No one knows What the future holds It’s yours to choose So make god damn sure it’s gold Because you can’t feel love when you’re cold And if it’s bright one day Then it’s dark the next Make god damn sure You ain’t swinging by your fucking neck Because you can’t feel love when you’re dead *
Она стояла в оцепенении, разглядывая Тень, будто впервые его видела. — Лора? Лора сняла очки, чтобы убедиться, что глаза её не обманывают. Какого чёрта? Лора продолжала прожигать Тень взглядом, отчаянно пытаясь найти в нём ответ. Может, она уже настолько близка к воскрешению, что путеводный свет ей не нужен? Но тогда как объяснить то, что она добралась сюда именно благодаря ему? Стоя в коридоре похоронного бюро Ибиса и Шакала, Лора всячески старалась объяснить себе причину того, что Тень больше не светится. Мало того, она всеми силами старалась не замечать какие-то блики, что мерцали в противоположной от Муна стороне. — Что ты здесь делаешь? — спросил Тень. Лора не услышала вопроса. «Почему… почему он не светится?» Ей хотелось подойти к нему ближе и внимательно рассмотреть, однако сияние всё-таки привлекло к себе внимание девушки, заставив медленно развернуться в сторону, откуда сквозь тусклый коридор пробивались принадлежащие раньше Тени подобия солнечных лучей. Рукой неуверенно дотронувшись до губ, как она всегда делала, когда нервничала, она медленно и робко пошла на бьющий сквозь стены огонь. Если бы сердце Лоры Мун билось, оно бы непременно остановилось при виде мёртвого лепрекона, от которого исходило мягкое и в то же время ослепляющее свечение цвета солнечного золота. Суини. Блядский, невыносимый, Бешеный Суини. Это невозможно. Невозможно, чтобы он был мёртв, невозможно, чтобы он так светился. Лора застыла в двух шагах, уставившись на лежащего на секционном столе лепрекона расширенными блёклыми глазами.***
Повсюду чёртов джаз. На каждом шагу из баров и клубов лилась живая музыка, разбавляя шум толпы и беспросветную толкучку фасонистых туристов, из которых ни один человек не обратил на них внимания; ну, конечно, всего лишь мертвячка, что несёт на себе двухметрового лепрекона. Французский квартал наверняка видал куда больше. Лоре вспомнился знак около собора святого Людовика, где было написано «Бесшумная зона», и где буквально в двух шагах от здания расположился уличный оркестр, чей джаз простирался вплоть до улицы Бланки де Бурбон. Очень жарко. Какого хуя, Суини, ты умер накануне чёртова карнавала? Эти сумасшедшие, наряженные в перья чудаки в масках переполняли пестрящую барами, пальмами и фонарями улицу так, что не протолкнуться. Лоре навстречу, пританцовывая, шёл полноватый мужчина в идиотской оранжевой шляпке из конфетти, а в руках он держал два жёлто-зелёных зонтика, на которые нацепил конфетти подлиннее. Он крутил зонтами, и край одного заехал бы Суини по голове, не успей девушка уклониться в сторону. Каждый представитель собравшейся публики обязательно носил на себе по десятку разноцветных карнавальных бус, что также висели и на кованых балкончиках, калитках и террасах с целью отогнать злых духов. Если бы это действительно помогало, Лора бы нацепила на себя несколько килограмм чертовых бус. И на Суини тоже. Она боялась, что не донесет его до «Черного Петуха», потому что просто-напросто развалится. Лора не чувствовала собственного гниения, как и характерного для него запаха, но по звуку трескающегося шва на плече девушка поняла, что выносливость ее мертвого тела изживает себя. Разноцветные, преимущественно кирпичного, болотного и фиолетового цветов двухэтажные дома с чугунными балкончиками и галереями, с коих свисают гирлянды и растения, заполнены людьми, ровно как и проезжая часть, которую на ночь перекрывают из-за бесчисленного количества гулящих. Лора точно помнила, что бар Мамы Бриджит и Барона Субботы находился не на заполненной веселым подвыпившим народом Бурбон-Стрит. В прошлый раз Лора нашла лепрекона как раз на пороге одного из салуна на главной улице французского квартала, но до «Черного петуха» эти двое шли затем несколько перекрестков на север, не доходя до уличной галереи на Рояль. Значит, где-то здесь. Встав на месте и вызвав тем самым недовольное бормотание идущей позади парочки туристов, девушка стала мотать головой по сторонам в поисках хоть чего-то знакомого. Храм вуду (на самом деле просто палатка с дурацкими сувенирами, сушеными крокодиловыми головами и вездесущими бусами), бар, салун, храм вуду. И так повсюду. Суини говорил, что за эти бусы девушки показывают грудь, но что-то Лора не видела, чтобы кто-то из туристок так делал. «Если тебе кинут бусы, дохлая жена, не смей задирать майку. Никто из этих несчастных не хочет видеть червей на твоих сосках, » — съязвил лепрекон, когда они шли к Барону Субботе. «Конечно, напиздел, » — подумала Лора, а затем прямо перед ней одна девушка оголила грудь парню, что скинул ей бусы с балкончика одного из салунов. «Сама ты пиздишь, » — услышала Лора его голос в своей голове. Девушку с обнаженной грудью одарила аплодисментами стоящая у входа в бар группа парней. «Они здесь жрут аллигаторов, дохлая жена. Я бы предложил тебе попробовать, но кажется мне, твой язык совсем засох». Надо найти блядский бар, пока не начался парад, иначе Лора совсем потеряется. Надо двигаться, надо куда-то двигаться, хотя от мысли, что она пойдет в неправильном направлении и станет безжалостно отдаляться от бара, не зная об этом, Лора выругалась, пропуская перед собой толпу. На ее стороне удача, удача буквально в ее потрохах, но что-то удача не приводит ее волшебным образом к дверям Черного Петуха. Как жарко, казалось, она сейчас развалится. Не чувствуя истинного веса Суини, ровно как и его запаха, девушка лишь догадывалась, насколько адски тяжел лепрекон, и чем от него может разить. Наверняка смертным потом и мерзким табаком. Хотя… На лоб Лоре нагло пристроилась муха, и хотя девушка не чувствовала ее присутствия — раздражение кольнуло где-то в мозгу, породив желание отмахнуться от насекомого, однако руки у нее были заняты, так что она только лишь недовольно смогла помотать в стороны головой. Надо двигаться. — Он сказал, что если я съем хвост крысы, у меня снова будет стоять, — услышала Мун позади себя. — Ты дебил? Он наебал тебя! — Но у меня правда встал! — Ни хуя подобного, ты, наверно, сожрал «Виагры» хуеву тучу. Развернувшись, Лора встретилась взглядом с двумя туристами. — Тот, кто сказал тебе съесть крысиный хвост, — где ты его встретил? Как только она услышала название бара, она едва ли не уронила Суини от облегчения, что на секунду-другую привело ее в замешательство — она ничего не чувствует, что еще за облегчение? Турист подкреплял свои слова руками и жестами, показывая, сколько раз и где Лоре нужно будет повернуть, прежде чем она выйдет к бару. — Спасибо, — выдохнула она. — Все равно он странный какой-то, не верь ему, — скептично произнес друг парня, что съел крысиный хвост. Лора была уверена, что лучше этих двоих знала, что из себя представляет Барон Суббота. В конце концов, их первая встреча была весьма впечатляющей, если не сказать «незабываемой». Лавируя среди пританцовывающих компаний, она стала пробираться в направлении, что ей подсказал турист, надеясь, что в пути никто не толкнет и не заденет ее. Хотя, учитывая невозмутимость местного народа, наверное, никто и не удивится, отвались у Лоры рука. Сознание ее рисовало примерные чувства, которые бы она испытывала, будучи живой — наверняка не хватало бы свежего воздуха, но алкоголь бы вполне смягчил эту нужду. Ткань не очень-то приятно бы прилипала бы к телу за счет пота, но это тоже не страшно. Может, ноги устали бы, или от выпитого ее бы затошнило. Но это все не смогло бы испортить ей настроение, наоборот — сейчас Лора Мун считала эти чувства обязательным атрибутом жизни и железным доказательством, что она сама жива. Иногда пальцы Суини случайно задевали ее платье в мелкий цветочек, пока она продолжала продвигаться навстречу толпе. Что-то вроде вины глодало ее подобно червям, что сжирали сейчас внутренние органы. Глодало, но она не хотела этого признавать. «Ты слишком труслив, чтобы найти свою битву.» Последнее, что она сказала ему. Мертвые в выражениях не стесняются. Однако если бы было можно, Лора хотела бы вернуться и забрать свои слова обратно. Шаги ее становились несколько тяжелее, но