«Грезит оннагата, О самурае любимом, Сторонящемся любви»
Дьяволо безгранично любил, обожал Кабуки. Всей своей черной душонкой. Каждый раз пребывая в Эдо, всегда посещал его. Наслаждался представлениями, от которых дух захватывало. С упоением в сердце наслаждался каждым движением юных оннагата. Они были словно порхающие бабочки на фоне багрового небосвода. А когда на небольшой театральной сцене появлялся главный герой, в глазах Дьяволо загорался огонек. В этот раз перед зрителями предстал вагато. Утончённый мужчина, который боролся за женские сердца. В темном зале, освещенным бумажными фонариками, на татами сидели сам самурай, несколько крестьян, а дальше всего от сцены восседали аристократы, которые считали Кабуки уделом бедных, но интерес был сильнее. Дьяволо не отводил взгляда от актеров до самого конца. Когда пьеса подошла к концу, Дьяволо немедля надел сугэсасу, не привлекая особого внимания, и скрыл лицо от посторонних глаз. Воин не любил светить им, в особенности, после совершенных им злодеяний несколько дней назад. Слухи с легкостью могли дойти и до столицы. После этого — грешно называть его самураем. Мужчина старался не думать об этом. Он наслаждался нежным персиковым закатом. Смотрел как великое светило пряталось за величественным фасадом театра. Отойдя дальше, Дьяволо наблюдал как юные девушки, одетые в бедняцкое кимоно, играли на сямисэнах, завлекая людей в Ëшивару. Мир порока и развлечений, освещенный алыми бумажными фонариками. Всю идиллию портили лишь захудалые купцы, крестьяне, да пьяницы, которых стыдно было причислять к какому либо из сословий. У таких людей не было места в этом мире. Они не имели права жить. Ронин был готов выхватить из ножен новенькую катану и испробовать ее на этих пьянчугах. Жаль, законы изменялись чуть ли не ежедневно. Из раздумий Дьяволо вырвал нежный и мелодичный голосок. До боли знакомый и… родной. Перед ним стоял жизнерадостный юноша отроду лет семнадцати, с упоением глядевший на ронина. Мальчишка прятал веснушчатое лицо за скромным веером. — Дьяволо-сан, я так рад, что вы смогли приехать к нам в этом году! —, залепетал юнец, — Как вам сегодняшнее представление? Я никак не мог сосредоточиться на работе, после того, как завидел вас в зале! Актер выглядел по-богатому, как и предстало артистам Кабуки. Розовые густые волосы были заплетены в тугой пучок, а выбившиеся пряди обрамляли утончённое лицо вдоль полных щек. Одет он был в дорогое лиловое кимоно, а поверх кимоно было однотонное хаори на несколько оттенков темнее. — Я тоже рад, Доппио-кун. Все было как и положено театру — неотразимо. Воцарилось неловкое молчание. Доппио не мог даже в свойственной ему манере хихикнуть. Дьяволо пристально рассматривал лицо мальчишки. Словно выискивал в нем недостатки, как Абаккио-доно — помощник Буччелатти-самы. Доппио накручивал прядь розовых волос на палец, стараясь не смотреть на собеседника. Но вдруг мальчик почувствовал, как к его лицу прикоснулись чужие шершавые пальцы. На секунду по спине актера пробежали мурашки, а на лице отчетливо читалось отвращение. Его бархатная кожа, прелестное лицо — визитная карточка Доппио. Кто-то трогал его противными, грязными пальцами. Хотелось одернуть руку Дьяволо и держаться от него подальше. Убежать домой, укрыться в объятиях своих названных братьев. Мальчик вспоминал ту ужасную работу в чайном доме после представлений. Как его продавали грязным мужланам всего за несколько монет. — Что-то не так, мой милый Доппио? —, поинтересовался мужчина, вытирая пальцы о свое поношенное верхнее кимоно, —У тебя на лице были остатки рисовой пудры. Тебе было противно от моих прикосновений, не иначе? Ронин читал мальчишку, словно открытую книгу. — Нет! Ни в коем случае, Дьяволо-сан! — Доппио запнулся, — Все хорошо! Спасибо, что помогли. Я так спешил к Вам, что совсем забылся и не смыл весь гримм. — Со всеми бывает, не переживай. Давай лучше пойдем в чайный дом, мне нужно расслабиться. — Конечно! Я знаю один хороший, как раз недалеко. Не нужно будет покидать Ëшивару. Дьяволо ничего не ответил, лишь кивнул парню, и двинулся с места.***
