Солнце клонилось к горизонту, и московские дворики уже окутывали сизые сумерки, но дворы были ещё полны детьми, а любители ночных прогулок пока прятались за бетонными стенами своих квартир. И даже окна домов не спешили зажигаться, сохраняя хрупкий полумрак летнего вечера.
Отблески люстр и бра можно было заметить в окнах лишь тех жутко неромантичных людей, которые не видели в этом прекрасном времени ничего, кроме ежедневной смены дня и ночи. Одним из таких людей, как ни странно, была Зозо Буслаева.
Она даже в молодости не отличалась любовью к серенадам под окнами и красивым закатам, а бесконечные поиски спутника жизни лишь подкрепили веру в то, что ко всякому делу нужно подходить прежде всего с практической стороны. И хотя Зозо была сентиментальна, как любая женщина, рациональность в её характере преобладала над чувствами. Особенно, если дело касалось того, что потенциально могло закончиться браком.
Сегодняшний вечер не был исключением: Зозо, сидя на своей тесной кухоньке, уже успела включить люстру, в которой однако горело только две лампочки (за третью она на протяжении многих лет непрерывно воевала с чересчур бережливым Эдей, но тот пока побеждал, заявляя, что лампочка висит в его части кухни, и Зозо не имеет права на неё покушаться), и теперь с удовольствием потягивая горячий чай из блюдца, наблюдала как Мефодий заедал будерброды с маслом черной икрой, которую Эдя успел прихватить с последнего места работы, до того, как вылетел оттуда неделю назад. Рядом с Мефодием сидела Даф, безуспешно пытающаяся без применения магии остудить чай в стакане, из-за чего тот чуть не вылился на скатерть.
Глядя на них, Зозо каждый раз вспоминала свою молодость, и ей казалось, что нет времени прекраснее беззаботных пятнадцати-шестнадцати лет. Взрослые вообще склонны считать, что у детей нет никаких проблем (а именно детьми она до сих пор считала Дафну и Мефа). Но их трудно в этом винить, хоть они и не правы, ведь с возрастом всё плохое просто забывается. Зато навсегда остаётся опыт, которым всем без исключения взрослым почему-то не терпится поделиться с подрастающим поколением. Вот и у Зозо руки чесались прямо сейчас поделиться этим самым опытом с Даф.
— Знаешь, Даша, не встречайся с мальчиками, а лучше даже не смотри в их сторону, — неожиданно даже для самой себя выдала она.
Мефодий в это время невозмутимо продолжал жевать бутерброд, даже не взглянув на мать. Он знал, что и на неё порой находит то самое я-хочу-поделиться-опытом настроение и научился мириться с этим. А вот Дафна встречалась с таким приступом впервые и от неожиданности все-таки пролила свой чай.
— Почему? — не понимающе спросила она, пытаясь взглядом собрать жидкость обратно в стакан, пока Зозо не заметила.
— Мужчины никогда не вырастают, — с видом учёного, имеющего как минимум докторскую степень по психологии, начала Зозо. — Они и в сорок лет как дети. Ни один мужчина никогда не станет взрослым настолько, чтобы оценить по достоинству женский ум и красоту. Некоторые мужчины кажутся взрослыми, самостоятельными людьми, — продолжала Зозо. — некоторых даже можно назвать личностями, но едва где-то рядом появляется женщина, мужчина теряет контроль и становится снова ребёнком, подсознательно ища в каждой женщине замену матери. Единственное, что они имеют делать по настоящему хорошо — это пудрить женщинам мозги и навешивать макароны им на уши. Женщина же существо, хоть и коварное, но справедливое. Она одновременно готова и бороться до конца и отступить, подарив победу более достойной сопернице. Только женщина способна понять и простить, войти в чьё-то положение и отдать всё ради других, поэтому и счастье своё нужно искать рядом с женщиной. Мужчины, как истинные потребители, поняли это сразу. Нам же удалось осознать это совсем недавно.
Даф покосилась сначала на Зозо, потом на Мефа, мысленно спрашивая, должна ли она как-то на это отреагировать. Мефодий отрицательно качнул головой, показывая, что прерывать Зозо не стоит.
Та продолжала тарахтеть, не замечая их переглядок, и совсем не задумываясь о том, что рядом сидит её повзрослевший сын, который если ещё не мужчина, то очень скоро им станет.