она знала, что это не усталость валила ее с ног, а угрызения совести, от которых она постаралась отгородиться, вновь ударившись в представление собственных ощущений, и вскоре ей удалось заметить кирпичную стену, разрисованную всякими знаками вуду. Вот и вывеска с проклятым петухом. У входа барабанными палочками по ведру играл афроамериканец, у которого Суини в прошлый раз отжал изумрудную ковбойскую рубашку. — Чтобы войти, надо заплатить, — произнес горе-музыкант, совершенно не удивленный видом крохотной девушки с мертвым рыжим верзилой на плечах. — Да ты, блять, издеваешься, — выдохнула Лора и приперла Суини спиной к стене. Тот мягко съехал на пол, поникнув головой, так что с виду можно было подумать, что лепрекон вусмерть напился и, скорее всего, уснул. Можно было, если бы не огромное зияющая дыра в его солнечном сплетении. Лора стала рыскать в карманах его джинсовой куртки, но не нашла ничего и вновь выругалась. Затем она вспомнила, как лепрекон доставал монеты из воздуха и решила попытать удачу. Девушка взяла руку Бешеного Суини и слегка тряхнула ее. Из рукава куртки выскочила крохотная золотая монетка, которую Лора не успела поймать, и та, звонко скакнув по ступенькам, плюхнулась в лужу. Это напомнило ей, как она смотрела на Суини из-под воды в ванной, когда он ворвался в номер мотеля с намерением забрать монету. Лора видела, как его руки придавили ее шею ко дну ванны, и как исказилось его лицо из-за ряби на воде. Что их первая встреча, что последняя… Подобрав монету, Мертвая Жена подошла к музыканту и опустила плату в шкатулку. — «Memento mori»*. — Да-да, а как же, — фыркнула девушка, возвращаясь к черным железным дверям бара. Вновь водрузив лепрекона на плечи, она вошла внутрь, где ее мгновенно обдало дымом крепкого табака и запашком такого же крепкого алкоголя. Гогот и смех царил здесь, столы были забиты, в каждой руке находилась бутылка или стакан с пойлом. И джаз. Чертов блядский джаз. Несущие столбы бара были обмотаны гирляндами, как и балки на потолке, вычурные подсвечники мерцали перебивающимся огоньками, а в середине помещения висела старинная, массивных размеров хрустальная люстра. На широком подоконнике стояла пустая птичья клетка вместе с кучей барахла в виде пепельниц, каких-то костей и прочих дешевых безделушек типа раскрашенных перьев и цветных стекляшек. Скрипели половицы, стучали столовые приборы, перебивая беседующих посетителей. Все напоминало Лоре о прошлом ее визите. Только вот тогда Суини твердо стоял на своих огромных длинных ногах. «Я отрежу тебе член ножом для помидоров, приготовлю с соусом и устрою пир на весь мир!» «Только меня этим не кормите.» «Черт! Сумасшедший Суини?» «Я люблю тебя, но не настолько.» «Суини, брателло!» Она и этого не хотела признавать — что тогда ее знатно удивили радушие и теплота, с какими их встретили Самеди и мама Бриджит. Она не помнила, чтобы кто-то так радовался встрече с Суини — разве что Ананси, когда увидел их у ворот дома на скале. — Вон! Все, живо! Вон! — раздался властный женский голос. Веселье прекратилось мгновенно, сменившись скрипом задвигаемых стульев и звоном вилок, брошенных на тарелки. Наверное, хозяйка, еще даже не увидев Лору и Суини, почувствовала смрад смерти, перешагнувшей через порог. В юбке до пола и хлопчатой кофте с открытыми плечами она вылетела из-за бара, кудри выбивались из-под платка цвета оливы, которым была обмотана голова. Уже пока Бриджит приближалась к Лоре, васильковые глаза ее расширились от ужаса, а рот слегка приоткрылся. — Mon amour*, — пролепетала она, прикрывая рукой рот. — Что… что мне делать? Женщина пару секунд вглядывалась в лепрекона, не веря своим глазам, и только робко коснувшись его лица, наконец ответила. — Клади его сюда. Она смела все с продольного стола, на который затем Лора осторожно уложила лепрекона. Лишь когда Мун убрала руку, она осознала, с какой осторожностью придерживала его голову, чтобы он не ударился затылком о столешницу. Коснувшись раны Суини, Бриджит узнала причину смерти, из-за чего злобно сжала челюсть и начала громко ругаться на французском. — Что нам делать? Она продолжила ругаться, словно не слышала вопроса Лоры, которой показалось, будто бы Бриджит ругается на самого Суини. Замолчав, она сжала губы в плотную линию и покачала головой, не соглашаясь с чем-то. А потом сказала: — Надо дождаться Субботы. Я не могу ничем помочь. Где-то на задворках сознания у Лоры тлела крошечная идея. Совсем крошечная, но она пугала собой девушку, так же, как и пугал ее исходящий от лепрекона свет. И его спокойное лицо пугало ее — он выглядел таким умиротворенным, будто Суини видел хороший, очень хороший сон, в котором наверняка ей не было места, ведь она только и делала, что использовала его. Испачканной в крови Суини рукой Лора достала из кармана платья стеклянный флакончик с зельем, что приготовил ей Самеди. — Ну и ну, — задумчиво протянула Бриджит, — мои слова оказались верны, правда? Ты любишь мертвого, Лора Мун. Сдвинув брови и поморщившись, девушка пренебрежительно улыбнулась в попытке отмахнуться от сказанного хозяйкой бара. — Кажется, ты знаешь, что делать. Она и правда знала. По крайней мере, ей так казалось. Держа в левой руке зелье, Лора приблизилась к Суини, не отрывая взгляда от его лица. Что бы он сказал сейчас, если бы увидел? Если бы увидел, как Мертвая Жена кончиком пальца прикоснулась к краю раны лепрекона. Холодная кожа ее окрасилась в бордовый цвет, она поднесла руку ко рту. Язык ничего не чувствовал, хотя воспоминания подсказывали ей, что вкус должен быть металлическим, может, немного кислым. И залпом она осушила флакон. — Retrouvailles*, — произнесла после того Бриджит. Нервно прикрыв рот рукой, Мертвая Жена прикусила указательный палец посередине, надеясь почувствовать хотя бы слабую боль. — Ничего не происходит, — с отчаянием в голосе прошептала она. — Запомни, Лора Мун, le cœur a ses propres lois*, — послышался позади грудной, глубокий голос Барона. Он мягко подтолкнул Лору концом своей трости между лопаток, и внезапно грудь ее пронзила острая боль — сердце пропустило первый удар. Она не успела осознать этого, но сразу подумала: «какое тяжелое». Упав на колени, Лора, задыхаясь, начала жадно и испуганно глотать воздух рваными глотками, будто бы боясь, что ей не хватит. Язык ощущал привкус крови и кисловатый вкус зелья, ноздри раздувались, в пальцы впивались все новые занозы из половиц бара. Боль, какая же прекрасная боль — шея ее, как оказалось, затекла вместе с плечами, что и неудивительно, принимая во внимание ее путь сюда. Распахнутые глаза часто-часто хлопали, привыкая к огонькам ламп и гирлянд, пока миллионы, миллионы мурашек пробегались взад-вперед по позвоночнику от затылка до копчика, разнося по всему телу покалывающие волны, приподнимая тончайшие телесные волоски. Запах табака, который она дорисовывала в своем воображении, сейчас врывался в легкие, так рьяно и бурно расширяющиеся в грудной клетке, словно им не хватало места. Каждая мышца пропустила через себя стремительно несущуюся живую, горячую кровь, придав щекам девушки, наконец, оттенок бургундского вина. А затем Лора стала хрипеть и кашлять из-за того, что что-то настойчиво застряло в горле. — Давай, mon amour, тебе это больше не пригодится, — погладила ее по спине мама Бриджит. Что-то инородное упрямо противилось попыткам Лоры вдохнуть. Пока она откашливалась, живот ее громко заурчал — от голода друг к другу стягивались стенки желудка. Мун стала бить себя кулаком в грудь, но избавиться от кома в горле все же не получалось. Тогда Барон подошел к ней и мягко похлопал по спине. — Смерть не имеет больше секретов, чтобы открыть нам, чем жизнь, верно? — произнес он, когда монетка выскочила из глотки живой Лоры Мун. Она покатилась по полу, но практически сразу же покорно была поймана ловким и хищным движением цепких пальцев бывшего крупье. Схватив монетку, Лора, ни секунды не думая и от чего едва ли не подвернув лодыжку, сломя голову, ринулась к телу лепрекона и положила ее прямо на рану Суини. Она ждала, что дыра мгновенно затянется, как в случае с ней, и лепрекон в секунду поднимется на ноги, будто бы пробудившись от шума или кошмара, но никакого результата не последовало. — Он бог, Лора Мун, — проговорил Барон, прикуривая сигару, — зелья тут недостаточно. Самеди стал стягивать