Штопка

      Звук лекарства в капельнице сводил с ума.       Крепко сжав пальцы в кулаки — так, что на ладонях после ногтей остались розовые полулунные оттиски — Миранда Лоусон сидела на стуле у кровати. Каким-то образом она полагала, что это целиком ее вина. Возможно, ей стоило отговорить женщину не рисковать жизнью ради спасения галактики. Что само по себе было крайне маловероятно. Неважно сколько бы злилась Шепард, она никогда не умела отказывать в помощи страждущим. Миранда перевела взгляд с пальцев на своего бывшего командира. Та выглядела такой… немощной. Это так дико. Уже не впервые Миранда видела ее на больничной койке, с торчащими отовсюду всевозможными трубками и проводами. Без живого места на теле, не покрытого ожогами и струпами от рубцующихся ран. Она буквально воссоздала офицера с нуля. Но сейчас это первый раз, когда оперативнице от вида многочисленных травм и синяков стало больно. В прошлом, она бы ощутила если не любопытство, то, по крайней мере, безразличие.       Раньше у нее уже бы были наготове стволовые клетки, выращенные в чашках Петри, для создания кожаных лоскутов, которыми можно закрыть любой дефект на ее теле. В прошлом Шепард расценивалась как эксперимент, задачей, средством для достижения цели. Временами она ненавидит себя за такой ход мыслей о коммандер. Та была всего лишь еще одной заслугой в перечне ее выдающегося послужного списка, любой пункт из которого лишь подтверждал, насколько идеальной являлась его владелица. И сколь безупречен был ее генофонд.       Порой она мечтает, чтобы все вновь стало так же просто, как в прошлом, мечтает снова стать непричастной к делу. Она ненавидит себя за это, но было намного проще, просыпаясь, не пытаться прижаться к телу той, которой нет рядом. Она желает этого так же сильно, как и того, чтобы перестать убегать. Не похоже, что в побеге был смысл. Она измочалила себя, находясь на протяжении нескольких месяцев на иголках, стараясь не попасть под трибунал «Цербера», делала все, что в ее силах, чтобы не умереть, когда каждую чертову ночь проскальзывала к ее кровати. Опершись локтями о накрахмаленное белое одеяло, Миранда трет виски.       — Не можешь ты сделать все по-простому, да, Шепард, — заявляет Лоусон. И вот опять, опять она ведет себя как прежде, когда Шепард была только проектом, безжизненным куском мяса, благодаря которому она могла искупить вину за прегрешения и не беспокоиться за любые осуждения и косые взгляды; коммандер была невольной слушательницей в силу своего состояния. И теперь история повторяется вновь, хоть она и дает себе отчет не зацикливаться на этом. — Просто взяла и заставила… ощущать… эмоции, — договаривает она раздраженно, окидывая взглядом новые рубцы, пятнящие ее превосходное лицо. — А ты взяла и изуродовала свою физиономию, ты вообще знаешь, сколько я потратила времени на то чтобы просто сделать твои скулы? Поверь, много. — Бывшая оперативница мягко рассмеялась, смех вышел пустым и усталым. — Теперь ты даже глаз не можешь открыть. Войти в тот луч было твоей самой тупейшей идеей.       «А моей — влюбиться в тебя», — думает она про себя, но думает, что некоторые признания лучше оставить невысказанными. И она молчит. Прохладный ночной воздух полон тишины и тягости. Она чувствует, что может развалиться на части, если продолжит рассматривать бывшего командующего хоть еще немного, а потому переводит взгляд на потолок. Вслушиваясь в тихое гудение вентиляции и звука булькающей капельницы.       — Нужно было оформить тебе страховой полис. А что, хорошая мысль, учитывая твой послужной список. По крайней мере, я жила бы в пентхаусе, а не кантовалась по подвалам и конурам на… Омеге.       Невольно поежившись от воспоминаний, она позволяет взгляду вернуться к лежащей на кровати. Глаза скользят от одной веснушки к другой, и она пытается забыть время, когда могла бы осыпать каждую поцелуями, такими легкими и дразнящими. Пытается отрицать, что не поступила бы так сейчас, при малейшей возможности.       Капельница продолжала кропить.       Миранда Лоусон поднимается, хоть каждая клетка ее организма протестует, стремясь остаться. Подбирает тактический плащ, который ей одолжила Касуми (или украла, на самом деле Миранде уже глубоко наплевать на такие детали) и уходит.

