***
За окном — пряный холод ноября, а в вагоне — мелодично-приятный уют тепла. Мерный стук колёс разлетается свободной птицей по поезду, чуть касаясь мягкими крыльями ушей путешественников. Немного сонно и хочется спать. Вэнь Нин и Вэй Усянь едут молча: прерывать певучую тишину желания нет. Им и так хорошо. Вэй Ин, убаюканный песней колёс, быстро погружается в сон, хотя долгое время пытается бороться с ним — не хочется оставлять Вэнь Нина одного, погружённого в одиночество, которое и так окружает его слишком уж часто… Слишком… Последнее, что запоминает Вэй Усянь перед тем, как лёгкий сон одолевает его, — как его голова оказывается на плече Вэнь Нина. А потом — сознание обволакивает спокойствие темноты. И ощущает он себя так… хорошо, безопасно. — Вэй Ин… — шепчет Вэнь Нин, когда поезд замедляет ход, и привычные пейзажи природы сменяются… другими, чужими, незнакомыми. Вэй Усянь мгновенно просыпается — наготове, как и всегда (просто на всякий случай) — и сонно озирается по сторонам. — Да, почти что приехали. От сонливости остаётся одно только воспоминание. — А-Нин, я покажу тебе кое-что… Только никому не рассказывай об этой вещи, ладно? — голос гриффиндорца неожиданно становится очень серьёзным, и Вэнь Нин робко кивает в ответ, неосознанно слегка вздрагивая. Сначала то, что Вэй Усянь вынимает из кармана, кажется пуффендуйцу обычной цепочкой, но он приглядывается… и… «Маховик?!» — Только на крайний случай. Самый крайний, — уверенно поясняет Вэй Ин, когда замечает взгляд Вэнь Нина, и, словно в подтверждение своих слов, качает головой. — Не пользуйся им. П-прошу тебя… — Не буду. Обещаю. — Вэй Усянь склоняет голову, в эторт раз даже не думая спорить. Поезд прибывает на вокзал. Пасмурно. На станции холодно, неуютно. Тяжесть тумана тянущей влажностью ласкает лёгкие и ложится на глаза белым одеялом. Они выходят на улицу, продвигаясь всё дальше. На сегодня у них нет определённой цели. Как ни странно, это первый визит Вэнь Нина в маггловский мир, и всё вокруг бесконечно восхищает его. Странные люди — одетые не в просторные строгие чёрные мантии, а в… другую одежду. Водоворот ярких и бледных, светлых и мрачных цветов поглощает его, захватывает, удивляет, унося с собой в мир грёз и фантазий — о жизни. Другой. Жизни магглов, не представляющих, что в мире существует волшебство — действительно самое невероятное, когда один взмах руки, одна последовательность слов может сотворить то, что им кажется невозможным. И неподвластным. «Может, это и к лучшему, — думает Вэнь Нин. — У них зато своё волшебство. В каждом мгновении. Они замечают то, что не дано нам». Вэнь Нин вытягивает руку вперёд, на какое-то мгновение сжимая её в кулак — будто что-то хочет схватить, и снова отпускает, позволяя ей расслабленно принимать моросящую влагу дождя — на ногтях, пальцах, косточках, выступах вен. Прикосновение каждой капли — уютное, к нему хочется льнуть, хочется, чтобы каждое из них обернулось вокруг тела тёплым, мягким, приятно-красивым одеялом, в которое можно закутаться в холодный день осени и лишь изредка вытаскивать из-под него руку, чтобы отхлёбывать ласковый чай с полевыми травами, приготовленный руками любимого… Вэй Усянь тихо смеётся, не смея нарушить эту гармонию, восхищённо наблюдает за возлюбленным, а потом, когда тот замирает, протягивает к нему свою руку, и мягко, аккуратно, словно боясь отпугнуть, накрывает её сверху, осторожно