с себя черный пиджак, который украшали тянущиеся вдоль рукавов узоры из крошечных ракушек. На левом плече красовалось пурпурного цвета перо, ровно такое же было и на цилиндре, передняя сторона которого пестрела множеством металлических черепков. — Что нужно? — самоотверженно спросила девушка, пряча монетку в карман, все еще не привыкнув к тому, как легкие наполняются кислородом, так что голова слегка кружилась. — Жертвоприношение. Бриджит взяла жестяное ведро и, подойдя к крану, стала набирать в него холодную воду, пока Суббота, повесив пиджак на спинку стула, в раздумье потирал пальцы. — И под этим имеется в виду… — Нужна жизнь, — сказал он, снимая тяжелые перстни, — или ее эквивалент. — Эквивалент? — не поняла Лора, наблюдая, как Дьявол французского квартала, зажав сигару между зубов, внимательно изучает взглядом мертвого Бешеного Суини. — Эквивалент жизни — это способность ее дарить. — Вы можете просто сказать, что это, блять, такое?! — Нужно взять на себя проклятье бесплодия, — пояснила Бриджит, поставив на высокий барный стул, стоявший рядом с телом лепрекона, ведро воды. — Идет, — сразу же ответила Лора. Суббота и Бриджит, весьма удивленные словами девушки, переглянулись между собой. — Лора Мун, я не меньше тебя желаю вернуть Суини, но… — выдохнул вместе с дымом Самеди, — ты уверена? — Да, я же сказала. — Это проклятье ничем потом не снять, — произнесла Бриджит, думая, что девушка не до конца осознает цену. — Я согласна, — заключает она, бросая отныне ясный взор на лепрекона, — я должна ему. — C'est de la folie*… — Или чудо, — ответила Барону жена, — ладно. Иди сюда, нужно снять с него верх и обмыть. А я пока одежду поищу. Она всучила Лоре кусок пестрой ткани, а сама скрылась за дверью, ведущей на кухню, пока Самеди застыл напротив своего шкафчика со всякими травами, порошками, сушеными языками и прочими принадлежностями. Положив рядом с рукой Суини сложенную вчетверо тряпицу, Лора замерла над ним, прикусив внутреннюю сторону губы. «Ну что, как жизнь, Мертвая Жена?» Зубами поддевая ноготь большого пальца, Лора всматривалась в мужчину, все больше и больше поддаваясь какому-то непривычному чувству. Это чувство не похоже на пустоту, которая раньше сопровождало ее в былой жизни. Это что-то ядовитое, тяжелое и вязкое, от чего кровь стянет в жилах. Вина с привкусом горя и тоски. — Снимай с него куртку и все, что под ней, — послышалась с той стороны, где звенели склянки. Робким движением девушка потянулась к Суини и хотела было приподнять его одной рукой, как вдруг, к внезапному своему удивлению, почувствовала нечеловеческую тяжесть лепрекона и то, как ничтожна, как слаба отныне она сама по сравнению с ним. «Ладно, тогда по-другому, » — подумала она, осторожно кладя его голову обратно. — «Волосы и правда жесткие, хотя на вид мягкие.» Стараясь не смотреть на его разорванное солнечное сплетение, Лора согнула в локте руку Суини, которая все еще излучала тепло, будто бы сама кровь в нем не хотела остывать, и не без труда высвободила ее из рукава, так же поступив затем и со второй и остановив взгляд на одном из перстней на мизинце. Ей вспомнилось, как она сломала браслеты наручников на его запястьях. «— Тебе не помешало бы немного благодарности. Помогло бы твоей удаче.» Лора сильнее прикусила губу, и спустя пару секунд кончик ее языка ощутил теплый металлический вкус крови. Если бы не лепрекон, она бы здесь не стояла. Она бы и не умерла, если бы не лепрекон, хотя здесь не так однозначно, ведь убить ее мог кто угодно. Но воскресла она благодаря ему. Сдавленно прокряхтев в попытках приподнять Суини, Лора аккуратно вытащила из-под него джинсовую куртку и положила на стоящий рядом столик. Дальше она провернула то же самое с рубашкой, оставив мужчину в белой майке, что пропиталась кровью и потом. Сняв с него лямки, она стала выправлять нижний край майки, готовясь к тому, что будет под ней. Кровавая, развороченная плоть сразу бросилась в глаза, заставив девушку замереть с майкой в руках. — Как этот блядский монах и предсказывал, — выругался Самеди, бросив на них беглый взгляд, пока крутился около своего котла, откуда до Лоры стал доноситься запах лаванды. Держа в ладони несколько сорванных ромашек, Барон щелкнул пальцами, от чего цветы мгновенно зажглись, и бросил пепел в котел. — Ты уже когда-нибудь… возвращал к жизни лепреконов? — постаралась ненавязчиво спросить Лора, промочив в воде губку. — Он бог, Лора Мун. Бог удачи, плодородия, покровитель ремесел. Это люди нарекли его лепреконом. Она в первый раз услышала это. Услышала, что Суини — бог. Был богом, по крайней мере. И это одновременно напугало ее и… Что-то еще. Что-то еще было в этой смеси тоски, вины и горя… Что-то, отличающееся особой жгучестью, которую никак не удавалось заглушить. Стыд. Стыд за нежелание признавать, стыд за трусость, стыд за гордость, стыд за страх. Острый, как «каролинский жнец*», мерзейший, едкий стыд. Лора выжала ткань и потянулась к руке Суини, чтобы перевернуть ее тыльной стороной вверх. От осязания чужого тела она на мгновение застыла, а затем стала медленно, бережно протирать сперва шероховатую кожу ладони, на которой виднелись множественные порезы, судя по всему, полученные им в попытках остановить копье. Вода струйками полилась вдоль длинных пальцев, на одном из которых был золотой перстень. «Интересно, откуда он? Должно быть, интересная история.» «Что-то тебя не интересовали мои истории, когда ты спиздила мою монету.» — Заткнись. — Что? — отозвался Самеди, отвлекшись от своего котелка. — Ничего, просто… — замялась Лора, слегка наклонившись к телу Суини, — он пахнет… не как мертвый. — И чем же тогда? Девушка наклонилась еще ближе. — Не знаю. Самеди сам себе усмехнулся и вернулся к зелью. Чем-то свежим, немного пряноватым, в меру терпким (это скорее отдавало табаком), и было еще что-то, что скрывалось за стойким запахом алкоголя. Настоящий живой лес, запах дерева, смол, чего-то жесткого и одновременно смягчающего. Промочив внешнюю сторону ладони и кисть, Лора начала проходиться по тугим наощупь, твердым, как железо, мышцам предплечья, что под светлой кожей были обтянуты широкой светло-зеленой паутиной выступающих вен. «She wakes and grins from ear to ear, » — запел себе под нос Суббота, в такт помешивая зелье. Лора смыла пот, смешавшийся с кровью и грязью, со второй руки, а после поменяла помутневшую воду в ведре. «Thinking that she's won his heart.» Запах, что исходил от зелья, был просто невероятным — словно в баре повеяло ветром шумных лесов, в нем слышались полевые цветы и холодные, врезающиеся в отвесную скалу волны. Если бы Лора не знала, что за окном мимо них шаткой, пьяной походкой прогуливается карнавал, она бы подумала, что бар окружен ночным лесом, чья тишина заполонила сладким свежим воздухом помещение. Выжав ткань обеими руками, Лора коснулась ею крепкого, покатого плеча и плавно промокнула кожу вдоль ключиц и ложбинки между ними. «If that’s love, then I don’t know what is.» После этого она смочила сильную шею с обеих сторон, воображая, как бы он себя сейчас чувствовал. Наверняка безумно устал, хотя казался таким спокойным. Веснушчатое лицо Суини совершенно не говорило о том, какую он принял смерть, полумесяц медных ресниц создавал ощущение совершенной безмятежности, и расслабленный рот только лишь подкреплял это впечатление. Лора никогда не видела его таким. От этого осознания сердце ее сжалось. Она вдруг содрогнулась от мысли, сколько, должно быть, скорби и утрат пережил Суини за всю свою длинную жизнь. Что-то подтолкнуло ее коснуться внешней стороной пальцев его щеки. Густая рыжая борода приятно покалывала ей кожу. А затем Лора увидела то, чего избегал ее взгляд. Убрав руку, Мун медленно перевела взор на торс лепрекона, где каждый шрам, каждый заживший на могучем теле рубец таил в себе то, чего она знать не хотела. По крайней мере, до этого момента. Можно было отмахнуться и сказать себе, что наверняка половину из них Суини получил в каких-нибудь пьяных потасовках в каждом из салунов, где он бывал, но слова Самеди не давали Лоре покоя. «Он бог, Лора Мун». За этими шрамами скрывалось куда больше, чем драки в барах — за ними прятались истории, прятались битвы и сражения, в которых бог, король и воин вел своих людей к сладкой победе. За ними скрывались тысячелетняя скорбь и вековая