Только небо

— Так почему? — спрашивает Серидзава. Идзаки верит, что ему и впрямь интересен ответ. Серидзава попусту не спрашивает. Приперся вот и сидит рядом в очередной цветастой рубашке. Как дурак. Идзаки ненавидит эти его рубашки. Слишком заметно, слишком притягивает взгляд. А еще он не знает, что ответить. Лучше бы Серидзава молча дал в ебало. Вот тогда ответ нашелся бы мгновенно. А так… Несвойственное Идзаки молчание, похоже, ничуть не беспокоит Серидзаву. — Так почему он, а не я? — снова звучит ленивый вопрос, и все-таки надо что-нибудь сказать. — Видел бы ты, как он дерется, не спрашивал бы. — А я видел, — сообщает Серидзава. — Впечатляет. Но я сильнее. Он не хвастается — факт констатирует. — Вот и посмотрим, — отвечает Идзаки. — Значит, уверенности у тебя никакой, — Серидзава поворачивает голову, косясь в сторону Идзаки. — Но выбор все равно сделал. Почему? Сука. Идзаки откидывает голову, ударяясь затылком о кирпичную стену, возле которой они сидят. Потому что он все просчитал. Стать генералом армии Серидзавы — значит, видеть его постоянно, сидеть вот так с ним рядом, день за днем, пить вместе, соприкасаться то плечами, то локтями, подхватывать его, пьяного или избитого, чувствовать его тепло всем телом, вдыхать один воздух на двоих, пить из одной банки… да тут никакой выдержки не хватит! Серидзава тянет к губам сигарету, его рука проходит совсем рядом с предплечьем Идзаки — даже не прикосновение, только черные волоски щекочут кожу, — и внутри Идзаки словно атомная бомба взрывается. Он еще раз стучится затылком о кирпич, разгоняя алую дурь перед глазами. Нет, все верно, лучше ему держаться как можно дальше от Серидзавы, и армия Такии для этого самое подходящее место. — Серидзава, — говорит он. — Давай просто подеремся. Серидзаву в таких случаях дважды просить не приходится: легко перетекает из сидячего положения в стоячее, тушит о стену сигарету, улыбается на левый бок — в груди Идзаки раздается еще один маленький взрыв — и бьет с коротким замахом, целясь под ребра. Идзаки успевает блокировать удар и, в свою очередь, двинуть Серидзаве в челюсть. Привычные действия вытесняют тяжелые мысли из головы и дают выход энергии взрывов. Идзаки знает, что Серидзава сильнее, но пока за счет этой бешеной жажды внутри они на равных. Точка равновесия, точка гармонии. Вот чем хорош Судзуран, думает Идзаки, вкладывая в удары всю свою силу, расчетливость, ярость, нежность, отчаяние и молчание. Здесь никому и в голову не придет вмешаться, когда люди выясняют отношения. Но когда они замирают в тесном захвате, глаза в глаза, Идзаки понимает, что этот безотказный метод больше не работает. Закончится ли все ничьей или чьей-то победой, это ничего не изменит. До тех пор, пока Идзаки не найдет способ поменять что-то внутри себя. Пока не прекратятся взрывы, пока его не перестанет ломать и плющить при виде пестрых рубашек Серидзавы. Жалко, что глаза сейчас не спрятаны за темными очками. Чересчур близко, чересчур открыто. Ладно, похуй. — Все, что есть у воронов, это небо, — говорит он то, что очень хочется считать правдой, и ослабляет захват. Серидзава тоже выпускает его и делает шаг назад. — Может, мы еще окажемся на одной стороне, — отвечает он. — Да, — не спорит Идзаки. — Возможно. Когда-нибудь. А потом он просто стоит и смотрит в небо. Наверное, он все сделал правильно. Осталось склеить то, что разрушено взрывами, и можно жить дальше. Все нормально. Он сильный. Он справится. — Но если подумать… — звучит за спиной, и остановись Серидзава чуть ближе, его челюсть пришлось бы сращивать. Чем он думал, подкрадываясь вот так? — Охуел? — спрашивает Идзаки, но Серидзава будто не слышит. — Если подумать — зачем ждать? — спрашивает он не то Идзаки, не то сам себя. И ведет ладонью от запястья к локтю — Идзаки не верит, думает, солнце напекло голову или хук справа все же достиг цели, — потом выше, там, где плечо прикрыто рубашкой. Потом его ладонь оказывается на шее, и Серидзава притягивает ошеломленного и немого Идзаки ближе, как недавно в захвате, еще ближе, невыносимо близко, так что воздуха между ними перестает хватать на двоих, и Идзаки задыхается, пересохшие губы едва шевелятся, горло стянуло. — Как ты догадался? Серидзава криво улыбается. — А хуй его знает. Почувствовал. Идзаки хрипло смеется. Взрывы в груди сливаются в один, похожий на фейерверк, но дышать этим огнем и дымом оказывается намного легче. — Все, что есть у меня, это ты, — говорит он, и это похоже на правду гораздо больше, чем слова про небо.