сжимая. И, замечая улыбку восторга Вэнь Нина, тянется к нему, робко, так, что и сам не понимает, почему по телу разливается такое умиротворение, которое обычно ему и не свойственно, тепло целует того в макушку, чуть приподнимаясь на носках — хотя Вэнь Нин и ниже его, но совсем-совсем не намного, поэтому на цыпочках и выходит удобнее. — Вэй Ин… — тихо шепчет Вэнь Нин, чуть сильнее сцепляя их руки. Между ладонями — живая пряная ласка дождя, отпускать — совершенно не хочется. На душе спокойно, как не было уже очень давно. — П-посмотри, там т-такая красивая витрина… Вэй Усянь следит за его взглядом и замечает немного вдали витрину магазина. В тумане тяжело разобрать, однако яркость пёстрых, насыщенных красок очень заметно ударяет в глаза, притягивая к себе, заманивая и призывая в тепло своего покоя, расцвеченного красками счастья. — Видишь, А-Нин, я же говорил, тебе понравится! — смеётся Вэй Ин. — Так и пойдём к ней! Только будь осторожен, здесь на дорогах… как же их называют… наш… машины! Точно, машины, — вспоминает маггловское слово юноша. — Смотри по сторонам. А то сейчас туман… — К-конечно, н-не беспокойся. — Вот и славно! — Вэй Усянь беззаботно тащит Вэнь Нина вперёд. Рука касается чужой руки. А справа, в густом тумане, — силуэт тёмной фигуры, почему-то кажущейся настолько знакомой… Вэй Ин отвлекается, на какой-то миг выпуская ладонь Вэнь Нина, вглядываясь, вглядываясь, вглядываясь в белый сумрак покрывала тумана… Что он тут делает? Если это действительно… Но как… Удар. По-мерзкому тонкий скрип тормозов. Мгновенно распахнутая передняя дверь автомобиля. Шатающаяся походка водителя, который — вообще очень странно, что всё-таки — остановился. — Юноша, позвоните в скорую, умоляю, быстрее, пока ещё не слишком поздно! Я… я сегодня забыл взять телефон… Я… Я… забыл… Водитель — мужчина немолодых лет, одетый очень опрятно, в деловом, официальном костюме, не обращая внимания ни на что, опускается в лужу на колени рядом с Вэнь Нином, судорожно всхлипывая. Липкий страх окутывает его потным туманом — он ничего не может сделать, ничем не может помочь… Может лишь не отводить взгляда от часов на руке. Безразличное тихое тикание секундной стрелки — как колокольный набат. — Простите, что такое скорая?.. Для Вэй Ина всё кажется сном. Ведь не бывает в жизни такого… Это не может быть правдой. Волшебники же не умирают… так? Или всё-таки… Суетливые крики женщин. Истеричные визги будто бы не людей. Хрипло басят мужчины. Дрожь владельца автомобиля. Стук каблуков по асфальту. Суета, суета, суета… К ним, к нему бегут, подбегают и смотрят… Вэй Усянь выходит из оцепенения и пробивает себе путь сквозь толпу к — теперь уже — телу Вэнь Нина. Большой палец — на его запястье, на венах — по-моему, так учили в Хогвартсе на маггловедении. Почему же так холодно?.. Наверное, просто дождь… И туман. — Звоните, скорее звоните! — Что здесь произошло?! — Вы уже позвонили?! — Да замолчите вы наконец. Соединяют. Алло? Скорая? Да? Отлично! Сбили человека. Я говорю, человека сбили! Да, приезжайте. Скажите же, на какой мы улице? Что? А, спасибо. Да-да, вы услышали верно. Чья-то злая чужая хватка отталкивает Вэй Ина в сторону и сама кладёт руку на запястье Вэнь Нина. — Приезжайте быстрее! — Уже может быть поздно. — Равнодушный голос. — Уже может быть поздно, быстрее! — вторит звонящий. — Он был один? — Нет, он был с этим юношей. Все взгляды