тоска с тихим, никому не известным сожалением, что совершенно не укладывалось у Лоры в голове, особенно, когда она перевела взгляд обратно на невероятно спокойное лицо Суини. — А Богов ты когда-нибудь воскрешал? — спросила она, робко коснувшись одного из шрамов на груди славного короля. Низкий, грудной смех Барона предшествовал его ответу: — Нет, но меня воскрешали. — И ты все помнил? Помнил последние слова… — «Гори в аду» — сказала мне Бриджит, — произнес Самеди и вновь тихонько усмехнулся. Поймав вопросительный взгляд Лоры, он сверкнул своими белоснежными зубами и, добавив в зелье какого-то сушеного сверчка, сказал, — она меня и убила. — За что? — Пустяки. Изменил ей тогда впервые, — он снова грудно засмеялся, принявшись размешивать зелье в котле, — а потом, когда она вернула меня, ее первыми словами были: «Qui boit, boira*». Нахмурившись, Лора вернулась к Суини. Кровь смывалась быстро и легко, словно ее и не было вовсе. Она не знала, что физическое и ментальное состояние лепрекона было напрямую связано с тем, как близко он находился к монете. Наверное, если бы Мун знала, она винила бы себя еще больше, хотя сейчас, когда она мягко касалась кожи вокруг раны между его ребер, Лоре казалось, что испытывать к себе еще большее отвращение она не могла бы. — Нашла кое-что, не знаю, подойдет ли ему — он же просто верзила, — фыркнула Бриджит, выйдя из кухни с одеждой в руках, которую затем положила на барную стойку, — хотя куда он денется, наденет как миленький. Ты уже закончила? — Ага, — кивнула Лора, отойдя от стола. Она окинула взглядом Суини от макушки до пят, подметив, что им повезло с таким длинным столом, ведь лепрекон был огромен и вряд ли поместился бы на барную стойку или еще куда. — Ну все тогда. Нам тут пока больше делать нечего. Пойдем, прогуляемся. Лора не хотела гулять. Она хотела сидеть около Суини и смотреть, как он вернется. — Еще раз, Лора Мун, — обратился к ней Самеди серьезным тоном, — ты согласна взять на себя это проклятие? — Да, только… — запнулась она, — только не говори ему. Скажи, что мы зарезали козла или крокодила, — ответила она, стараясь скрыть нервозность в голосе, взглядом упираясь в лепрекона. — Не бойся, Лора Мун, ни слова о твоей жертве я не скажу, — подбадривающе улыбнулся Барон. Последнее, что она видела перед тем, как дверь бара закрылась с той стороны, был вставший над телом Суини Самеди. Лоре показалось, что глаза Дьявола зажглись ярче любой гирлянды или лампы, что были в комнате. — Куда мы идем? — Во французском квартале куда ни иди, везде наткнешься на шарлатанов, лжецов и путан. Ты, должно быть, жутко голодна! Как насчет гумбы или джамбалаи*? — Я не голодна. Не хочу, правда. Их сразу же приняла в себя бурлящая ночной жизнью цветастая улица, заставившая Лору сперва зажмуриться от разнообразия оттенков. — Ты же вроде куришь? — спросила Бриджит, закуривая сигару. Ее медовые пряди, обрамлявшие красивое овальное лицо, ниспадали на ключицы и щекотали ожерелье из крокодильих зубов. — Сейчас не хочу. Ей и правда не хотелось. На удивление, ей не хотелось сейчас ничего. Она помнила, как продумывала, что станет делать, как только оживет, и каждый пункт ее списка сейчас был ей совершенно не нужен. Не нужен был алкоголь, сон или еда. И как оказалось, не нужен был главный и самый первый пункт — ей не нужен был Тень. С ее прихода в похоронное бюро и до нынешнего момента она ни разу не задалась вопросом, что с ним — и это служило ей самым полным ответом, это сняло с нее бремя лжи и самообмана, так что даже теперь, несмотря на немного затхлый и густой воздух, ей наконец-то дышалось легко. Повсюду царило веселье — люди пили, танцевали, обнимались и хохотали. Создавалось впечатление, что сам французский квартал являлся божеством, дающим каждому своему верующему тепло новоорлеанской ночи. Здесь не было места печали и унынию, единственной проблемой для празднующих был выбор, в какой бар направить свои пляшущие ноги, где сесть — снаружи или внутри? Наверное, поближе к музыке — но ведь музыка здесь везде. Лора чувствовала все — все запахи, будоражившие сознание, откуда-то доносился аромат жареного мяса, где-то курили крепкий табак, и настойчиво тянуло древесным дымом. Платье ласкало колени, волосы нежно щекотали плечи, глаза жадно радовались цветам. Кожа ее ощущала легкое дуновение слабого ветерка, ноги начинали гудеть от дороги, во рту пересохло, а сердце — сердце было невероятно тяжелым, будто в груди на хилой цепочке висело пушечное ядро. Лора чувствовала все, но всеобщего восторга совсем не разделяла, потому что мысленно девушка осталась сидеть в «Черном петухе». «С ним все будет в порядке, Суббота оживит его, и все будет как прежде». Она скривилась в презрительной ухмылке самой себе от этой мысли, ведь Мун прекрасно понимала, что как прежде уже не будет, ведь прежде она все время себе врала. Верила в то, что любила Тень, просто не понимала этого, верила, несмотря на тихий шепот внутреннего голоса, что твердил ей безжалостную правду, которую удавалось вполне успешно игнорировать некоторое время. До того самого момента, как она перешагнула порог похоронного бюро, и правда громко рассмеялась ей в лицо. Лора до сих пор не могла понять, что почувствовала в то мгновение, когда увидела, откуда исходил свет. Возможно, секундное облегчение от того, что больше не надо было лгать себе. А затем подобно неудержимой лавине на нее обрушилось отрицание, и всю дорогу, что она несла Суини, ей было страшно признаться себе, хотя факты говорили сами за себя. Она и сейчас боязливо прячет глаза, покорно склоняя перед правдой голову. Было еще кое-что, чего она боялась даже больше. Пока Лора шла вместе с Бриджит сквозь шум начавшегося парада, она всячески запрещала себе думать о последнем ингредиенте, что вернул ее к жизни. И, поймав себя на том, что начинает об этом задумываться, Лора начинала размахивать перед лицом руками, словно бы по привычке отгоняя от себя мух. Она и не заметила, как гомон и музыка затихли, не заметила, как они вышли из квартала, оказавшись на каком-то кладбище, что было окружено густым серым туманом. — Это кладбище Людовика? — Нет, конечно, на нем полно безмозглых туристов. По мере того, как они пробирались вглубь мимо высоких каменных склепов, туман рассеивался, касаясь затем только лишь женских лодыжек и подола юбки Бриджит, которая рассматривала надгробия и читала вслух эпитафии, пока шла. — «Когда два благородных сердца любят, их любовь сильнее смерти.» Она звонко рассмеялась, а потом добавила: — Вот же чушь, правда? — и, обернувшись, многозначительно посмотрела на Лору. Мун все думала о том, что сейчас происходило в «Черном петухе». Наверное, он уже сидит с пьет с Субботой какое-нибудь пойло, шутя о том, как скучно было на той стороне. А может, Самеди еще не вернул его. Может, у него не получится. Лора постаралась отогнать эту мысль и, когда они прошли еще немного, спросила: — Это больно? Когда я это почувствую? — Физически, — Бриджит медленно покачала головой, так что серьги ее слегка зазвенели, — нет, но вскоре почувствуешь некую… даже не знаю, как описать это, детка. Но я точно знаю, что когда-нибудь ты пожалеешь, — печально усмехнулась она, присаживаясь на невысокое надгробие. — Почему? Я… — как странно было говорить следующие слова, — я и в «той жизни» не хотела детей. — Ты не поймешь, пока не потеряешь, — пожала плечами она, — я думала, ты лучше всех смертных усвоила этот урок. Я встречала многих богов и многих людей. Кто-то, как ты, кичился тем, что хочет жить в свое удовольствие, а кто-то предпочитал эту тему не поднимать вовсе, — теребя тяжелую сережку, она выдохнула густой дым, что слился с окутавшим их туманом. — Не знаю, идея ли какого-нибудь абсурдного наследия или просто животный инстинкт заставляет людей размножаться, мне все равно. Знаю только, что я бы хотела раз в жизни услышать смех непоседливой крошки, знать, что это смеется моя плоть и кровь. Лора не сразу поняла, отчего Бриджит так беспокоила эта тема, но после последних слов все стало на места. — Любовь слепа. Женщина равнодушно выдохнула это вместе с колечками дыма так, будто бы произнесла всем известную старую истину, которая ничем не могла удивить. Она поудобнее устроилась на могильном камне, разминая шею и, зажав во рту сигару, устало массировала себе плечи. — Я не люблю