Дым и зеркала

      Дер Тод Рудольфа в танец увлекает, беспощадный, жестокий — даже не бой, а избиение без шанса на равенство. Принц за навязанным ему течением следует безвольно, он и сопротивляться не может. Бессовестно сил не хватает даже чтобы выдержать темп жизни, который задаёт не он.       Но Смерти на такие мелочи без разницы, плевать абсолютно — всего то какая-то очередная хрупкая игрушка не выдерживает под его натиском, как и тысячи других до него. Рано или поздно Рудольф встретит свой конец, и никто не обязан облегчать его мучения.       Саша за Кириллом не успевает, за этим рваным танцем, и то и дело Гордеев чувствует, как на особо резких поворотах Александр крепче сжимает пальцы на его плечах, вцепляется в ткань камзола в попытке не упасть.       Темп Кирилл замедляет почти непроизвольно и всего чуть-чуть, чтобы Казьмин успевал попадать в слишком широкие шаги.       Полные губы принц кусает в отчаянии, молится еле слышно, почти про себя, словно это как-то может облегчить те страдания, что колючим терном свернулись у него под ребрами. Предатель отца, отверженный матерью, заговорщик на службе у Венгрии. Для него нет искупления, но инстинктивный страх заставляет молить о пощаде, приникая ближе к своему палачу.       Казьмин в какой-то момент оказывается очень близко, подтягивается вверх, чтобы на ухо тихонько прошептать так, чтобы ничье больше внимание не привлекать.       — Делай шаг шире, я подстроюсь, иначе мы мельчим узор, — Саша просит, несмотря на то, что дыхание уже сбилось на черт знает каком прогоне сцены.       Мальчишка не она — ни капли схожести, ни проблеска той отчаянной жажды жить и сражаться за право жить, нет того огня, горящего лишь в ее глазах. Ни намека на безрассудную непокорность, заставившую самого Дер Тода преклонить колени перед пятнадцатилетней девчонкой, рискнувшей своей жизнью ради бессмысленного трюка. Трюка, нацеленного покорить венценосную публику, которую она ненавидит всей душой. Даже для того, кто живет тысячи лет, Элизабет удивительна, непредсказуема.       Шаг, еще шаг, как разучивали, в такт музыке. Обойти всех ребят из ансамбля одного за другим, чтобы осуществить финальный и самый главный момент в сюжетной линии принца. Фатальный.       Обнять Сашу в стремительном повороте. Ладонь ему на поясницу ложится, вынуждая отклониться, прогибаясь немного в спине.       В объятиях Смерти Рудольф замирает марионеткой, чьи нити оказались обрезаны заскучавшим кукловодом. Принц за талию Дер Тода обхватывает — обнимает — словно тот единственная его оставшаяся опора, держащая в этом мире. Слишком всерьез мальчик воспринял игры Смерти с ним.       Даже Смерть может полюбить. Но не его.       Разбитый и отчаявшийся. Ничего не отражается в мутных зеленых глазах — ни страха, ни удивления, ни интереса — когда в ладонь падшего принца ложится пистолет. Как и когда рука рока подносит этот пистолет к его виску.       Последним и единственным своим жестом милосердия по отношению к Рудольфу Дер Тод считает то, что на курок он нажать принцу самому не позволяет. Даже такое решение мальчишка не способен принять самостоятельно. По щеке принца пальцы ведут почти ласково, но скорее с жалостью, жалостью к чему-то ничтожному и обреченному.       В прощальном поцелуе Смерть склоняется над Рудольфом.       Ладонь твердо накрывает губы Кирилла, не позволяя приблизиться к партнеру ни на сантиметр.       — Стоп-слово, — весело хмыкает Саша, проворно выворачиваясь из кольца рук.       Кир усмехается и сам выпускает Александра из объятий Дер Тода. Саша одежду поправляет, как ни в чем не бывало. Бросает короткий взгляд в сторону подвисшего Гордеева, поднимая бровь вопросительно, но никаких сиюминутных реакций не требует, давая время отойти от образа Смерти. Не у всех переход от роли к реальности за доли секунд происходит.       Гордеев за мимикой активной наблюдает молча, пока Саша делится своим мнением о том, что в их номере можно бы улучшить, а что было прям хорошо, и говорит настолько вдохновленно, зачарованно тем, что делает, что не проникнуться его неподдельным интересом невозможно. Фанатичный перфекционист.       В ярких зеленых глазах Кирилл немного тонет, вспоминая попутно все те истории о том, что такой цвет радужек свидетельствует о связи человека с магическим миром. Во времена охоты на ведьм инквизиторам стоило бы очень внимательно присмотреться к этому парню с нереальной какой-то притягательностью. За такую россыпь малахитовых созвездий во взгляде Сашку определенно точно костер бы ждал.       И понимание внезапное на Кирилла снисходит, что будь на месте принца Александр, то у Смерти ни шанса не было бы в него не влюбиться. Потому что Гордеев абсолютно точно уже это сделал.