устремлены на Вэй Ина. Руки — в дрожи тумана. Перед глазами почему-то всё расплывается. — Кто вы? — Тихо! — Не шумите! — Что же случилось? Опишите. — Не молчите! — Пульса больше нет. — Вы уверены? Вместо ответа: — Я врач. Дождь начинает идти сильнее. Скорой так и не видно. — Молодой человек, откуда вы? Кто этот юноша? — незнакомая женщина зачем-то тянет к Вэй Усяню руку — словно в разъедающем глотку сочувствии. Вэй Ин резко отшатывается от неё в сторону, спотыкаясь о бордюр, и падает. Маховик вылетает из внутреннего кармана и сильно ударяется о камень, на стекле — змеями разбегаются трещины. Вэй Ин молчит — молчит впервые за долгую жизнь, поднимается с земли, не выпуская из трясущихся рук маховик. Стрелка заедает. Удар кулаком, в который зажат артефакт, об асфальт — пальцы окрашиваются в алый. Зубы стиснуты до боли. Боль пульсирует во всём теле. Содранный слой кожи. Взгляд водителя — танец безумия. Стрелка начинает вращаться. — Молодой человек, можно вас попросить… Маховик исполняет его волю в первый раз. Вэй Усянь просыпается от собственного крика, а уже через мгновение к нему забегает Цзян Чэн. — Усянь, собирайся быстрее! А то мы опоздаем! — Куда… опоздаем?.. — Сам же вчера предложил выбраться в маггловский мир! И Фэнмянь даже дал разрешение! Хотя чего это я удивляюсь, как же он мог тебе отказать… Удобно быть любимцем директора… — Что?.. — Земля вызывает Усяня! Пойдём, все уже собрались и ждут только тебя. — Цзян Чэн стягивает с Вэй Ина одеяло, и его, одетого в одну только пижаму, обдаёт зябким порывом холодного ветра. — А кто ещё идёт? — Мы с тобой, Хуайсан и Вэнь Нин. Усянь, опять пил вчера в одиночестве и даже нас не позвал? — недовольно бормочет юноша. — Цзян Чэн, да постой! — Вэй Ин старается не реагировать на последнюю реплику брата. — Может, лучше не надо? Мы с Вэнь Нином собирались… — Это даже не обсуждается. Потом намилуетесь, голубки! — Цзян Чэн… — Ну что ещё? — Почему… почему ты шутишь? Цзян Чэн смотрит на него, как на сумасшедшего, тяжело вздыхает, закатывает глаза и отвечает: — У тебя сегодня точно крыша поехала… Я уже несколько лет такой, знаешь ли. Всё, братец, хватит болтать, собирайся активнее, мы ждём тебя. За окном ослепительно сияет солнце. — Братец?.. Цзян Ваньинь только машет ему рукой в поторапливающем жесте, выходя из спальни. А Вэй Усянь возвращается в неправильное время. И не смеет никому рассказать. Вэнь Нин всё такой же робкий, всё так же постоянно суетится и смотрит — глаза в глаза — преданно и до бесконечности верно, и, пока Цзян Чэн и Не Хуайсан заняты обсуждением насущных проблем, на секунды зарывается в волосы Вэй Усяня. А тот крепко обнимает его и тихо-тихо, так, чтобы никто не услышал, шепчет: — Будь осторожен, ладно? Не отходи от меня. — Что т-тебя беспокоит? — Вэнь Нин, несмотря на стеснительность характера, всегда понимает его с полуслова, читая, словно открытую книгу. И подсознательно чувствует, когда Вэй Ина что-то тревожит. — Просто будь рядом, хорошо? — Сделаю всё, как с-скажет молодой г-господин Вэй, — смущённо бормочет Вэнь Нин, а Вэй Усянь беззвучно смеётся и, крепко обнимая юношу, отворачивается к окну поезда. Светит солнце. На небе нет ни единого облака. В этом времени всё будет иначе. Должно быть. — Мы с Не-сюном зайдём в магазин сувениров. Вы с нами? — бодро спрашивает Цзян Чэн, когда они выходят с вокзала. — Да ты серьёзно?! — Вэй Усяню хочется злиться, хочется