его. — Хм, — грудно и сдавленно усмехнулась Мама Бриджит. Между передними ее зубами была небольшая щель. — Еще суток не прошло с твоей новой жизни, а ты уже солгала, Лора Мун. Лора сжала в кармане платья пачку табака и бумагу, что выпали из куртки Суини по пути в Новый Орлеан. — Ты… ты сказала, что ничем не можешь помочь, но ты ведь вернула Самеди. — Вот же мудак, сказал тебе? Бриджит закрыла глаза и устало откинула голову назад, шумно втягивая не такой тяжелый, как на карнавале, воздух. — Я дала ему обещание, что он будет единственным, кого я воскресила, mon amour. Вот оно что. — Смотри, — кивнула богиня с сигарой в зубах на надгробия, — здесь лежат дети женщины, что молила меня уберечь их от болезни. Лора проследила за взглядом Бриджит и увидела два крошечных склепа. «Арнелле и Элоди Равье» — Им было совсем немного, одна, по-моему, и говорить-то не научилась. — Зачем ты показываешь мне это? — Представь, что здесь твои дети, Лора Мун. Лора пренебрежительно сдвинула брови, сложив руки на груди, мысленно отрекаясь от того, что уже рисовало ее воображение. — Это ты так хочешь, чтобы я поняла, какую цену плачу? — Какие бы у них были глаза? — Я не знаю, — отмахнулась Лора, но сознание, тем не менее, стало сочинять в голове двух девочек с такими же, как у нее, глазами. — А волосы? — Я же сказала — не знаю. Такие же, как у нее — мягкие, каштановые, кончики слегка завиты, а во время дождя вьются по всей длине. — Тогда тебе будет не так тяжело, но все равно постарайся воспринимать это как какой-нибудь дурной сон. — Что? О чем ты? Лора не успела закончить — Бриджит выпустила ей дым в лицо, и все вокруг заволокло густым, непроглядным туманом. — Мам? Мам, сколько можно спать! Лора зажмурилась, прикрываясь ладонью от бьющего в глаза солнечного света. Что это только что было? — Мам, ну вставай же! Растерянность и раздражение катком прокатились по Лоре, прежде чем она открыла глаза, увидев у кровати, на которой проснулась, крохотную девочку лет пяти, что пристально смотрела на Лору большими ореховыми глазами. — Ты обещала, что мы сегодня будем весь день смотреть Вуди Вудпеккера! — Да, ты обещала! — послышался второй голосок из коридора. В комнату вбежала еще одна кроха, на голову ниже первой, в джинсовом комбинезоне, правая лямка которого спала с худенького плечика и теперь касалась коленки ребенка. — Харпер, она обещала мне! — Нет, мне! — О чем вы? — все еще пребывая в замешательстве, спросила девочек Лора, вяло протирая глаза. — Ну, мама, — недовольно протянула старшая, имени которой Мун пока еще не знала, — вчера за ужином! Ты сказала, что в субботу мы можем хоть весь день смотреть Вуди. — Да-да, — заговорщически кивнула после слов сестры Харпер. Лора, все еще щурясь от яркого света, обвела взглядом комнату, представляющую собой простенькую просторную спальню с обычными деревянными прикроватными тумбочками, на которых стояло по лампе. Взор девушки остановился на книге, что лежала поверх тумбочки у ее половины кровати. — «Белая форель», — еле слышно пробубнила Лора. Затем она посмотрела на другую половину постели, которая была смята, будто бы кто-то только что ее покинул. — О боже, — выдохнула Лора, осознав, что это все — трюк Бриджит, — ладно. И она стала вылезать из постели, пока девочки стоя наблюдали за ней, иногда между собой переглядываясь. — Ты что-то какая-то… — Тебе снился плохой сон? — спросила младшая по имени Харпер. — Нет, просто не думала, что вы меня так рано поднимете, — подыграла им Лора. — Папа сказал не будить тебя, но мы и так ждали все утро. Все так же пренебрежительно щурясь, Лора машинально надела бархатные тапочки, что стояли у подножья кровати. — Грейс, уведи Харпер вниз, дайте, я хотя бы умоюсь, — сказала она, а затем встала как вкопанная. — Только недолго! — протянула малышка, вырываясь из рук сестры. Лора смотрела, как дети уходят из комнаты, и продолжала задаваться вопросом, откуда она знает имя старшей. «Наверное, Бриджит, » — подумала она и так же машинально направилась в ванную. Две зубные щетки в подстаканнике, одна из которых, видимо, ее. Наверное, вот эта, сиреневого цвета. Принявшись чистить зубы, Лора не без интереса рассматривала такую же простую на вид, как и спальня, ванную. Полотенца, корзина для белья, на полочке у зеркала лежала расческа. Мун внимательно присмотрелась и, заметив пару волос на ее зубцах, протянула руку и, взяв расческу, поднесла ее к лицу, любопытно ее рассматривая. Лора замерла. А затем перевела взгляд на свое отражение, недоверчиво сдвинув брови, чувствуя на языке привкус мятной зубной пасты. Для дурного сна это чувствовалось слишком реально. Снизу донесся капризный детский голосок. Харпер никогда не могла долго терпеть, в то время как Грейс отличалась более спокойным нравом. Этим она, скорее всего, пошла в нее, в то время как вспыльчивый темперамент Харпер достался от… Лора быстро положила расческу обратно, будто бы испугавшись, что та ее обожжет. — Мам, Харпер ест орехи. — Ей нельзя! — крикнула в ответ из ванной Лора, — у нее же аллергия! Она поставила обратно зубную щетку и, наспех прополоснув рот, стремительно направилась вниз, но как только нога ее ступила на лестницу, все вокруг заволокло злосчастным туманом. — Мам, у Харпер язык опух! Лора перескакивала ступеньки, желая скорее добраться до голосов, но туман все сгущался. Она понимала, что не успеет, но хотела еще раз взглянуть на них. — Я же говорила, — произнесла Бриджит, — физически — нет. — Это было обязательно?! — ощетинилась Лора, нервно разглаживая низ платья, — не больно это ни черта. Невероятно раздражающе, но не больно. — Как их звали? — Харпер и Грейс. — Красивые имена. Харпер, наверно, младшая? — Да, — процедила Лора, смотря куда-то в сторону. Ей не хотелось, чтобы Бриджит видела ее лицо. Лора и сама не понимала, какие эмоции испытывала, но она отчаянно и твердо не желала их показывать. Жена Субботы спрыгнула с надгробия и, отряхнув юбку, сказала: — Нам пора, пойдем. Лора была зла. Она шла позади Бриджит и про себя ругалась на нее. Можно было обойтись без этого спектакля?! К чему это, блять, было?! Что с ней должно было произойти после этого «дурного сна»? Внезапный приступ материнского инстинкта, который никогда не был ей свойственен?! И никогда не будет! Злостью и гневом Лора старалась заглушить в себе какую-то образовавшуюся пустоту. Такую пустоту обычно чувствуешь, когда теряешь что-то важное. Пустота, смешанная с тревожностью, с желанием вернуть потерянное. Мун казалось, что она сходит с ума от того, что где-то внутри у нее появлялись все новые и новые воспоминания об этих детях, отчего она была готова волосы рвать на себе, лишь бы выбросить их из головы. У Харпер аллергия на орехи, а Грейс боится темноты и вечно спит с включенным ночником. Помимо аллергии, несмотря на которую, Харпер упрямо продолжала есть орехи, так что потом не могла язык повернуть, она так же часто капризничала и отказывалась обедать, пока на стол ей не положат игрушку в виде эльфа с огромными ушами, которого Лора всегда считала немного пугающим. — Где моя кружка? — услышала у себя в голове Лора, пока они пробирались по улице обратно в бар. — Никто не брал ее, Грейс, она на полке. — Нет ее там! Грейс говорила о темно-синей чашке с золотыми блестящими звездами. — Ты можешь избавить меня от этого?! — воскликнула Лора, остановившись на месте. Услышав ее, Бриджит развернулась и подошла вплотную к Мун, которая ждала, что Лоа вновь станет над ней насмехаться, но Мама Бриджит, встав напротив Лоры, внимательно заглянула ей в глаза, и поджав губы, ласково коснулась виска девушки, проведя пальцами по пряди ее волос. — Если ты думаешь, что мне нравится смотреть, как ты мучаешься, ты ошибаешься. — Я не мучаюсь, — злобно огрызнулась Лора, стряхнув руку Бриджит, — просто не понимаю, так ли это необходимо, разве просто взять проклятие недостаточно? — Тебе станет легче, если я скажу, что, как только мы войдем в бар, ты больше не услышишь их? — Бриджит мягко постучала Лоре по виску, — я бы на твоем месте шла помедленнее. Недовольно хмыкнув, Лора резко шагнула вперед, оставив богиню позади, демонстрируя таким образом ей свою абсолютную незаинтересованность в происходящем. Парад разгулялся вовсю, а то время как глубоко внутри Лора Мун до сих пор чувствовала себя где-то очень далеко от этого гула и