***

      Когда месяцем позже Миранда появляется снова, двери перед ней, как и прежде, так же легко распахиваются. «Цербер» подобрался к больнице слишком близко. Угрозы по отношению к себе она еще могла пережить, но не угрозы Шепард, которые круто поменяли ее прятки и топтания на одном месте, и привели к перелетам с планеты на планету, пока, однажды, ей не пришло сообщение на инструментрон.       «Она проснулась».       Подписи не было. Отправитель пожелал остаться неизвестным. Но она готова была поставить на кон все свои гроши, сказав, что это была Лиара. Миранда едва удержалась отправить ей извинение за то, что хотела сломать ей челюсть, когда увидела как та целовалась с Шепард… но решила пустить все на самотек.       Разумеется, когда она наконец приходит, Шепард уже спит. И снова кропит эта чертова капельница.       Скинув плащ, Миранда вешает его на спинку стула и занимает свое привычное место у постели. Окинув оценивающим взглядом кушетку, она замечает, что некоторые из ранений уже полностью закрылись. Дает о себе знать кибернетика «Цербера», думает она, и на секунду в ее груди возникает маленький огонек гордости, прежде чем она быстро погасила его. Командир до сих пор покрыта шрамами и струпьями. Замотана бинтами там, где находились серьезные ожоги. Пальцы мазнули по худой тонкой кисти и Лоусон хмурит брови, не зная, винить ли в худобе Шепард больницу или же саму коммандер. Та уже была слишком худа, когда они виделись в последний раз, даже тогда на ней сказались последствия войны. А тогда она находилась в сознании.       Тогда она едва отдавала отчет своим действиям. В глазах не было прежнего запала, даже по возвращению на Землю, ее родную планету. Покуда рядом с ней не проснулась Миранда — только тогда ее взгляд стал полон тепла, которое женщина не видела еще со времен «Нормандии». Она смотрит на нее и буквально ощущает как опускаются плечи: может из-за того, что устала убегать, а может потому что устала… от всего. Вдвоем они были не более чем марионетки организаций, уже как вечность пытающихся перегрызть друг другу глотки, если бы в дело не встряла проблема посерьезнее.       Она предполагает, что стоит поблагодарить Шепард за это.       Ей стоит поблагодарить ее за множество вещей.       Пальцы рассеянно ласкают шрам на скуле (безмерно потраченное время на рендеринг), забывшись в мыслях. Миранда невольно вздрогнула, когда ощутила как почти напряглась женщина. Но не совсем. Она берет себя в руки и когда та открывает сначала один зеленый глаз, а за ним и второй, пытается напустить ауру сдержанности и самоконтроля. Хоть где-то на уровне горла сердце отстукивало мантру.       «Она жива, она жива, она жива».       — Батюшки, вы только гляньте — какие люди и без охраны. — Голос низкий, хриплый и тяжелый от длительного молчания. Шепард морщится, пытаясь сесть, и Миранда кладет ей руку на грудь, нежно надавливая, чтобы та опять легла. Бывшая оперативница живо убирает ладонь и Шепард улыбается — она уверена, что такой выходкой женщина открыла себе пару швов. — Ты прекрасна как никогда.       Это правда — по крайней мере, в глазах Шепард. С их последней встречи Миранда стала бледнее и худее, и взгляд ее глаз слегка опечалился, оттененный пурпурно-черными полукругами. Но, когда женщина фыркает, командир все равно широко улыбается.       — Подлиза.       — Я серьезно, — говорит Шепард, смотря тем самым взглядом, который Миранда не видела со времен «Нормандии»: он полон тепла, невысказанных чувств и капельки озорства. От него все внутри будто переворачивается, и она готова поклясться, что в животе трепещут бабочки. — И ты все также выглядишь на тридцать восемь.       — Мне тридцать шесть, дубина, — сипло отвечает Миранда, ощущая, как заболели глаза, но она не уверена из-за чего. Может от усталости, может из-за облегчения или… от чего-то еще. — И хватит так улыбаться, черт побери, это не я тебя восстанавливала. Так что ты все ещё можешь кончить повреждениями тела. — Это должно было звучать выговором, но прозвучало также тепло, как Шепард на нее смотрела. Она задается на секунду вопросом, не заразно ли это. Кладет ладонь обратно коммандер на щеку и очерчивает по ней маленькие кружки подушечкой пальца. Пришлось подавить так и норовящую вырваться наружу улыбку, когда забинтованная ладонь накрыла ее. — Хотя, должна признать, они неплохо постарались.       Наконец она позволяет улыбке проскользнуть на губах, когда ощущает, как ее тянут на кровать. И она сдается, запустив пальцы в рыжую шевелюру, и наслаждается объятием офицера, притянувшего ее к себе поближе. Осторожно приложив ладонь к груди другой, отставной старпом чувствует в себе знакомое и гулкое сердцебиение.       «Она жива, она жива, она жива».       — Так же хорошо, как непосредственно вы, мисс Лоусон? — спрашивает коммандер, и Миранда мотнула головой, глядя на нее, на ее лучезарную улыбку, и проводит пальцами по ее носу, подбородку и губам. Шепард посмеивается и притягивает ее к себе ближе, пряча шипение, когда переносит вес на поврежденную руку. — Вы всегда отличались скромностью.       — Это бремя, — только и пожимает плечами Миранда, добавив: — не все могут выдержать подобной идеальности.       — Не каждый обладает таким бюджетом.       — Ой, вот только не надо начинать. Количество кредитов, потраченных на тебя, охватило бы ВВП трех маленьких планет кряду. Может даже четырех. — Вздохнув, она добавляет: — Денег бы хватило до конца жизни, это точно.       Шепард только хмыкает, наслаждаясь прикосновением Миранды, и позволяет задержаться тому на голове, перебирающем ей волосы. Они лежат так еще немного, и Миранда почти забывает, что находится в розыске, а Шепард — что лежит в состоянии полутрупа. В конце Лоусон прижимается к ней ближе, рукой скользя с волос на бока женщины.       Тишина убаюкивает и глаза брюнетки невольно начинают слипаться, а рука покоится неподвижно на груди военной. На секунду, прикрыв глаза и ощущая мерное сердцебиение любимой, она представляет, что ей не нужно сбегать с восходом солнца. Представляет, что больше нет людей, желающих их смерти. И просто упивается моментом безопасности.       И впервые за долгое время, лежа на больничной койке, под колючим дешевым одеялом, она ощутила себя дома.       В углу палаты по-прежнему продолжает кропить капельница.