сорваться на всех, хочется взять и аппарировать обратно в волшебный мир, захватив с собой всех троих спутников — домой, в безопасность, где им ничего не будет угрожать, но, сделав глубокий вдох, он продолжает, уже более спокойно — потому что, в самом деле, нельзя бояться всего, тем более это другое измерение, другая реальность, в которой не может произойти то же, что в прошлой: — Хорошо, прости, мы… — Вэй Ин поворачивается к Вэнь Нину, ища в его глазах ответ, и, когда тот утвердительно кивает, заканчивает: — Мы с вами. Вэй Усянь наигранно фыркает, не выпуская из своей руки ладонь Вэнь Нина. Перед сувенирным магазином — снова дорога. Вэй Ин почти до хруста костей сжимает руку А-Нина и бегом пересекает проезжую часть. Они — на другой стороне, среди таких же идущих пешком людей, как и они сами. Всё хорошо. Бояться больше нечего. Лишь где-то вдалеке едет по улице мотоцикл, Вэй Усянь и Вэнь Нин стоят у входа в магазин, Вэй Ин тревожно оглядывается и… — Вэй Ин, осторожно! — с силой, которую Вэй Усянь и не подозревал у своего возлюбленного, Вэнь Нин резко дёргает в его сторону, до боли выворачивая его кисть. Но сам отскочить — не успевает. Суетливые крики женщин. Истеричные визги будто бы не людей. Хрипло басят мужчины. А Вэй Усянь больше не прислушивается к их словам. — Скорая?! И голос, полный спокойного равнодушия: — Пульса нет. Осколки стекла тонкими зубами ядовитых змей впиваются в кожу, зарываясь в самую плоть и достигая источника крови. А стрелка хроноворота скачет в дрожащих руках. — Усянь, что… как это про… Маховик времени исполняет его волю во второй раз. — Вэй Усянь! Чтобы тебя все псы планеты сожрали! Да проснись же ты наконец! — ругается Цзян Чэн, судорожно тормоша сонного Вэй Ина. Даже сквозь пелену сновидений Вэй Усянь чувствует, что руки и голос его диди сводит судорогами дрожи. — Цзян Чэн? Что случилось?.. — Уже весь Хогвартс стоит на ушах, а ты дрыхнешь, как гуев младенец! — Да что произошло-то?! — Вэй Ин раздражённо прерывает тираду Цзян Ваньиня. — Он… Он убил Цзинь Цзысюаня! — Кто… он? — спрашивает Вэй Усянь и думает, что знать ответ — совершенно точно не желает. Потому что делать это снова — воли больше не хватит. — Твой любимый Вэнь Нин, — Цзян Чэн буквально сплёвывает ненавистное имя. — Как это возможно? — Вэй Ин произносит это, не задумываясь, и глухо смеётся, вспоминая, сколько раз… за последнее время мысленно произносил эту фразу. — Он никого никогда в жизни не обижал. — В этот раз, видимо, не постеснялся. — Цзян Чэн больно сжимает его руку и тащит его за собой, и Вэй Ин еле успевает взять с собой волшебную палочку. У стены смеётся Вэнь Нин — и Вэй Усянь думает, что впервые видит, чтобы он вообще смеялся. На стене кровью написано: «Чистокровные, трепещите», и Вэнь Нин держит палочку поднятой — наготове, и, завидев в толпе Вэй Ина, он обращается — одновременно к нему, ко всем и ни к кому: — Вот тот, кто показал мне вкус чистой к-крови, вот он, моя любовь… Вэй Усянь пробирается вперёд, не обращая внимания ни на кого, небрежно отмахивается от учителей, который хватают его за мантию в попытке остановить, и вплотную подходит к нему: — Да, А-Нин, да… Это… Благодаря мне… Видеть Вэнь Нина живым, пусть даже и таким, — непривычно. И сейчас это дыхание жизни для Вэй Усяня — величайшее счастье. Он не может удержаться от того, чтобы не провести своей заледеневшей от ужаса ладонью по разгорячённой