празднества. Где-то, где она слышала детский смех, к которому затем прибавился ласковый шум спокойных волн. — Ты же все равно их потом все выбросишь, — закатила глаза Грейс при виде того, как младшая сестра в лимонном сарафанчике неуклюже ходила по песчаному пляжу, так что волны дразнили ее крошечные ножки. — Но мне нравится их собирать, — совершенно непринужденно отозвалась Харпер, встав на месте, после чего, нахмурив круглое личико и упершись руками в бока, нагнулась и стала внимательно рассматривать камни в чистой воде. — Дальше не заходи, слышишь меня? Лора поправила слегка съехавшую назад соломенную шляпку с широкими полями, пока сидящая рядом на персиковом покрывале Грейс доставала из сумки матери принадлежности для их вечернего пикника. Несмотря на то, что они ходили сюда почти каждое воскресенье, Лора каждый раз не хотела уходить, ровно как и не хотела смотреть, как солнце заходит за горизонт. Вернее, смотреть, как оно скрывалось в воде, это было безумно грустно — она и сама не могла объяснить себе, в чем заключалась та самая грусть, она только лишь знала, что до этого момента у них есть где-то полчаса, поэтому она принялась читать книгу под названием «Белая Форель», что ей протянула Грейс, сама занявшаяся плетением браслетов. — «Это случилось так давно, что мне и рассказать вам трудно, во всяком случае, даже самые древние старики в деревне уже слыхали о ней». — Смотрите, какой нашла! — воскликнула Харпер, выхватившая из воды большой розоватый камень. — Знаешь, — ответила Лора, когда девочка протянула ей камень, — мне кажется, в воде они красивее. Вот сейчас он высохнет, и цвет будет не таким. Ветер развевал выбившиеся из кос карамельного цвета пряди, пока длинные ресницы задумчиво хлопали, точно бы что-то гениальное рождалось в этой детской голове. — Ты права, — заключила Харпер, — в воде ему лучше, — и она развернулась слишком круто, так что Лоре пришлось схватить ее за локоть, чтобы удержать Харпер на ногах, и с замахом постаралась бросить камень вдаль, однако тот, словно бы насмехаясь, плюхнулся совсем рядом. — Зато у этого всегда будет красивый цвет. Держи, — произнесла Грейс, протягивая сестре только что законченный плетеный браслетик цвета фламинго. — Красивый. У тебя тоже такой? Лора хотела ответить «нет», как вдруг вместо этого поднесла к лицу правую руку, на запястье которой красовалась такая же славная вещица, только цвет ее был похож на… Слегка щурясь, Лора взглянула вдаль, к горизонту, а затем вновь посмотрела на браслет. Солнечное золото. — Хватит уже! — прошипела Мун, после того как глаза ее увидели перед собой очертания улицы. Лора хотела подлететь к Бриджит и пригрозить ей тем, что оторвет женщине руку или еще чего, но затем вспомнила, что отныне она — всего лишь слабый человечишка, и, от досады выругавшись, встала на месте, закрыв уши руками. «Мам, скажи Харпер, чтобы она не выключала свет!» «Ты такая трусиха!» «Это неправда, это все неправда, » — без перерыва твердила себе Лора, стараясь перебить таким образом детские крики. Сильно прикусив губу, Лора ринулась сломя голову сквозь ненавистное ей веселье, стремясь как можно быстрее добраться до «Черного Петуха», игнорируя голоса каких-то одновременно далеких и, тем не менее, почему-то таких отчетливых воспоминаний. « — Больно! Больно!» — это плакала Грейс. Сознание Лоры невольно стало рисовать причину, заставившую ребенка так жалобно плакать. Она упала с велосипеда и ободрала коленки? Или, может, обожглась? « — Я не хочу идти спать! Пап, скажи, что еще рано!» — капризно протянула Харпер. Зажмурившись, ничего не видя перед собой, Мун врезалась в какого-то разряженного мужчину и, бросив быстрое «извините», кинулась дальше. Сердце не могло быть тяжелее, думала Лора, но, как оказалось, она была не права. — Эй, эй, эй! — позвала ее Бриджит, мягко схватив за запястье и развернув к себе. Ей предстало несчастное, невероятно измученное лицо. — Иди сюда, — она притянула Лору к себе, так что та уткнулась женщине в плечо. « — Когда мне будет шестнадцать, я не пойду в колледж.» «— Тебя просто-напросто не возьмут.» «— Мама!» — Хватит, — сдавленно произнесла девушка, — хватит, пожалуйста. Бриджит слегка отклонилась и взяла в ладони лицо Лоры, мягко заглянув ей в глаза, как если бы успокаивала ребенка. — Ты уверена? «— Мам, у нас все сгорело. Это не пирог, это скандал.» — Да, — тяжело выдохнула Лора, погладив виски в попытках утихомирить начавшуюся мигрень. — Хорошо, — закивала Бриджит, — хорошо, пойдем. И, открыв тяжелую железную дверь, она завела Лору в бар, где та, наспех начав вытирать слезы, остановилась, услышав громкий смех. Ей было страшно посмотреть туда. Сердце в груди на секунду замерло, когда раздался звук отодвигающегося стула. И потом она услышала: — Посмотрите, кто тут у нас! Как дела, Мертвая Жена? — Ты, что, слепой?! — огрызнулась Бриджит, подходя к Суини, чтобы обнять его, — Лора Мун живее всех живых! Она стояла перед ним с каким-то отстраненным взглядом, будто бы смотрела сквозь и одновременно вокруг него. На мужчине была надета черная рубашка с бордовыми вставками на локтях. «Ему идет.» — Что ты так уставилась на меня? — небрежно бросил лепрекон. Он заключил маман Бриджит в объятия, а сам продолжал смотреть на застывшую на месте Лору, отводящую глаза куда-то в сторону, будто ее смутили простые объятия, разомкнув которые, Суини стал похлопывать себя по карманам брюк. — Это ищешь? — со слабой улыбкой спросила она, подняв руку, между пальцами которой была зажата та самая монетка. Прекратив поиски, Суини расправился в плечах и облегченно выдохнул, расправив руки по швам, и тихонько усмехнулся, блеснув во взгляде каким-то теплым огоньком. Каждый из них молча сделал шаг навстречу друг другу, и Лора протянула ему монету. Суини расправил ладонь, и она вложила в нее удачу лепрекона, а затем несколько резко отдернула руку, но дружелюбно ему улыбнулась. Суини, медленно зажавший в руке монетку, продолжал сверлить девушку взглядом, в котором сквозило множество вопросов, но прежде всего он сказал: — Мне, блять, нужно выпить. Суббота громко, заливисто засмеялся, обнажив свои белоснежные зубы, и смачно хлопнул друга по плечу: — Можно вывезти парня из Ирландии, но Ирландию из парня — ни за что. — И вот еще, — произнесла Лора, потянувшись в карман, откуда достала табак и бумагу, — выпало, когда… — она запнулась, не желая договаривать. — А я уже думал, меня ограбили, — улыбнулся Суини, принимая из рук Лоры пачку. — Вы еще успеете на парад, — невзначай произнесла Бриджит, убирая со стола посуду. — У нас тут у самих карнавал смерти, — шутливо бросил Суини, вновь приложившись к элю. — Я хочу на парад. После фразы Лоры последовало короткое молчание, сопровождавшее устремленные к девушке взгляды. Самеди громко расхохотался, а Суини, продолжая играть зубочисткой во рту, внимательно взглянул на Лору так, словно бы пытался прочесть ее мысли. — Ну и чего вы ждете? — спросила Бриджит. — Три часа ночи, выметайтесь отсюда. — Ладно, — произнес Суини, со стуком поставив стакан. Он поднялся и, расправившись в плечах, размял широкую шею, взял со стула свою джинсовую куртку, посередине которой красовалась дыра от копья. — Каков план? — спросил он, когда они с Лорой оказались на улице. — Никакого плана, — ответила она, глазами пробегаясь по заведениям, — сколько денег в твоей сокровищнице? — Не понял? — Я собираюсь есть и пить как в последний раз, и кто-то, — она многозначительно подняла на лепрекона глаза, — собирается за это платить. Суини секунду смерял Лору проницательным взглядом, а потом еле заметно усмехнулся, будто бы вспомнил что-то смешное. — Ладно, пошли есть крокодилов, Лора Мун. — Подожди. — А? Чего это? — Мы не вписываемся, — сказала Лора, изучая шныряющих туда-сюда туристов. — Как это? — Суини указал рукой на толпы народа, — это парад мертвых. Мы только что восстали из мертвых, так что идеально вписываемся. Ничего ему не ответив, Лора взяла его за рукав и потащила к сувенирной лавке в двух шагах, пока ничего не понимающий Суини покорно шел следом, рассматривая ее со спины. Учитывая время, сувенирная пустовала, так то Лора сразу же подвела их к кассе, после чего полезла в карман куртки лепрекона. — Что ты… Ничего не найдя, она решила прибегнуть к уже проверенному способу и, взяв тяжелую руку Суини, тряхнула ее. Из рукава