Привычка

Мишель тупо пялилась в стену, мысленно прожигая в ней дыру. Ни танцевальный конкурс, ни команда, ни даже маленькая сестра на другом континенте её сейчас не интересовали. Она, как последняя дура, в очередной раз включила телефон с уже открытой на нем страницей. Не в сети. Ни одного сообщения, ни одной попытки извиниться, загладить вину, продолжить общение. Ни-че-го. Дура, дура, какая же она дура. Как она успела за такой короткий срок привязаться к человеку? Последние годы ей было совсем не до отношений, всё время и внимание занимала маленькая сестра, которой нужно было обеспечить достойную жизнь. Ну почему именно сейчас, почему именно в него? Почему именно тот, кому она посмела доверить своё настрадавшееся сердце, решил оказаться мудаком? Хореограф едва не швырнула телефон в стену, разрываясь от ненависти к себе. Что с ней стало? Взрослая, рассудительная и мудрая девушка, тянущая на себе воспитание ребёнка, сейчас вела себя, будто сама была немногим старше сестры. Она подорвалась и вылетела в коридор, надеясь не встретить никого по пути на улицу. Всё достало. Прошло несколько месяцев с его исчезновения в жизни Мишель, и срок действия всех старательно придуманных ею оправданий поступку парня уже истек. Она с головой окунулась в пучину новых событий, но этот бес всё не покидал мысли, будто забавляясь, и доводя до смеси исступления и сумасшествия. Казалось бы, куда уже, но его стало ещё больше, болезненно и просто невыносимо много. Во снах, во всех мимолетных мыслях, в телефоне и разговорах друзей. Но прекратить эту сладкую пытку светловолосая не смела. Девушка присела на лавочку рядом с богатой виллой, достала из кармана пачку сигарет и сделала длинную затяжку. От непривычки бедняга даже закашлялась, выпуская огромные клубы дыма. Докатилась. От представления взглядов сестры и родителей на то, что стало с их умницей Мишель, стало ещё сильнее тошно. Легкие, вместе с никотином, пропитывала мерзость к самой себе. Танцовщица сделала ещё одну затяжку и стала наблюдать, как пепел осыпается на землю. Ей до безумия сейчас не хватало смеха Брендона. Его глупых, выводящих из себя, таких неуместных, но любимых шуток. И этих вечных подкатов, к которым так привязалась Мишель. В таком виде ему бы не хотелось назвать её Лапулей, ведь так? Но больше всего хотелось даже не внимания к себе. Хотелось простого присутствия, такого успокаивающего и привычного. Ведь никто не был в состоянии заменить тот уют и комфорт, что дарил этот без преувеличения ненормальный и в то же время любимый парень. Резкий, упёртый, своевольный, невыносимый, местами глупый, родной. Вместе с пеленой перед глазами появились и последние воспоминания с Брендоном. Где он был так искренен, даже нежен, и хотелось просто сжать его ладонь в своей и не отпускать. Почему он так поступил? Мишель не понимала, что ей думать, а тем более — как жить дальше. Одновременно хотелось ненавидеть и его, и себя, за то, что с ней, очевидно, что-то не так, ведь с хорошими девушками так не поступают. Накричать, высказать ему всё, что накипело, но больше — взмахнуть волшебной палочкой, чтоб он снова обхаживал её и не отходил ни на шаг. — Какого чёрта, Брэндон, я должна сейчас страдать, а ты сидишь где-то там и радуешься, как круто ты поступил? — крикнула она в пустоту, не надеясь на ответ. Деревья вокруг издевательски шелестели, будто бы смеясь над тем, что хореограф окончательно поехала. А ведь зависимость от этого заносчивого, беспринципного идиота нельзя было назвать никак иначе, как глупостью, болезнью, помутнением рассудка. Это была её самая вредная, но в то же время любимая привычка. Вспоминать, думать, самоуничтожаться. Светловолосая потушила сигарету, зарываясь воняющими никотином пальцами в нежные волосы. Когда-то Брэндон смеялся над тем, что мисс неприступность пахнет мармеладом, а сейчас пряди пропахли дымом. — Так я нравлюсь тебе больше, козёл? — фыркнула она, с громким хлопком дверей возвращаясь в дом. Нужно было срочно, просто немедленно чем-то себя отвлечь.