щеке Вэнь Нина, подушечки пальцев запоминают очертания его губ, запоминают его дыхание — каждый вдох и каждый его выдох, запоминают тепло его щёк, а взгляд цепляется за студёный мороз любви и ненависти безумия его глаз. — Из-за меня, да… И ты — тоже из-за меня. На мгновение Вэнь Нин будто возвращается к своему истинному «я», ласково подставляясь под любящие, нежные руки Вэй Ина, а потом… — Он посмел оскорбить тебя… Грязная чистокровка… А мы будем править вместе, давай? Убьём Вэнь Жоханя, убьём чистокровных, убьём их всех и останемся лишь вдвоём… Вэй Усянь ни на миг не прерывает с ним зрительный контакт. Душа — выжженная холодом ужаса, любви и отвращения пустыня. Но перед ним — не Вэнь Нин. А тот, кого он создал. Своими руками. — Мы будем, А-Нин, — Вэй Ин шепчет ему нараспев, баюкает, словно ребёнка, — обязательно будем. Только не сейчас, а чуть позже. Дождись меня. ТЫ дождись меня. До встречи, Вэнь Нин. С конца волшебной палочки срывается зелёный луч. Выпущенный в спину. Отвращение накрывает его густым комом лавины. Где-то в коридоре — далеко-далеко — глухой шлепок удара тела о пол, кто-то падает в обморок. Вэй Усянь поспешно наклоняется и закрывает глаза Цзинь Цзысюаню, а потом, склоняясь над телом Вэнь Нина, целует того в остывающий лоб и так же тихо закрывает глаза и ему. — Как мы будем объяснять это родителям студентов и Министерству магии?.. К Вэй Ину тянется чья-то рука. Стрелка скачет, безумно вращаясь. Маховик дребезжит, готовый рассыпаться в пепел. Но исполняет его волю в третий раз. — Вэй Ин, осторожно! — Вэнь Нин отталкивает юношу с траектории мотоцикла. Суетливые крики женщин. Истеричные визги будто бы не людей. Хрипло басят мужчины. Вэй Усяня засыпает водопадом стекла, брызнувшего из разбитой витрины. Реальность быстро перестаёт для него существовать, и, прежде чем окончательно провалиться в беспамятство, он успевает только сильнее сжать цепочку маховика. В вывернутом запястье невероятно сильно саднит. А вот порезы — почти что не чувствуются. Приходит в себя он ещё в маггловской больнице и, не обнаружив на шее артефакта, испытывает самую настоящую озлобленность ужаса — если кто-то из магов уже забрал его… то это… конец… Когда в палату заходит медсестра, он едва слышно шепчет: — Где?.. И не успевает закончить фразу, как его прерывают: — Вот она, молодой человек, всё в порядке. Милая цепочка, кстати. Только осторожно, она вот-вот сломается… — Спасибо… Рука сжимает маховик в мёртвой хватке, а затем снова наступает тьма. Просыпается он уже дома. Рядом с его кроватью — слишком неожиданно — сидит Юй Цзыюань. — Значит, очнулся? — и, не дожидаясь ответа, продолжает: — Чудесно. Похороны в пятницу, — внешне сухо и безразлично бросает она и выходит из комнаты. Но перед этим едва ощутимо сжимает здоровую руку приёмного сына. В глазах всё плывёт из-за слёз. Перед похоронами Вэй Ин собирается с силами: если сейчас всё получится, они воссоединятся. И больше Вэй Усянь не допустит такой судьбы для возлюбленного. Менять его судьбу вопреки его воле и воле судьбы — слишком нечестно, думает он. Вэй Ин смотрит и на хроноворот — он готов рассыпаться уже от лёгкого прикосновения. Ещё одного перемещения он не выдержит. Не сможет. Рассыпется. И зачем он, если сейчас всё должно получиться. Но Вэй Усянь только ещё бережнее сжимает его — на всякий случай, если что-то снова пойдёт не так… Если… Если, если, если — слишком много условностей, которые невозможно предсказать, невозможно предугадать… Вэй Ин медленно сползает по стене и опускается на пол — бессилие уничтожает, сгрызает его изнутри. Как поступить, как будет правильно… Как… Или же… Всё на самом деле неправильно. И изначально было неправильно… В день похорон идёт дождь. Вэй Усянь дожидается их окончания, избегая смотреть в глаза Вэнь Цин, которая немой тенью укора наблюдает за ним. Она знает, что в том, что произошло, что Вэнь Нин спас его, — нет вины Вэй Усяня. Но Вэй Ин знает — косвенная вина есть. Есть. И она горадо сильнее, чем та, когда Вэнь Нин осознанно своими руками убил Цзинь Цзысюаня… А если бы Вэнь Цин ещё знала, что всё должно было быть иначе… Нет, этого знать ей не нужно. Ни к чему. Наверное. Если сейчас всё изменится… К ночи на кладбище Вэй Ин остаётся один. Он достаёт флейту, на которую наложено особенное заклинание — он сам придумал его, специально для А-Нина и начинает играть. Звуки флейты — по-странному мягкие, будто заботливая мать играет колыбельную уснувшему младенцу. Мягкие и тихие. Будто бы еле звучные. Будто бы тот, кто играет, боится, что её услышит кто-то чужой — трава, ветер, верхушки деревьев… Мелодия льётся долго, стройным, непрерывным потоком, а потом — Гроб открывается. Перед ним — Вэнь Нин. Теперь совершенно другой. Преображённый. — Как ты? — Х-холодно, Вэй Ин, мне так холодно… Вэй Усянь судорожно обнимает его, безуспешно надеясь согреть, надеясь передать тепло собственного тела ему — и оживить его, заставить чувствовать, ощущать эту жизнь, заставить дышать, вдыхать переливчатый воздух, наслаждаться запахом земли после дождя. — Я бы тоже хотел… Я бы так сильно эт-того х-хотел… — Хотел бы чего?.. — Чувствовать запах земли после дождя. — М-мои мысли?.. — Д-думаю, да… *** — Я убил его… Профессора Вэнь… — Ты же… не мог… Когда… — П-помнишь тот м-момент, Вэй Ин… — Чт… Момент… Да! Но невозможно, чтобы настолько… Я… Я же думал только о том, что, если Вэнь Чжулю умрёт, мы узнаем, на чьей он стороне, и всё! Я не думал… Я не… Вэй Усянь тяжело опирается на стену, сильно ударяясь о неё головой. В дрожащих пальцах зажата волшебная палочка. По коридору рассыпается мраком тишина ночи. Только ветер еле слышно колышет чёрную мантию. Вэнь Нин падает перед ним на колени: — Я… не хотел уб-бивать… Не х-хотел… П-прости меня, если сможешь, Вэй Ин… — Ты — не хотел. Не хотел. Ты не хотел. Твоей вины тут нет никакой. — Взгляд Вэй Усяня обращён во тьму коридора, но отточенными, будто бы выверенными движениями руки он тянется немного вперёд, опускает ладонь на холодную голову Вэнь Нина и гладит, гладит, гладит его, как бездомного брошенного пса, в этот момент слишком отчаянно нуждающегося в ласке. Пса, что разорвал человека. По приказу хозяина. Хотя хозяина у него быть не должно. — Нет, Вэнь Нин, ты не хотел. Хотел этого один только я. Отчаяние и сожаление раскаляют воздух, и теперь даже лютому мертвецу — что невозможно — кажется, будто в здании — душно. Нечем дышать. — Не показывайся в Хогвартсе никогда. Будь осторожен, А-Нин, будь осторожен… По раскалённым губам пробегает жестокий холод волос. А маховик времени исполняет его волю в четвёртый раз. Последний. И рассыпается в его руках пеплом прошлого и будущего. И Вэй Усянь думает, что ему повезло, — сейчас он в нужном времени и нужном моменте. А Вэнь Цин, лучшие друзья Вэй Усяня, его диди и даже его