал челюсть, но ссадина на его скуле, которую подарил пару дней назад клиент, говорила за него. — Послушай, я предлагаю тебе способ. Давай перенесём твою зависимость в более мирное русло. В более интимное, скажем так. Глаза распахнув, Стрелецкий усмехнулся снова — но Кинастон смотрел на него серьёзным взглядом. Он протянул руку, коснулся щеки Стрелецкого пальцами. Тот сказал: — Я подумаю. — Подумай. По крайней мере, я буду знать, что не причиню тебе вреда. И ты себе — тоже. Вскинув брови, Кинастон развернулся — а Стрелецкий взял его за руку, остановив. Приоткрыл губы, вниз глядя, но сказать решился, только сделав глубокий вдох: — И думаешь, поможет? — Ты психолог, ты и думай. Он лишь губы облизнул. — Если хочешь попробовать, просто скажи. Скромная принцесса тут я. Стрелецкий ухмыльнулся и, подняв взгляд, кивнул. Чмокнув его в губы, Кинастон улыбнулся. — Тогда дай мне двадцать минут. — Ладно. Я пока в душ схожу. Он старался не думать о предложении Кинастона и не представлять всё заранее. Сходив в душ, надел зачем-то и штаны, и футболку. — Ого, — тихо восхитился Стрелецкий, войдя в спальню. Кинастон сидел у зеркала, дорисовывая стрелку на левом веке. Сидел в длинном чёрном платье с глубоким вырезом на спине и чёрном парике длиной чуть ниже ушей. Бросив взгляд на подошедшего к кровати Стрелецкого, уточнил: — Что? — Ты ответственно подходишь к делу. — Новое платье, и оно красивое. — Очень. Стрелецкий сел на кровать и сложил руки на колени. — Тём, ты выглядишь сейчас, как трусливый девственник. — Такое я не пробовал. — Я тоже, — Кинастон развернулся вместе со стулом и закинул ногу на ногу. — Тём, мне лень сейчас идти в секс-шоп, так что я просто возьму ремень, хорошо? Стрелецкий кивнул. — Ну что ты улыбаешься? И давай договоримся заранее: я очень постараюсь не перебарщивать, но как только тебе станет некомфортно, ты мне говоришь об этом. — Тебе-то это зачем? У тебя ведь совершенно нет тяги к доминированию в постели. — Я и не собираюсь доминировать. Ты просто получишь по заднице, потому что лучше ты получишь по заднице от меня, чем окажешься в больнице. Стрелецкий снова кивнул, а Кинастон поднялся со стула. Он подошёл к подоконнику — на нём стояли свечи, и Кинастон неспешно расставил их по комнате: одну оставил на подоконнике, вторую поставил на туалетный столик, ещё две — на тумбочки у кровати. Стрелецкий наблюдал за тем, как он зажигает их — теперь от тумбочек к подоконнику — и, когда Кинастон положил зажигалку, встал, приблизился к нему. Приобнял Кинастона за талию, а пальцы второй руки аккуратно запустил в волосы парика. — Выключи свет, — тихо попросил Кинастон. На пару секунд уткнувшись носом в парик, Стрелецкий отошёл, чтобы исполнить просьбу. Когда комната погрузилась в полумрак, он повернулся — Кинастон стоял, опираясь руками о подоконник, лицом к Стрелецкому, и внимательно смотрел на него. Стрелецкий футболку стянул. Бросил её на пол. Движением головы указав на кровать, Кинастон дёрнул уголком рта. — Не собирается он доминировать, — пробормотал Стрелецкий, садясь на кровать. Он вопросительно развёл руки в стороны, а Кинастон усмехнулся кокетливо и наконец подошёл к кровати. Придержав платье, залез к Стрелецкому на колени, обнял его за шею. Тот под платье его руками скользнул, по бёдрам, губами коснулся открытой острой ключицы, чуть сжал её зубами. Взгляд упал на ремень, застёгнутый на талии Кинастона; Кинастон ухмыльнулся снова. — Ты точно не боишься? Всё нормально? — Да, всё хорошо. Это неплохая идея, на самом деле. А ты будешь меня связывать или что-то ещё? — Не сегодня. Но если понравится и захочешь снова... Кинастон улыбнулся. Стрелецкий тоже. Губами коснувшись губ, Кинастон расстегнул его штаны, слез, чтобы снять их, когда Стрелецкий спиной на кровать откинулся. Прошептал: — Расслабься, — целуя напрягшийся рельефный живот. Следя за Кинастоном взглядом, Стрелецкий снова дотронулся пальцами до его парика, выдохнул резко, когда Кинастон сжал зубы на его соске. Языком по нему проведя, Кинастон поднялся и встал у кровати. Стрелецкий взгляд на него бросил и понял, что нужно сделать: повернуться спиной. Он запустил руки под подушку, положив на неё голову, а Кинастон скользил взглядом по его телу, сняв уже с талии ремень, — а потом без предупреждения размахнулся и хлестанул по ягодицам Стрелецкого. Тот вздрогнул — от неожиданности и лёгкой боли — и сжал руками подушку, а Кинастон не медлил со вторым ударом, который пришёлся чуть ниже, почти по бёдрам, а третий — снова выше, и Стрелецкий издал тихий стон. — Сильнее, — тихо попросил он. И Кинастон его услышал. Задница и бёдра горели, Стрелецкий уже не мог спокойно лежать — и ёрзал, и подушку сжимал руками, и стискивал челюсти. Пряжка ремня звякнула, когда Кинастон уронил его на пол и, забравшись на кровать, губами прижался к плечу Стрелецкого. — Всё в порядке? — Угу. Снова поцеловав плечо его и ладонью проведя по взмокшей спине, Кинастон произнёс: — Не бубни, Тём. Стрелецкий улыбнулся и, поморщившись, лёг на бок, взяв руку Кинастона в свою. Вздохнул и сказал: — Ну, меня не возбуждает боль, но возбуждает тот факт, что это ты. А от боли мне лучше, но всё же немного... странно. — Не знаю, что я натворил с точки зрения психологии, но то, как после каждого удара краснеет твоя задница, мне нравится. Прикусив нижнюю губу, Стрелецкий подвинулся вплотную, поцеловал Кинастона в губы, помада с которых стёрлась ещё об его живот — зачем она вообще нужна была сейчас, знал один лишь Кинастон. Он отпустил руку Стрелецкого, снова огладил спину его, а Стрелецкий ладонью накрыл его щеку. — Эд, я не уверен, что это может мне помочь. Правда. — Я понимаю, — Кинастон поцеловал кончик носа Стрелецкого, — но если у меня есть шанс тебе помочь, я его использую. Потому что я тебя люблю, Тём. — Я тебя тоже люблю.