выскочила монетка, вызвав у хозяина куртки невольное изумление. Лора подняла монетку и, протянув ее продавцу, свободной рукой взяла с вешалки кучу золотых и красных карнавальных бус. Затем, вновь взяв возмущенного лепрекона за рукав, она вывела их на улицу. — И сколько ты так у меня стащила?! Пропустив его слова мимо ушей, Лора встала на носочки и накинула на Суини половину бус, оставшиеся же повесила на себя. — Вот теперь вписываемся. — Ни хера. Суини ловко и незаметно поддел за поля шляпу-козырек с ближайшего прохожего и затем надел ее на голову Лоры, которой та была слегка велика и тут же съехала вперед, закрыв лоб и глаза. Себе же лепрекон отхватил у другого зеваки светящийся ободок в виде пчелиных усиков. — Вот теперь вписываемся, — повторил он, слегка наклонив головой, так что играющие антеннки закачались в стороны. И они зашагали в унисон с толпой. Суини сразу понял, что что-то не так. По тому, как Лора держалась слегка впереди, по тому, как она с излишним, как ему казалось, энтузиазмом бросалась к еде и восторгалась всякой чепухой. — Это похоже на курицу, — заключила она, с серьезным видом пережевывая крокодилье мясо. — Может, твои рецепторы еще не… — Может, на вкус это, — девушка повертела вилкой в руке, — просто курица. — Ладно, — отмахнулся лепрекон, сделав еще глоток эля. Они сидели за столиком на улице под ночным беззвездным новоорлеанским небом, до которого наверняка долетал шум улицы. — Сколько ты можешь пить? — спросила Лора сквозь набитый рот. — Вряд ли больше, чем ты ешь, — ответил Суини. Указательный палец его упирался в висок вместе с горлышком зеленой стеклянной бутылки, которую он держал в руке, смеряя Лору озадаченным взглядом. Десять минут назад они с Лорой съели по добротных размеров порции джамбалаи*. Точнее, это Суини съел — Лора уплела ее, практически не пережевывая, чем еще больше насторожила лепрекона, который твердил себе, что это должно быть нормальное поведение, ведь инструкции по поводу того, что делать после воскрешения, им никто не оставил. Однако что-то все же было не то в ее поведении. Возможно, он преувеличивал, но нутро подсказывало ему, что он все-таки прав. — Выглядит потрясающе, — восторженно проговорила Мун, когда перед ней поставили ванночку ванильного мороженого. — Ты бы немного… — Что?! — Ничего, нет, — поджав губы, помотал Суини головой, — ничего… Он посмотрел по сторонам, прошелся взглядом по такой ужасно знакомой улице, подмечая про себя, что никогда в жизни не мог бы представить, что в один из праздников будет сидеть за столом с этой девушкой, которая душу из него вытрясла. — Это просто восхитительно, — едва ли не простонала Лора, вынув изо рта ложечку. С еле заметной полуулыбкой Суини повернулся обратно. — Это просто… господи! — облизнулась она, проведя языком по верхней губе. Взгляд Суини на мгновение замер, а затем резко оторвался от губ Лоры, бросившись куда-то в сторону, пока лепрекон подносил ко рту бутылку ирландского эля. — Будет обидно, если ты умрешь от разрыва желудка, учитывая, что воскресла пару часов назад, Мертвая Жена. Я тебя назад в бар не потащу. — Я больше не мертвая, — сразу же ответила Лора, — и жена из меня никакая. И правда. Она больше не мертвая. Волосы ее мягкими каштановыми волнами спускались по плечам, на некоторых прядях было мороженое. Как и на ее румяной щеке. Глаза Лоры буквально светились тем самым огнем, чьи блики были видны, еще когда она пребывала в гниющем виде. — У тебя тут, — с бутылкой в руке он указал себе на щеку, — немного… — Где? Здесь? — Да нет же. Она вытерла рот внутренней стороной запястья и снова спросила: — Все? Иронично растянув губы в улыбке, Суини отрицательно помотал головой. — Да где?! — Господи, — фыркнул лепрекон, подаваясь вперед и стирая с щеки Лоры мороженое, после чего быстро сел обратно. — Спасибо. В этом котелке она выглядела смехотворно, но про себя Суини подметил, что она действительно «вписывается». И все было бы нормально, не мучай его один вопрос. — Я жду историю. — Историю? — переспросила Мун, задержав ложку во рту, — зачем? Мы же живые, разве это не главное? Под пристальным взглядом Суини она стала нарочито долго копошиться в кармане в поисках смятой пачки сигарет. — А я и не говорил, что это не важно, — ответил лепрекон, развернув упаковку с табаком, — я лишь сказал, что хочу знать, как это я после копья в брюхо, которым меня наградил твой благоверный, в итоге сижу здесь и жду эль как ни в чем не бывало. Он сгреб немного табака и стал распределять его по бумажке, пока Лора, достав сигарету, искала в другом кармане спички. — Чего ты там копаешься? Недовольно цокнув, она с характерным стуком положила на стол крошечный коробок. — Уже жалею, что не могу отрывать людям части тела, — язвительно процедила девушка. — Так как, а? — Можно, я хотя бы закурю?! Суини подозрительно сдвинул брови, а затем показательно махнул на коробок рукой, мол, ради бога. Чиркнув спичкой, Лора поднесла огонек к кончику зажатой меж губ сигареты, а затем впустила в себя успокаивающий яд никотина. — Окей, — кончик ее языка коснулся уголка приоткрытого рта, — помнишь, я говорила, что везде могу отследить Тень по… — Свету там какому-то, да-да, — нетерпеливо прервал ее Суини, раздраженный упоминанием Тени. — Этот свет и привел меня в похоронное бюро Ибиса и Шакала. Мун затянулась, облегченно опустила плечи, будто бы ей удалось избежать какой-то важной детали, о которой она не хотела говорить. — Ну, и все. Ты лежал там со вспоротым брюхом. — Ну, а дальше?! — Я отнесла тебя сюда, — равнодушно пожала она плечами, поправляя котелок, вновь съехавший на лоб. — Отнесла меня сюда? — Ты что, оглох, пока был мертв? Ничего не ответив, Суини взял спички и, достав одну, ловко чиркнул ей о коробок, а затем с самокруткой в зубах нагнулся к огоньку, смеряя Лору недоверчивым взглядом. Он представлял себе, как это было — крошечная мертвячка с таким верзилой, как он, на плечах. Суини усмехнулся, подумав, что французский квартал видал вещи и почуднее. — А потом? — спросил он, затянувшись, и откинулся назад, положив локоть на спинку стула. — Потом я воскресла. Суини иронично скривил губы в неискренней улыбке. — Значит, твой дорогой Тень все-таки любит тебя. Нервно затянувшись, Лора резко отвела взгляд, зажевывая губы и поддевая пальцем сигарету. Она захлопала глазами, а потом перестала, видимо, поняв, что выдаст себя таким образом. Удивившись ее реакции, Суини хотел спросить, что он такого сказал. А потом до него дошло. Его лицо мгновенно застыло, как и глаза, опустившиеся в стол. Он пару раз моргнул, пока сигарета бесполезно тлела между его длинных пальцев. Они оба замерли, сидя друг напротив друга — Лора в своем смехотворном котелке и он с этими дурацкими антеннками, — они сидели, и обоим было страшно встретиться друг с другом глазами, ведь этого будет достаточно. Ни одного слова не понадобится, ни даже намека, ни звука, ни малейшего шороха — только взгляд. Тишина, повисшая между ними, становилась тяжелее с каждой издевательски медленно тянувшейся секундой. Пальцы лепрекона уже ощущали жар дотлевающей сигареты. Не поднимая глаз, он спросил: — А я? Как меня воскресили? Повернувшись к нему и старательно избегая прямого контакта глазами, она стряхнула пепел, а затем беззаботно ответила: — Самеди тебе не сказал? Мы зарезали козла. Начиная злиться, Суини поддался вперед, поставив локти на стол, и пальцами, держащими сигарету, стал указывать в такт своим словам: — То есть, чтобы воскресить тебя, понадобилась кровь, смешанная с любовью, — произнес он так быстро, будто бы не имел к этому никакого отношения, — а на меня хватило козла? Я правильно понимаю? Лора утвердительно хмыкнула, покусывая внутреннюю сторону щеки. — И ты ждешь, что я в это поверю? Она вновь захлопала глазами, и Суини, поймав в них тщательно скрываемую правду, которую Мун ни при каких условиях не желала озвучивать. Девушка нервно поддевала фильтр сигареты большим пальцем, судя по всему, лихорадочно перебирая в голове варианты ответа. — Ты не считала, сколько раз уже соврала с момента своего воскрешения? — издевательски бросил он, прожигая Лору свирепым взглядом. — Будь я мертва, ты бы выбирал выражения, — язвительно отозвалась девушка, — уже жалею, что не могу отрывать людям головы. И она подорвалась с места, зашагав прочь, оставив Суини наедине с