Тринадцатые

      "Ева".       Осознание того, что жена куда-то ушла, пробивает Спарду резко и неожиданно. Он еще не проснулся окончательно, но понимает, что чего-то рядом нет. Это что-то, понимает он через пару секунд, есть мерное дыхание Евы.       За окном поздняя ночь, и если бы он не продолжал ощущать ее где-то рядом, он давно бы поднял панику. Но мягкий запах Евы все еще окружал его нежным флером.       Девушку он нашел в ванной комнате. Та сидела на полу, в платье с окровавленным подолом и растрепанными волосами, с печальными зелеными глазами, и плакала надрывно, упираясь лбом в холодный бортик ванной и обнимая себя дрожащими руками.       Спарда прекрасно понимал, что это не раны. Не травмы. И он только убедился в этом, заметив в руках Евы небольшой кровавый сгусток – больше, чем полагается обычной запекшейся крови.       — Снова? — спрашивает он, присаживаясь рядом. Демон со всей данной ему любовью обнимает человека, и миловидная девушка, подобная фарфоровой куколке в его глазах, оборачивается. Изумрудные очи больше не сверкают как свежескошенная трава – скорее отдают мутной тиной, в которой запрятано что-то непередаваемое.       Что-то, на что способна только мать, которая в бессчетный раз теряет свое дитя. Еще не рожденное, но уже дорогое.       Ева делает зарубки на купленной еще давно колыбельке, которая им так и не пригодилась. Наметки на дереве с каждым разом все более небрежные и неровные. Первая. Вторая. Третья. За несколько лет таких набралось двенадцать.       На тринадцатый раз Ева не ждала совсем ничего. Люди не так прочны, как демоны, и фарфор нежного человеческого бытия идет трещинами. Ей не так много лет отведено на счастье, но думать об этом неприятно. И она не думает.       — Ты знаешь, — говорит она мужу одним вечером. — Тринадцать у людей считается проклятым числом.       Спарда боится. Боится, кажется, больше чем во время многочисленных битв, предательства Мундуса и вообще всего пройденного вместе взятым.       Вечерами он аккуратно обнимает свою жену, самую любимую и все такую же прекрасную, смотря на нее с вечной боязнью. Они считают днями сроки. Лишнего шагу без внимания Спарды ступить в этом доме больше невозможно. Они оба переживают, и уже не ясно, кто больше, а кто меньше.       Новость о близнецах принимается с радостью и ужасом. Вынашивание двойни после двенадцати выкидышей кажется непреодолимым испытанием. Спарда твердо уверен в том, что обязан оставаться спокойным. Ситуация отнюдь не самая доброжелательная по отношению к ним, но надо держать себя в руках. Крест на их будущем, в конце концов, пока что никто не ставил.       Через несколько месяцев Ева вновь плачет над детской кроваткой. Склоняется ниже, вытирает глаза то и дело. Улыбается…       Слезы счастья капают пару раз на белый пушок волос ее новорожденных крох. Данте и Вергилий, ее мальчики, поочередно глядят своими голубенькими глазенками в два изумруда матери, что сверкают от великой радости. "Все в отца", — думает она, и улыбка становится шире.       Теперь все трудности точно были позади.