***

Сначала светлая и до боли знакомая шевелюра показалась Мишель миражем. Мысль, что она окончательно сошла с ума, и у неё начались галлюцинации, едва ли не до дрожи в коленках напугала девушку. Она наигралась во влюбленность, пора было заканчивать. В попытках ухватиться за ускользающую реальность, доказать себе, что никакого Брендона здесь и в помине нет, хореограф лишь глубже нырнула в губительное болото былых чувств. Перед ней стоял он, из плоти и крови, до омерзения шикарно выглядящий блондин. — Ну привет, лапуля. Несколько секунд Мишель просто тупо пялилась на него, не осознавая происходящее. Следующие десять она колебалась между желанием броситься ему в объятия и хорошенько пнуть. Но всё же, второй вариант пересилил долгие месяцы скучания. Брэндон ошалело наблюдал за тем, как хрупкая девушка вцепилась в его рубашку, и напускная беззаботность тут же сползла с надменного лица. — Да как ты смеешь так заявляться в мою жизнь? Как смеешь так со мной разговаривать, после того, как нагло бросил в момент, когда я в тебе больше всего нуждалась? — светловолосая плевала на то, что она сама его буквально выловила в этом тёмном переулке, и он не напрашивался на общение. Как и на то, что по щекам непроизвольно полились горькие слёзы обиды. Вся заготовленная парнем красивая речь разом застряла в горле, когда он увидел беззащитную девочку, плачущую в его руках из-за него же. Он неумело приобнял её, но та тут же скинула с себя крепкие руки, несколько раз стукнув кулачками по широкой мужской груди. — Успокойся, Мишель, так было нужно, ты здесь ни при чём, — устало, будто маленькому ребёнку пробормотал он, но этим вызвал ещё больший шквал эмоций. — Какого хрена, если я здесь ни при чём, меня это касается в первую очередь? — вскричала она, даже не пытаясь себя усмирить. Всё накопленное за долгое время разом вылилось на парня. Он прижал её к стене, крепко сжимая её кисти. Только сейчас Брэндон почувствовал, как колотится её сердце. Она была словно невинная птица, угодившая в клетку, но так отчаянно рвавшаяся наружу. Руки Мишель слегка дрожали в его ладонях, а грудь часто-часто вздымалась, но взгляд был всё таким же гордым и прямым, непокоримым. — За это ты мне и понравилась, Лапуля, — не удержался он и наклонился чуть ближе, вдыхая родной сладковатый запах духов. Девушка обмякла в его руках, и на секунду её дыхание остановилось. Брэндон внимательно наблюдал за каждой черточкой её прекрасного лица, то ли любуясь, то ли пытаясь запомнить, прежде чем снова уйти. — Ты заслуживаешь намного лучшего. Его голос сорвался на шёпот, но Мишель всё равно различила в уличной тишине горькие и такие правдивые слова. Она невольно потянулась к блондину, пригладила буйные волосы и приподнялась на носочки, невесомо касаясь губ. Девушка будто спрашивала разрешение у него и у себя, чтоб с разбегу прыгнуть в этот омут до ужаса неправильных чувств. Он сделает больно. Определённо, неизбежно. Но эта боль слишком ожидаема и желанна. Ей слишком хочется вновь вкусить терпкое разочарование. Брэндон ответил на поцелуй, сжимая сильными руками талию, рисуя на спине узоры, перебирая между пальцами тонкую ткань платья. Всё это время им было слишком мало друг друга, и сейчас, они будто изголодавшиеся путники, добравшиеся до родника, цеплялись друг в дружку, не в силах насладиться и утолить жажду. Он целовал её шею, терзал ключицы, без стеснения оставляя на них темные пятна и укусы, ласкал губы и нежную кожу, едва ли не срывая одежду. Мишель же льнула к нему, как нежный мотылёк к свету, прекрасно зная, что этот свет её и убьёт. Перебирала мягкие пряди, обнимала за шею, желая оказаться ещё ближе, буквально заполнить им всё пространство вокруг. Ловкие руки умелым движением поддели края платья, вызывая табун мурашек и скользнули под одежду. С губ девушки сорвался приглушенный стон, она потёрлась горячей кожей об подушечки пальцев, не прося, а умоляя. Глядя в её затуманенные страстью, но всё такие же дерзкие глаза, Брэндон просто не мог остановиться, хоть и презирал себя за это. Месяцы разлуки лишь подтвердили то, что девушка была для него уж точно не "одной из", и поступать так с ней Брендон просто не имел права. Тем не менее, как бы тошнотворно и аморально это не было, именно это он сейчас и делал. Танцор погладил бархатную кожу бедра, от чего у девушки завязался плотный узел в животе, а ноги слегка подкосились. Ещё немного, и она бы стала его умолять, благо, блондину это не требовалось. Он повернул её лицом к кирпичной стене, накрывая её маленькую ладонь своей, а второй сжимая тонкую талию. А затем окончательно задрал подол юбки и резко вошёл, лбом вжимаясь в её шелковистые волосы. Даже сейчас он не мог отказать себе в удовольствие шептать ей на ухо какие-то глупости, от которых её дыхание становилось тяжелее. Не видя её лица, Брендон всё равно представлял эту лисью улыбку смущенности и одобрения. Танцор слышал, как её стоны становятся всё громче и глубже, пытался зажать девушке рот ладонью, но её сбитое тяжелое дыхание заставляло лишь двигаться быстрее и неудержимее. Вожделение, повисшее, словно пар в воздухе, давило на лёгкие, сжимало грудную клетку и вынуждало забыть обо всём вокруг, а особенно о таких мелочах, как центр Парижа за углом. Достигнув пика наслаждения, танцор завалился на кирпичную опору, рукой придерживая Мишель, ноги которой всё ещё дрожали. Парень помог ей привести себя в порядок, но даже когда та ровно стояла на земле, почему-то всё ещё держал её под локоть. Внезапно зазвонивший телефон вернул обоих в реальность, напоминая, что в мире есть ещё люди, кроме них двоих. Мишель взяла трубку, неловко пробормотала что-то собеседнику и отключила звонок. — Это Карлос. Интересуется, где он меня потерял, — усмехнулась она слегка самодовольно, не отрывая вгляд от блондина. Тот нахмурился, но руку не отпустил, лишь по-детски поджал губы. — Эм, ты моя, — хореограф не сдержалась и расхохоталась от того, как комично и мило выглядел ревнующий блондинчик, вытрепавший ей все нервы. — Только попробуй сейчас свалить, придурок, я тебя уничтожу.