Зона отчуждения

Я запал на него сразу. Глупо это отрицать. Он и сам не понимал, наверное, насколько был чужероден в этом городе. Вокруг него был словно какой-то ореол, или зона отчуждения, белесая, пыльная, с обожженными краями. Так он и ходил в этом мареве по школе, с отсутствующим видом сидел на уроках, зависал в столовой, пялился в пустоту. Ботаник, очкарик, воробушек мой. А меня он не сразу заметил, кстати. Мне пришлось усилия приложить. Как сейчас помню, на английском обсуждали Торо. Какую хрень несли эти придурки, ты бы слышала. И я говорю: мудозвоны. Он обернулся и посмотрел на меня, а я ему так заговорщецки бровями сделал - прикинь, вот дебилы, мол. Мне важно было установить с ним контакт, как с ебаным пришельцем, влезть в его зону, понимаешь. Я не знаю, зачем. Просто сразу захотелось, чтоб он был рядом, близко, и волосы его понюхать, такие мягкие птичьи перышки. В автобусе я сел рядом с ним. Надо было как-то зацепить его, да. Это потом я подумал, что его сто раз уже Поттером называли. Но у него реально очки как у Поттера были, и весь этот вид, отстраненный и болезненный. Вот и волшебный мальчик, наверное, с таким видом таскался по своей волшебной школе в этой детской книжке. А я, типа, как тот профессор, помнишь там, after all this time? - always, ха! Да не смотри ты на меня так. Знаю, что я уже про все это рассказывал. С кем мне поговорить? С ребятами? Ага. Это Поттер, мой лучший друг, мой братюня, практически; мы с ним через огонь и воду прошли, спина к спине, как настоящие пацаны; я люблю его. Так, что ли. В общем, пожалуйста, не делай такое лицо, просто выслушай, и налей еще, но немного. Сегодня, ты знаешь, я должен быть в хорошей форме. Короче, сразу стал ему всякое заливать. Мальчик из Нью-Йорка. Я должен был его удивить. Жил там, бывал сям, весь мир обьездил, Новая Гвинея, блядь, ненавижу это место, честно, но ему сказал, что это рай на земле, ха! Чего только не плел. Меня в его присутствии всегда как-то кроет, ты заметила, наверное. Такой я был легкий, словно газированный, и мне удалось заманить его к себе домой, в мою пустынную окраинную дыру, где даже воды не было в бассейне. Зато было пиво, водка, хлеб, сахар- всё ему предложил, все сокровища. Всё бы ему отдал. Ты спросишь, зачем я тогда украл его драгоценную птицу? Ты не спросишь, потому что ты умная, и я тебя за это очень ценю. Мы были рядом, так близко, как только возможно, я внедрился в его жизнь, и куда ни плюнь, там вот он я, в его доме, в его комнате, в его кровати, в его трусах. Да, и такое было, но про это я не готов, это личное, знаешь ли. По ночам у него были ужасные кошмары. Поттер все время хотел умереть, ну, я говорил тебе. Все время. Как же мне хотелось укачать его так, чтобы он обо всем забыл. И я его качал, я ему шептал, я его баюкал, и волосы у него на затылке пахли каким-то теплом, и этот острый запах его подмышек я обожал...блядь... Нет, так много не лей мне, еще на один палец, говорю же, важный день сегодня, ну. И все равно мне было одиноко. У меня-то никого не было, кроме него. Совсем никого. А он вечно сидел, писал письма своим неведомым нью-йоркским друзьям, Барбурам этим, Пиппе. Да, девочка, которая была с ним в музее. Связаны навсегда, да, да, да, но не хочу об этом думать. Она славная, хорошая девочка, зачем ей этот говнюк, правда? Незачем. Так. В общем, с Котку я ебался, да. А что ты хочешь, мне было 16, у меня вечно стоял, и вообще. И она была всегда готова, так легко к этому относилась, бывало, я ее трахаю, а она смотрит телик из-за моей головы, какое-то шоу, и хихикает. Такая была сучечка. Короче, из-за Котку я его совсем забросил. Мне было стыдно, но совсем немного. Ну что я мог сделать? Это