«Интересно, она разделяет Мефа и остальных, как это делают большинство родителей или просто знает что, тот вряд ли воспримет её слова на свой счёт?» — пронеслось в голове у Даф.
***
Спустя полчаса Зозо растеряла прежний настрой и начала рассказывать обо всём подряд единственно для того, чтобы не молчать. Дафна уже не прислушивалась и лишь на автомате продолжала жевать печеньки, но, увидев как блеснули глаза Зозо, во время рассказа о некой Ирочке (новой коллеге Зои), не удержалась и посмотрела на Буслаеву истинным зрением, и не прогадала: аура Зозо полыхнувшая розовато-золотым при очередном упоминании коллеги, явно говорила о более чем дружеской симпатии.
Заглянув ещё глубже, Даф сразу обратила внимание на маленькую отметинку, прозванную печатью Адама, отвечающую за влечение человека к женскому полу, оттесненную на подкорке матери Мефодия. Такая была у большинства мужчин, а вот наличие её у женщины считалось редкостью. Печать Зозо, к тому же, была активна. Заметив это, Даф про себя отметила, что неплохо было бы намекнуть Мефодию, что вскоре место его отчима, может занять молодая девушка, как бы странно это ни звучало.
***
Время шло, а водопад слов, вырывающийся изо рта Зои, даже не думал иссякать. Даф, как любой порядочный страж света, честно пыталась внимательно слушать всё, что та говорит, но то ли она была совсем непутёвой, то ли просто слишком устала, но смысл слов, сказанных Зозо, упорно не собирался проникать в её сознание.
Дафне пришлось бы уже третий раз сдерживать зевок, если бы не Мефодий, наконец решивший, что они уже достаточно засиделись в гостях и им пора «возвращаться в школу». Зозо, конечно, всё ещё не знала (и вряд ли когда-нибудь узнает) о том, что ни ее сын, ни его подруга никогда не учились в гимназии Глумовича, а их домом вот уже несколько лет является резиденция мрака на Большой Дмитровке.
***
— Знаешь, Меф, — начала Дафна, когда они уже вышли из подъезда и в свете тусклых уличных фонарей направились в сторону шоссе. — тебе не кажется, что твоя мама.. — девушка замялась, подбирая слова.
— Если ты про то, о чём она болтает, не обращай внимания. Она всегда такая. — легкомысленно махнул рукой Мефодий.
— Не всегда. Просто она за тебя волнуется. — с упрёком произнесла Даф.
— Кстати, — хитро улыбнулась она после недолгого молчания. — у твоей мамы возможно скоро появится девушка.
— Что? — Меф так и замер посреди тротуара. — С чего ты взяла? — удивился он.
— Прочитала в ее сознании, — невозмутимо ответила Даф.
Сразу Мефодий ничего не ответил, изобразив равнодушие, но на самом деле задумался. В свое время он так устал от всех этих Глебов, Данилов и Андреев, что становилось тошно при одном упоминании о новом ухажёре матери. Сейчас, когда он жил вне её дома, ему было почти всё равно с кем его мать бегает на свидания. А уж Максим это будет или какая-нибудь Виктория его вообще не волновало — мать сама разберётся.
Поэтому, когда спустя неделю Зозо ворвалась в квартиру и, на ходу ругаясь с Эдей, начала собирать в новёхонький жёлтый чемодан с двумя отделениями всё, что попадалось ей под руку, Мефодий, снова сидевший у нее на кухне, даже не удивился.
Когда выходя из комнаты с уже набитым под завязку чемоданом, Зозо радостно сообщила, что в её отсутствие квартира полностью переходит в распоряжение Эди и его невесты Анечки, Хаврон, то ли на радостях, то ли в следствии врождённого пофигизма, даже не удосужился спросить куда это так спешит его сестрица.
Зато Меф сразу всё понял: мысли Зозо транслировались так ясно, что ему даже не пришлось напрягаться, чтобы их прочесть. Зная характер матери, он не удивился её поспешному решению. И знал, что не удивится даже, если через три дня она вернётся обратно, а на следующий день побежит на очередное свидание. В конце концов это составляло её рутину на протяжении последних пятнадцати лет, а отказаться от привычек, особенно вредных, бывает сложно.