добрая цзецзе — смотрят на него с отвращением. Он замечает это по мелким деталям. А-Ли слишком тактичная, как и всегда, она лишь отводит взгляд, когда говорит с ним. И больше не предлагает ему свой фирменный суп. Цзян Чэн — которому, думал Вэй Усянь, должно быть всё равно, срывается на него всё чаще и чаще. И Вэй Ин его понимает — на его месте он бы с удовольствием уничтожил себя. Юй Цзыюань, так никогда не заговорившая с ним, лишь присылает ему совиной почтой письмо: «Не смей возвращаться». А Вэнь Цин лишь шепчет однажды, почти что беззвучно: «Из-за тебя». «Из-за меня», — мысленно соглашается Вэй Усянь и уходит, не оборачиваясь, сглатывая жжение слёз. Потому что правда слишком страшна, а невероятно умная сестра Вэнь Нина описывает её лучше всего, будто сама о чём-то догадывается. Вот только догадками не поделится — слишком гордая. И за брата — прощать не станет. Хотя, наверное, думает Вэй Ин, она говорит про ту попытку самоубийства Вэнь Нина, когда они только расстались. После скандала с Вэй Усянем Вэнь Нин переводится в другую школу — посреди года, благо, связей у его сестры достаточно. И долгое время Вэй Ин не слышит о нём ничего. И каждый миг ему страшно узнать, что… просчитался. Опять. И теперь уже навсегда. Но — тишина. Только взгляды Вэнь Цин обжигают сильнее самого яркого пламени, подымающегося до самых небес. Вэй Усянь выпускается, теперь он — гордый аврор. И на первом же задании получает ранение, закрывая собой напарника. Хотя мог просто оттолкнуть — возможность такая была. А в больнице святого Мунго — «Я работаю с т-теми, чей разум б-был изменён или уничтожен», — сообщает целитель. Как выясняется, здесь один из самых успешных в этой области, хотя совсем ещё молодой. Только робкость и лёгкое заикание никуда не исчезли. Они встречаются в холле, достаточно холодно здороваются, как старые — и не совсем близкие — знакомые и расходятся. Вэнь Нин — наверх к пациентам. А Вэй Усянь спускается вниз, к выходу из больницы. Глаза Вэнь Нина — теперь призрак суровости. Хотя внешний вид тот же. Скромный и, даже можно сказать, милый. А вот взгляд… Взгляд еле заметной тенью суровости теперь похож на взгляд Вэнь Цин — вот только в глубине его, замечает Вэй Ин, плачет тоска. Вэй Усянь вытаскивает из кармана правую руку и — замирает. А ведь так… Нет. Нельзя. Поспешно убирает обратно. — Прощайте, целитель. — Вэй Ин хочет крикнуть, как ему не хватает его, как он скучает, как ему бы хотелось, чтобы он вернулся к нему, чтобы навсегда быть вместе. Но… Вместе им не быть никогда. И Вэй Усянь больше не поступит эгоистично. Потому что теперь Вэй Ин думает только о том, чтобы другим было хорошо. А ему самому… Впрочем, так ли это важно, каково ему самому?***
— Пошёл прочь! Что, положил на меня глаз, да?! У тебя настолько всё плохо, что решил спутаться с заклинателями покруче тебя? Правильно говорила Цзяо-цзяо, что ты страшный, мерзкий, отвратительный обрезанный рукав. Да ещё и заика. Мерзость. И родственники у тебя… такие себе, я не заинтересован в отношениях с тобой, Вэнь Нин. — Слова вылетают легко. Словно птицы, отпущенные на волю из клетки, они даются сами собой. В глазах Вэнь Нина стоят слёзы, сейчас ему всё равно, что он снова проявляет слабость перед слизеринцами, которые всегда не упускали повода унизить его, ему всё равно… Не всё равно только на… — Вэй Ин! Ч-что п-произошло, п-пожалуйста, скажи мне? — Что