жизнь. И вот как-то мы идем с ним, а виделись мы уже не так часто, как раньше, идем на наше место, заброшенную детскую площадку. О, это место! Ты не представляешь. Сердцевина миров. Вот Поттер говорил, мол, луна везде одинаковая. А это нихуя не так. Там луна была всегда такая огромная, и низкая, и близкая. Только наша. Сколько раз мы отвисали там, под этой луной, пьяные или обдолбанные, или и то, и другое сразу. Но в тот день я не хотел много пить, потому что потом надо было к Котку идти. Потрахаться, закинуться. Оттянуться. Мы сидели на старых качелях, смотрели на луну и прихлебывали пиво, лениво перебрасывались словами. Я говорю: Котку сегодня пиздится с этими латинскими чиками, я чего-то переживаю даже, она крутая, но они здоровые такие, у одной руки как у Котку ноги, и она ими месит как боевой робот, ну такое всякое понес, не заткнешь. Поттер встает с качелей, нависает надо мной, засунув руки в карманы, и стоит так, покачиваясь с носка на пятку. Я болтаю, ничего не замечая, Котку то, Котку сё, и вдруг он резко выдергивает руку и бьет меня кулаком в лицо. Я падаю, еще и качелями мне по заднице прилетает. Помню все в деталях, веришь! Поднялся на колени, отполз назад, а Поттер идет за мной, медленно и неотвратимо, как терминатор ебучий, он как-то подрос к тому времени, знаешь, приехал-то в Вегас совсем мелким. И вот он подходит ко мне, и бьет еще раз, еще и еще - Сука! Сука! Сука! - кричит, а у самого в голосе слезы. Губа у меня лопнула, из носа тоже кровь течет. А он стоит надо мной и плачет, натурально ревет, как девчонка. И тут я беру его руку, всю в крови, и прижимаю к своему окровавленному рту. Такой порыв. Стою перед ним на коленях, как рыцарь перед прекрасной дамой, слизываю кровь с его руки, я бы и слезы ему слизал, честное слово. Мне так хотелось завалить его в этот момент, подмять под себя и трахнуть, по-настоящему, не так, как мы обычно возились с ним по ночам, дрочили там друг другу, понимаешь... Что-то я поднабрался. А мне надо быть чистеньким сегодня! Иду на вечеринку, которую устраивает невеста Поттера, да, снежинка, рыбка его серебряная. Буду там делать вид, будто никогда ее не видел и не знаю, что она, падла, крутит за его спиной, и с кем, с этим уродом, из-за которого Поттер вообще в музей в тот день пошел. Снежинка, ха! Я его заберу оттуда, прямо на глазах у всех выдерну и украду, увидишь. Не то эти пафосные снобы его сожрут. Мы прямо оттуда поедем в Амстердам, срочно и бегом. Эта зона отчуждения вокруг него - в Нью-Йорке она стала еще больше. Я по ней его узнал, когда увидел здесь, в баре, как в сердце ударило - знакомый профиль, очки - и пыльный водоворот вокруг него, ореол с обугленными краями. Я хочу, чтобы эта хуйня исчезла, совсем пропала, блядь. Совсем. А тогда мы смотрели друг на друга, он в слезах, а я в крови, и огромная луна на нас светила. Он смотрел на меня, смотрел, а потом вытащил осторожно руку из моих пальцев, повернулся и ушел. Я поплелся к Котку, как побитая собака, и она охала, кровь мне смывала, потом отсосала как следует- из жалости, думаю. А я стоял, растопырив руки, не хотелось мне до нее дотрагиваться почему-то. Я просто надеюсь, знаешь, что он будет постепенно все вспоминать. Что мы сядем с ним в каком-нибудь баре, и вдруг будет особенный запах, или музыка, или тени упадут на мое лицо, и он вспомнит - так уже было, тогда, в комнате с закрытыми жалюзи, через которые пробираются полоски света и режут нас золотыми росчерками. Потому что я вспоминаю все время, когда смотрю на него. Конечно, я поступил с ним по-мудацки. А может, и нет. А может, так было надо, и из этого всего вырастет что-то очень хорошее. Ты же знаешь, я фаталист. И я верну ему эту птицу.