немного о пространственно-временных континуумах, желаниях и рыбьих проблемах

— Слава тебе Господи, неужели наконец-то приехали? Не думал, что мы вообще доберемся досюда живыми… — Блин, Паш, не так уж плохо я вожу! Паша Пестель буквально вываливается из убитой «семерки», весьма убедительно изображая рвотные позывы — дескать, да, вот так вот ты «не так уж плохо» водишь! Миша Бестужев-Рюмин вытаскивает с заднего сиденья несколько бутылок пива, потом еще несколько, пока руки не оказываются полностью заняты, и вдруг восклицает: — Блять! Одна разбилась! — Ну немудрено, с твоим-то вождением, Миш! — Паша забирает у Бестужева пару бутылок (по праву принадлежащих ему), торопливо распихивает по карманам и возвращается к созерцанию пейзажа — над ними возвышается огромное, серое, побитое и явно заброшенное здание. Стекла на некоторых этажах выбиты, стены обшарпанные — бомбили его, что ли? — И куда ты нас привез, Сусанин? — иронично интересуется Пестель, пока Миша матерится и выразительно думает, что делать с пивным запахом в, с позволения сказать, салоне, и каких пиздов ему вставят дома, если унюхают. — У, ты че! — информативно восклицает он, мигом отвлекаясь от своих тяжких дум. — Тут во времена совка была эта… как ее… лаборатория какая-то, там че-то намудрили с секретными экспериментами, и теперь тут находится портал сквозь пространственно-временной континуум! Миша на самом деле не слишком-то представляет себе, что такое пространственно-временной континуум. Паша тоже. — Если подняться на самый верх и загадать желание, то оно точно исполнится, — сообщает Миша, наконец захлопывая дверцу, отчего бедная «семерка» аж вся сотрясается. Заметив выразительный взгляд Паши, он добавляет: — Я проверял! Пару минут они молчат, задрав головы и таращась на экс-лабораторию, но потом Пестель бодро хлопает по полным пива карманам: — Ну ладно, пошли! — Куда? — Бестужев, видимо, совсем выпал из реальности — наверное, попал в портал сквозь пространственно-временной что-то там. — Как куда? Исполнять желания! Путь к исполнению желаний оказывается тернистым, полным кусков бетона, непонятных штырей и осколков стекла — Миша пару раз чуть не ломает ноги, Паша едва не натыкается на арматуру, — но все вполне обходится, и в здание они заходят невредимыми. Почти. — Ай, блять! — Миш? — Паша оборачивается на возглас и лицезреет занимательную картинку: шипящего от боли Бестужева. — Локоть ободрал! — поясняет Миша, силясь извернуться, вывернуться и разглядеть-таки свои повреждения. И отвечает на невысказанный вопрос: — Да об стенку! Чтоб ее! Бетонную! — Давай пивом обработаю! — в глазах у Паши загорается очень нехороший огонек. Миша шарахается от него подобру-поздорову: — Не трать пиво на всякую фигню, и так уже минус бутылка! Паша, вздыхая, кивает. Поднимаясь на крышу, они болтают о какой-то полной ерунде — вернее, сначала болтают, потом изредка переговариваются, а потом и вовсе замолкают — лифта в экс-советской-лаборатории не предусмотрено, а этажей немало. Пока они, громко топая и пыхтя, поднимаются, уже успевает стемнеть. В отдалении зажигаются городские огни, и Миша на мгновение замирает, выйдя на крышу. Здесь гораздо холоднее, чем там, внизу, и ветер дует — Бестужев жалеет, что не захватил с собой кофту. И с надеждой смотрит на Пестеля — его-то куртка при нем! Пестель взгляда не замечает (или делает вид, что не замечает); Миша вздыхает разочарованно, немного театрально ежится, задирает голову и тыкает пальцем в небо: — Офигеть, какие здесь звезды офигенные! Паша, успевший уже открыть одну из бутылок, тоже смотрит вверх. Его обычно не впечатляют такие картины, но сегодня ночь уж больно особенная; да и, привыкнув жить в городе, он все-таки слишком редко видит звезды. Они оба. От взгляда вниз кружится голова, в которую и без того лезут странные мысли, поэтому Миша предпочитает отойти от края крыши. Налетает ледяной ветер, и Бестужев (которому, вообще-то, по фамилии предопределено не бояться стужи!) содрогается, теперь уже совсем не наигранно. — Миш, ты что, замерз? «Ну и тугодум же ты», — мысленно улыбается Миша, но вслух лишь отвечает: — Нет, просто плюс семь градусов и ветер в глаз попали. Он, в общем-то, не ждет, что Паша отдаст ему куртку или совершит что-нибудь столь же по-рыцарски благородное, но Пестель превосходит все ожидания: неловко, даже как-то неуверенно подходит и обнимает за