произошло, А-Нин? — Вэй Усянь мерзко смеётся, выделяя интонацией обращение к юноше. — А ничего не произошло. Мне просто было скучно. Вот я и повеселился с тобой. Спасибо, было неплохо. Надеюсь, тебе тоже понравилось! Вэнь Нин не дослушивает до конца и выбегает в коридор, а Вэй Ин продолжает смеяться. Смех кружится в вакхическом танце, Вэй Ин смеётся — когда ему хочется рыдать, ударить, избить, уничтожить всех, кто сейчас находится с ним в одной комнате и кто радуется яду его фальши, кто мерзко гогочет… Смех чужой, смех собственный, визги, писки, слюнявые причмокивания влюблённых парочек слизеринцев, крик ненависти диди, глаза цзецзе, наполненные слезами, жуткий укор в глазах живого Цзинь Цзысюаня — всё смешивается в голове Вэй Усяня, всё грохочет, всё ослепляет, всё убивает, все живы, все живые, у всех всё хорошо, у всех, у всех, у всех, кроме — Вэнь Нина. Если он опять просчитался… Если он снова… Нет, нет, нет, от маховика — теперь только пепел пепел пепел один только пепел Он просчитаться не мог. Потому что судьба лишь не хотела, чтобы они были вместе. И всё. Ведь так? И теперь у Вэнь Нина главный подарок судьбы — жизнь. Вэй Ин задевает стоящий на тумбе графин, хватает осколок ладонью и сжимает — до хруста собственных костей и стекла. Из ладони — течёт кровь. Все смеются. Кровь алая, багровая, смертоносная. Смертельная. Это было в прошлом. В прошлом. В одном только прошлом. А здесь — смех идиотов и живые слёзы Вэнь Нина. И живая кровь на ладони Вэй Ина. Всё теперь правильно, ошибки быть не могло.***
Гром ревёт оглушительным набатом. — До с-сви… Прощайте, аврор, — тихие слова целителя тонут в жестоком раскате. Вэй Усянь не оборачивается и уже у самого выхода встречает Вэнь Цин — она в отвращении отворачивается и уходит в другую сторону. На улице хлещет зябкий дождь. Люди спешат найти укрытие. У Вэй Усяня зонта с собой нет. Шаг вперёд из-под навеса. Капли ледяным градом ударяют по воспалённой коже. Только-только затянувшаяся рана в ноге надоедливо ноет. Вспышка молнии. Ещё один мгновенный раскат — где-то совсем близко. В ушах дружелюбно звенит. Следующий шаг вперёд. Теперь по всему силуэту стекает вода. Мокрые волосы тревожно липнут на лицо, будто жаждут скрыть человека. Чтобы никто не вспомнил, не знал его. — Молодой человек, да не стойте вы так, вы же промокнете! — раздаётся чей-то голос раздражающе близко. И в Вэй Ине яркими всполохами вдруг трещит напряжение. — Промокну? Промокну. И что? Мне хорошо… Вэй Усянь неспешно шагает вперёд, не думая прятаться от хлещущей силы природы, жаждущей наказать виноватого. Конец ноября. Последний дождь. Вэй Ин поднимает голову вверх, подставляя лицо клокочущему дождю, волосы расступаются, открывая его и позволяя влаге смотреть на него — смотреть в его глаза, в его душу и падать мягким водопадом на ресницы и губы, даря слишком давно забытый покой собственно-чужой жизни. Вэй Ин продолжает стоять под дождём ещё так долго, что сам теряет счёт времени — которое и так призрачно-иллюзорно. По лицу грубым потоком стекает вода, своей тяжестью всё-таки вынуждая закрывать глаза, забивается в нос, так, что становится трудно дышать, катится, катится, катится по щекам, пропитываясь солёным отчаянием, и укрывает своим уютным безвременным горем. А Вэй Усянь чувствует только неприятно пьяное счастье, оставляющее смешные надрезы у самого горла, и… Улыбается. Ведь ему больше некого хоронить.