В чайный дом мужчин завела приятная дама в дорогом зеленом кимоно. Она улыбалась так, что было видно каждую морщинку. Улыбалась до боли притворно, и если бы не высокое воспитание Дьяволо, он бы преподал этой женщине урок. В его родной провинции, на островах, за притворство убивали. — Дьяволо-сан, — протянул Доппио и присел на татами, — Вам здесь не нравится? Мы можем уйти. К гейшам например. Ронин молча смотрел на Доппио, сощурив глаза. Мальчик сразу же замолчал и показал женщине жестом, мол: «не за чаем мы сюда пришли». Она все поняла и уже вскоре откупоривала бутылку сакэ. Онна перелила алкоголь в токкури, а совсем юная девушка (скорее всего начинающая юдзе, пытающаяся себя задорого продать) расставляла благовония, заглядывая каждому из мужчин в глаза. Даже когда женщины ушли, Дьяволо так и не взглянул на Доппио, что не могло не выводить юношу. Ронин смотрел на оживленную улицу. В Ёсиваре было светло как днем. Множество фонариков, ламп и свечей, воткнутых в стволы деревьев. Дьяволо рассматривал проходящих мимо юдзе с клиентами, майко со своими наставницами, и кагэм, бесстыдно продававших себя и свои услуги. За это он и любил Эдо. Нигде такого более не узреть: священная цветущая сакура, а под ней стоял дорогущий бордель. В родных краях бывшего самурая это считалось бы кощунством. — Дьяволо-сан, расскажите о том, что было с вами за время нашей разлуки, — оживился юноша. На последние слова Доппио сделал явный акцент. Ронин перевел взгляд на актера. Смотрел на него безумными глазами. — Ох, мой милый Доппио, — протянул мужчина, снимая треугольную плетения шляпу, — А что, если я скажу тебе, что вырезал свою семью? Если скажу, что сжег свою деревню и издевался над своим даймё? — ронин окончательно перешел на шепот, на его лице застыла безумная ухмылка. — Дьяволо-сан, вы ведь шутите? — мальчишка нервно сглотнул и пригубил сакэ из чоко, — Зачем вы мне это говорите? — А если и так, Доппио-кун. Что бы ты сказал мне? Сообщил властям, убежал или велел бы мне не приближаться к тебе? Мне уж до боли интересно. Доппио молчал и до крови раздирал тонкими пальцами татами. — Я-я… — начал Доппио, нервно перебирая розовые пряди волос, — Никогда бы так не поступил. Мужчина молчал. — Я бы никогда Вас не предал, Дьяволо-сан! Вы самый дорогой мне человек! Ронин улыбался, на его плечи каскадом спадали взъерошенные малиновые волосы. Дьяволо пил крепкий напиток, вдыхая ароматы благовоний. Мужчина ощущал эту связь и не хотел ее обрывать. Ронин вновь смотрел в окно, закуривая кисэру. Перебирая пальцами мундштук, он всматривался вдаль. — Доппио-кун, можно задать тебе один вопрос? Мальчишка кивнул. — Ты знаешь этого блондина, — мужчина указал на один из чайных домов, явно специализировавшихся на мужском эскорте, — Того, который сидит на пороге, в синем кимоно? Актер выглянул в окно и сжал кулаки. На ступеньках при входе в бордель сидел мальчишка, не намного младше Доппио. Вытянутое белоснежное лицо, словно дорогой китайский фарфор. В больших нефритовых глазах, которые обрамляли светлые реснички, метались страх и отчаяние, а на щеках сиял нездоровый пунцовый румянец. Он оттягивал тонкими пальцами дешевое, к тому же женское синее кимоно, прикрывая разбитые в кровь белые колени. — Дьяволо-сан, этот парень — местная знаменитость. Когда-то он был одним из мужчин-гейш в лучшем окия, но, я точно не знаю, что с ним произошло. Знаю то, что он стал кагэмой, — Доппио перешёл на шепот, — Низкого сорта. — Вот как… — прошептал в ответ Дьяволо и вдохнул табачный дым. — Да, еще я слышал, как он пытался пробиться в ученики к Бруно-сама в наш Кабуки, представляете? На что он надеялся? — изъяснил Доппио, скрывая улыбку за веером, — Он жалок, Дьяволо-сан. — Тебе не кажется, — продолжал ронин, — Что он похож на нашего сëгуна? Дио-саму. Даже не знаю. Лицом, наверное. Редко где встретишь таких «золотых» мальчиков. Те же длинные белые волосы… Ты видел где нибудь еще таких? Доппио поперхнулся алкоголем, а Дьяволо встал с татами. — Что вы такое говорите? Он не ровня Дио-сама! И…вы собираетесь куда-то? Я думал, что мы проведем этот вечер вместе, ведь мы не виделись больше года. — Да, Доппио-кун, ты прав. Мы продолжим завтра, наслаждаясь цветением сакуры, как ты любишь, — протянул Дьяволо, завязывая на поясе свои клинки, — Сейчас у меня дела. Актер еле заметно кивнул и вполголоса попрощался с ронином, которого все еще считал образцовым самураем. Ведь все, что он сказал Доппио за столом это наглая ложь… Правда? — До встречи, Доппио-тян, — мужчина присел на одно колено и позволил себе поцеловать руку своего собеседника, — Надеюсь, в следующий раз мы не обойдемся твоей крохотной ручкой. Когда ронин покинул комнату, мальчишка залпом опустошил чокко, заполненное сакэ до краев. Доппио посмотрел в окно, стараясь поймать Дьяволо-сана взглядом. Ему это удалось. Но юноша увидел, как самый близкий ему человек, облаченный в черное кимоно, повел того самого белобрысого Джорно под руку и вручил старухе рядом с ним несколько рë. В груди что-то сжалось. Мальчик перевел взгляд на стены комнаты, рассматривая гравюры укиë-э. На глаза ему попалась одна из нескольких: «Комната кагэма». Как иронично. Доппио заскулил и отбросил котацу в сторону. Керамическая посуда сразу же пришла в негодность, зажженные благовония потухли, а хрупкое юношеское сердце Доппио — разбито вдребезги.