***
— Нам повезло, — говорила мать Ируки. — Чем яснее имя, тем крепче связь. Умино знал, что это всё бабушкины сказки, что вечная метка — это любовь, которой нельзя противиться, это фигурировало не в одном романе. Возлюбленные из благородных семей либо получали разрешение старших на то, чтобы связать себя узами друг с другом, либо умирали вместе, переплетя пальцы, дабы их имена стёрлись в одно единое слово, напечатанное на их коже. Некоторые люди с гордостью выставляли свои метки напоказ, демонстрируя свою пару всему миру. Ирука же носил кофты с длинными рукавами.***
Судзуме-сенсей встретилась со своим мужем после двадцати лет разлуки, когда его семья вернулась в Коноху из пограничного города. Тот был гражданским подрядчиком, и они с Ирукой играли вместе в детстве, хотя ни один из них не помнил даже имени другого. На её свадебном платье был скандальный вырез, открывавший его имя, нацарапанное на подвздошном гребне. Она выглядела очень довольной, а её муж улыбался так ослепительно, что чуть не заставил Майто Гая подорваться с места и побежать за деньгами. Ирука натянул на лицо улыбку, пожал им руки, а затем присоединился к Мизуки в баре, чтобы полностью и непрофессионально напиться. — Дурацкое платье, — сказал Мизуки. — Она недостаточно стройная, чтобы надевать такие откровенные вещи. — Мм, — ответил Ирука, издавна зная, что Мизуки предпочитает девушек постройнее. — Как там вообще можно имя разглядеть? — удивился он вслух. Он знал, что это был глупый вопрос, но Судзуме-сенсей была его наперсницей, его напарницей в отсутствии метки. То, что у неё внезапно появилась родственная душа, тем более в виде гражданского авторитета, казалось предательством. — Ты такой легкомысленный, — сказал Мизуки. — Давай, пойдём. Они поплелись обратно к дому Ируки, надеясь укрыться от жары, но дома же было ещё жарче. — Фу, — произнёс Мизуки. — Ты будто в сауне живёшь. Неужели твоему арендодателю всё равно? Умино пожал плечами и стянул с себя жилет. Было душно, но кофту он снимать не стал, и вместо этого подошёл к окну и распахнул его. Мизуки снял с себя жилет, сморщил нос и стянул кофту, прежде чем плюхнуться на диван Ируки. Ирука достал из холодильника пару банок пива и приложил одну к своей шее. — Держи, — предложил он. Мизуки сделал три больших глотка, затем поднялся и сделал ещё два. — Ханжа, — сказал Мизуки некоторое время спустя. Он был без рубашки, а пряди его волос прилипли ко лбу. Ирука всё ещё был в кофте. — И что теперь делать, сказать Судзуме, что у тебя живот прихватило? — Что? — выпалил Умино, уставившись на него. Пиво в его руке было уже слегка тёплым, но не таким, как застывший в гостиной воздух. — Ты сегодня выглядел так, будто тебя на похороны пригласили, — ответил Мизуки, махнув рукой и чуть не снеся несколько пустых бутылок. — Мог бы и сказать ей что-нибудь, если так настроен против неё. Ты же знаешь, не у всех бывают метки. Ирука разинул рот. — Ну, — начал Мизуки. — Не у всех они совпадают, понимаешь? И что с этого? Это не столь важно, — он пожал плечами. Экспансивный и очень, очень пьяный. — Я не… — начал было Ирука. — Ты думаешь, что я… и Судзуме-сенсей, — он допил своё пиво. — Всё совсем не так. — Конечно, — сказал Мизуки. — Как скажешь. Только не ввязывайся в драку с её мужем, иначе он изуродует твою мордашку. — Да пошёл ты, — сказал Умино, выпрямившись. — Это неправда. — А что же тогда? Может, вы были потерянными родственными душами из-за того, что у вас обоих нет меток. Насмешка в его голосе слышалась слишком явно. — Отвали, — сказал Ирука, задрал рукав кофты и сунул руку прямо ему под нос. — Вот видишь! Мизуки схватил его руку, держа её в неподвижном состоянии, и сощурился. — Гончая, — прочитал он, а затем перевёл взгляд на Ируку. — АНБУ. Он отпустил руку. — Да-а, — протянул Мизуки. — Удачи тебе в том, чтобы хоть кто-то из АНБУ повстречался тебе дважды. Ты должен носить короткие рукава, раз хочешь получить хоть какой-то шанс. Ирука спустил рукава, уже жалея о том, что вообще показал метку. — Кроме того, — снова начал он. — Ты серьёзно? Ты хоть понимаешь какой сейчас уровень смертности? — И что? — война была в самом разгаре, Ирука это знал, но не могло же всё быть настолько плохо. — Не заморачивайся, — посоветовал Мизуки. — Я имею в виду, тебе повезёт, если ты узнаешь кто это, прежде чем он умрёт. Он закрыл глаза и Ирука почувствовал, как скрутило его живот. — В смысле… — начал Мизуки. — Убирайся, — отрезал Умино. Чудо из чудес, Мизуки вправду ушёл, но его слова повисли в воздухе даже после того, как он покинул дом.***