плечи. Сначала Миша думает, что Паша хочет его в своих объятиях согреть, но потом понимает: все гораздо прозаичнее, а Пестель просто укрыл курткой их обоих. Всего-то навсего. И, судя по размеру куртки, тут к ним еще кто-нибудь не слишком упитанный поместился бы — Рылеев, например. — Скажи честно, Паш, сколько ткани бедные китайцы потратили на твою куртку? Паша смеется — громко, заливисто; Миша чувствует, как вздрагивают его плечи, и гадает, сколько пива Пестель уже успел выхлестать. Оказывается, полбутылки. Первая бутылка идет на ура, Миша почти не чувствует опьянения, но все равно понимает, что он чуть более пьян, чем Паша, на счету которого уже бутылки полторы, не меньше. Вторая бутылка начинается с кардинальных изменений в жизни обоих — ноги устают стоять, и ребята просто плюхаются на пыльный бетон крыши, все еще укрываясь под одной курткой. На половине второй бутылки Мишу начинает тянуть на философические размышления. Вернее, тянуло его еще с самого момента прихода сюда, но излагать их он начал только сейчас. — Слушай, Паш, — едва закончив эту фразу, Бестужев начинает хихикать. — А правда… правда, что, ну, в русском языке, — опять смеется. — В русском языке слово «извините» говорят, когда… только хотят сделать гадость, а слово «простите», — кратковременный перерыв на прохихикаться. — Слово «простите», когда гадость уже сде- сдела- Конец фразы тонет в Мишином хохоте. Пестель тоже ржет, как будто не в тысячный раз слышит этот анекдот. — А-ага, — Паша тоже спешит втянуться в этот КВН на минималках. — А ты знаешь, что предварительные ласки… предварительные ласки — это когда самец ласки, — очень смешное слово, Паш, — в общем, самец ласки перед спариванием со своей лаской, пробует еще нескольких ласок… для ласок, — Пестелю удается закончить фразу, но сразу после они с Мишей начинают так громко смеяться, что пугают спящих далеко на земле бродячих кошек. И, возможно, людей. Последнюю бутылку пива распивают вместе — к этому времени все мало-мальски смешные шутки заканчиваются, а опускаться до совсем уж бородатых анекдотов не хочется — ребята-интеллектуалы, как-никак. — …ну, началось!», — заканчивает Пестель последний анекдот. Потом икает и, обхватывая Мишу за плечи, еще крепче прижимает к себе, передавая ему бутылку. Бестужев лишь вздыхает, приняв бутылку, делает глоток; минуты две они молчат, таращась на звезды и городские огни. Мише слишком хорошо — в кои-то веки тепло, и непонятно — то ли от пива, то ли от Пашиных объятий. Может быть, все вместе. — Паш, — прерывает наконец молчание Бестужев. — Получается, что у рыбы один путь, как ни крути, смерть?! Пестель давится и роняет бутылку, разливая остатки пива. Но внимания на это не обращает, всем телом разворачиваясь к собеседнику и таращась на того удивленными глазами. — Миш, я конечно, бухой, но ты меня, — икает. — превзошел! Какие рыбы? Бестужев смотрит с полминуты очень серьезно. — Я забыл, о чем думал, — наконец вздыхает он медленно и отчетливо, как будто объясняя Пестелю загадку нелегкой рыбьей судьбы. — Но это точно было что-то важное. Они смотрят друг другу в глаза еще несколько секунд, а потом покатываются со смеху. — Рыбы! — восклицает Пестель. — Рыбы, блин! — Путь! — вторит ему Миша. — Рыбий путь… — Звучит глубокомысленно, — замечает Паша, успокаиваясь. Ему все еще очень смешно, но Бестужев опускает голову на его колени, ерзает, устраиваясь поудобнее, и Паша решает, что содрогаться от хохота, судорожно дергая ногами — не самая лучшая идея. Волосы у Миши кудрявые и неожиданно мягкие. Пестель же вообще редко позволяет кому-то на себя полагаться, и тем более — лежать на коленях. Но Миша — другое дело; с Мишей вообще все по-другому, и ему все можно. Наверное, если бы Бестужев прямо сейчас изъявил желание соскочить с этой крыши, Паша бы не раздумывая прыгнул следом. Но Миша всего лишь лежит у него на коленях. Миша, разглагольствуя о каких-то очередных рыбах, как будто бы ничего не замечает, но на самом деле вполне осознанно (несмотря на выпитое пиво) позволяет трогать свои волосы, перебирать их, гладить. Не то чтобы он обычно никому этого не доверяет, но Паша — другой, и делает это по-другому. Они вообще друг у друга одни такие другие. Еще ни о чем не говорили, но и не надо им — все равно все ответы друг друга знают наперед. Конечно, объясниться было бы неплохо, но точно не сегодня. И, возможно, не завтра.