— Я сразу понял, что это твоя мать, — сказал отец Ируки. — Потому что, когда мы пожали друг другу руки, мою будто током прошибло. Метки не появлялись до тех пор, пока вы не встретитесь со своей родственной душой, а иногда пока вы не прикоснётесь к ней: это зависело от контроля чакры и от миллиона других факторов. Поскольку дети Конохи играли вместе, ни для шиноби, ни для гражданских это проблемой не было. По слухам, клановость и обособленность Учих препятствовало появлению нежелательных связей, но для поколения Ируки это осталось лишь легендой, такой же старинной, как Коноха.***
После долгого дня преподавания Ирука был готов оставить посуду намокать на ночь, но ему нужно было быть в академии пораньше, чтобы проследить за уборкой Наруто, которую он заработал после последней своей шалости. Умино вздохнул и засучил рукава. Затем он замер, протянув руку, чтобы включить горячую воду. Метка стала размытой по краям, иероглифы теряли свою характерную резкость. Ирука видел много вариаций меток, но они не должны меняться именно таким образом. Не должны. " — Удачи тебе в этом, — слышался ему голос Мизуки. — Ты хоть понимаешь, какой сейчас уровень смертности?» Ирука потёр метку пальцем, будто она должна стереться. Ничего не изменилось. Она до сих пор выглядела, будто намокшая под дождём каллиграфия. Он втайне был расстроен, ведь метка со временем становилась всё более неразборчивой, но АНБУ вправду умирали молодыми, некоторые из них даже не успевали получить свою метку. Иногда ему казалось, что слово на его предплечье становилось всё понятней, но из этого никогда не выходило ничего дельного, только та же самая «гончая», что становилась ещё размытее. Ируке потребовалось пережить нападение Орочимару и уничтожение его рядов, чтобы сложить два и два. — Сегодня не смогу выйти, — сказал своему другу новоиспечённый токубецу джонин, когда они уходили. — Проклятый Копирующий слишком хорош, чтобы написать отчёт о нашей миссии, — свалил всё на меня. Он посмотрел на свиток в своей руке, небрежный отчёт, написанный почерком Хатаке, который Ирука начал ненавидеть за те несколько месяцев, проведённых в канцелярии. — Заносчивый сукин сын. — Ха, — сказал его друг. — Скорее сука, — он изобразил руками маску. Они обменялись взглядами и джонин вздрогнул, прежде чем опустить глаза на свиток, что он держал в руке. — А ещё он осёл, — пробормотал мужчина. Ирука был склонен к тому, чтобы согласиться, но его голова была занята тем, что кружилась. — Эй, — сказал чунин мгновение спустя, помахав рукой перед глазами Ируки. — Умино. — Извини, — сказал Ирука и сосредоточился на мышечной памяти и зубрёжке. «Скорее сука», — снова и снова крутились слова в его голове, вместе с тем, как джонин пародирует маску. Гончая.***
— Говорят, что метка означает твоё имя, — сказала однажды мать Ируки. — Наше внутреннее «я», чтобы наши близкие люди могли узнать нас лучше. Метки были настоящими именами. Более чем в одной легенде ребёнок-подкидыш раскрывался из-за метки своего возлюбленного, незаконнорожденный ребёнок даймё или переодетый принц забирали своё наследство, используя метку как доказательство. Но подделать её было невозможно: каждый ребёнок в Конохе так или иначе пробовал написать на себе чернилами чьё-то имя. Ирука видел имя Саске на таком количестве девушек, которому позавидовал бы любой парень. Некоторые гражданские делали татуировки, но разница была заметна каждому, кто почувствует хоть малейший намёк на чакру, или её отсутствие.***
Потребовались недели, чтобы Ирука соединил нитью отчуждённого джонина, вечно опаздывающего сенсея и расплывчатую метку на его руке. Чем больше он об этом думал, тем сильнее удивлялся. Но это было невыносимо. — Ладно, — сказал Ирука сам себе. — Ты справишься. Он глубоко вздохнул, закатал рукава так, чтобы метка была видна, и постучал в дверь Какаши Хатаке.