неотвратимой правдой. «Пускай катится куда подальше», — подумал лепрекон, запрещая себе смотреть ей вслед. А затем, выругавшись и хлопнув по столу, Бешеный Суини встал и пошел за ней. Мысли раздирали его, он все пытался не замечать того факта, что это его кровь послужила для Лоры последним ингредиентом. Но почему она так ведет себя? Без труда нагнав ее, Суини схватил девушку выше локтя и мгновенно к себе развернул, увидев, что Мун закрыла глаза, словно бы перед казнью. Он не мог понять, что вынуждало ее так скрывать правду, только если это не связано с чем-то невероятно важным. Она отдала что-то важное, чтобы Суббота вернул его. Суини захотелось вернуться в бар и спросить у Лоа об этом. — Мне больно. Его пальцы немного расслабились, однако худую ручонку не отпускали. — Тебе стыдно сказать мне, что ты убила кого-то, чтобы воскресить меня? — все еще не понимал он. — Я никого не убивала. — Но цена воскрешению бога — жизнь или… Он отдернул руку, будто обжегся, сверкнув враждебностью в свирепом взгляде, а затем плотно сжал рот, прикрыв его кулаком, и отвел глаза в сторону. Лепрекон чувствовал, как внимательно и пристально на него смотрит Лора, будто бы разглядывала каждую деталь его лица. Он чувствовал, как что-то совершенно неосязаемое касается его кожи, такое легкое, такое робкое прикосновение. Сквозь все прожитые им годы Суини совсем забыл это чувство. Так смягчается сердце под властью полного взгляда нежности. Испуганной, тихой нежности, которой преисполнены ореховые глаза. — И что, мне теперь сказать тебе спасибо? — презрительно процедил он, наклоняясь к ней, чтобы их лица были на одном уровне. Суини ждал, что в ответ ему мгновенно последует что-то ядовито-желчное, он отчаянно этого ждал, он на это надеялся. — Я была должна тебе, — спокойно ответила Лора, медленно скользя взглядом по чертам его лица, — так что мы квиты. И, мягко высвободив руку из его пальцев, она развернулась, чтобы уйти. Он ненавидел все в эту секунду — ненавидел царившее вокруг веселье, ненавидел эту чертову светящуюся херь на голове, ненавидел смеющуюся над ним высокомерную правду, благодарность, что испытывал к Лоре Мун, ненавидел взгляд, которым она в последний раз на него смотрела. И больше всего он ненавидел смотреть, как она теряется в толпе. Ни секунды не думая, он нагнал ее и схватил за руку, как делал уже, кажется, тысячу раз. Всегда он так ее останавливал. Как только эта мысль проскользнула в голове Лоры, она почувствовала, как Суини притянул ее к себе, и все вокруг закружилось, а под ногами пропала земля — они неслись сквозь сокровищницу лепрекона. Руки сразу обхватили талию, настолько широкую, что Лора не могла сцепить пальцы в замок, в нос тут же ударил запах его сигарет и легкая приятная испарина, оставленная новоорлеанской ночью. Мун ощущала горящее жизнью тепло и глубже вдыхала в себя запах Суини, спиной чувствуя, как ее прижимают к нему огромные сильные руки. Над горизонтом нависали несколько ярусов облаков, и притом все они были разные — совсем у воды располагались перистые, похожие на клочкообразную вату, затем виднелось немного ясного неба, которое дальше разрезали вдоль облака, больше напоминавшие небрежные мазки широкой кистью, и уже совсем высоко небосвод затянули серые, обрывистые тучи. — Ночью был дождь, — резюмировал Суини, пробежавшись взглядом по линии горизонта. — Где мы? — В Ирландии. — В Ирландии?! — У тебя какие-то проблемы с Ирландией? — Нет, меня абсолютно все устраивает. Прозрачный полумесяц висел над их головами вместе с последними утренними звездами — уже светало, и где-то из леса вдали до них доносилось пение птиц. — А почему сюда? — Решил, что там слишком шумно, — буркнул Суини, рухнув на землю и вытянув вперед длинные ноги. Наблюдая, как Суини хлопал себя по карманам куртки, после чего выругался на незнакомом ей языке, Лора взглянула на солнце, что поднималось там, где на горизонте сходились облака и вода. — Должно быть, выронил в сокровищнице, — сказала она, когда лепрекон снова выругался. Суини недовольно что-то промычал, закрывая от негодования глаза, и принялся срывать колоски, кидая их затем на землю. — У тебя не найдется? Мун проверила карманы и отрицательно покачала головой, после чего устроилась рядом с Суини и, прижав к груди колени, неторопливо начала разглаживать низ платья, сказав: — Здесь клевер. — Мы в Ирландии, здесь повсюду клевер. И феи. И лепреконы. — Ты не лепрекон, — произнесла девушка, стараясь не замечать, как Суини взглянул на нее в этот момент. — Скажи это католикам. Лицо его приняло серьезный вид, и, повернув к Лоре голову, Суини чуть нахмурился и спросил: — Откуда ты знаешь? Она сперва растерялась, пару раз моргнув, будто бы вспоминала что-то, но потом, пожав плечами, ответила: — Суббота сказал. Облизнув потрескавшиеся губы, лепрекон устало протер глаза, шумно втянув ноздрями сладкий воздух. Ему не давала покоя одна мысль, с которой он все никак не хотел встретиться лицом к лицу. — Значит, ты взяла на себя проклятие, — заключил Суини, смотря, как волны несутся к скалам. — Вроде того, — щурясь от солнечного света, ответила Лора, загораживая лицо ладонью. — Это… это было больно? — спросил он и сразу затем добавил, — я был проклят, но… — плотно сжав губы, он покачал головой. — Ни секунды. Мун, все так же прикрываясь ладонью как козырьком, взглянула на Суини. — Первый вдох был больнее. И первый стук сердца. Я столько всего почувствовала — голод, жажду, температуру в баре, запах пота. — Небось сразу побежала курить, — усмехнулся Суини, — или есть. Я бы, наверно, сразу побежал трахаться. В ответ Лора натянуто улыбнулась, и он понял, что ничего из сказанного им она не делала. — Ты что, меня ждала? — То есть, хочешь сказать, ты на моем месте оставил бы меня в баре, а сам бы потащился кутить? — Конечно! Лора выгнула бровь. — Ну, может, сперва я бы поинтересовался насчет тебя, но, узнав о жертвоприношении в виде проклятия, забрал бы монету и — да, — расплылся в ироничной улыбке лепрекон, — пошел бы кутить. — Но когда мы перевернулись вместе с грузовиком, ты не забрал ее. Мужчина скривил рот и, словно от солнца, сощурился, явно недовольный тем, что она сказала. — А это… — замявшись, Лора указала себе на грудную клетку пальцем, — это было больно? Уголок губ его незаметно дернулся, и продолжая лениво срывать клевер, он ответил: — До последней секунды. Солнечные блики сопровождали пенистые волны до самых скал, где те с шумом разбивались и отступали назад, словно потерпев поражение. Мун обняла себя руками, слегка поежившись от очередного дуновения свежего ветра. — Холодно? — буркнул Суини, будто бы не хотел спрашивать. — Немного. Но это хорошо. Это прекрасно, — Лора поднесла руку к лицу и понюхала внутреннюю сторону кисти, — уже пахнет морем. — Это Атлантический океан. — Это Кельтское море. — Кельтское море — часть Атлантического, блять, океана. Поспорь еще, блять, со мной. — Я говорила, что скучаю по способности рвать людей на части? — Нет, но могу себе представить. Хотя мне так гораздо спокойнее — знать, что ты не оторвешь мне яйца, если тебе вдруг не понравится то, что я скажу. Лора отвернулась, чтобы спрятать от Суини улыбку. — Хорошо, что это рассвет. — Угу, — хмыкнул в ответ Суини и разлегся, опершись на локти, — а почему? — Смотреть, как Солнце заходит — как-то… не знаю, такое чувство возникает… будто все кончено, — пожала Лора плечами. Она больше не слышала их. Только чувствовала обманчивые воспоминания, от которых никак не отделаться. — Тогда скажи спасибо, что притащил тебя сюда на рассвете, — насмешливо промолвил лепрекон. — Спасибо. В ответ на это Суини, удивленный искренностью в ее голосе, принял прежнее сидячее положение и, сдвинув густые брови, взглянул на нее, сузив глаза. — Не смотри на меня так. — Как? — возмутился лепрекон. — Будто я никогда раньше не говорила «спасибо». Он изогнул бровь, показательно сверля Лору взором, на что та, недовольно цокнув, провела языком по внутренней стороне щеки. — Ты в курсе, что у тебя все еще эта светящаяся херь на голове? Мужчина тут же дотронулся до головы и, нащупав ободок с антеннками, снял его, после чего стал рассматривать, вертя в руках. — А твоя, — он указал на голову Лоры, — шляпа твоя где? — Наверное, слетела, когда мы перемещались сюда. — Хорошо, что тебя не затошнило. Если бы ты наблевала в моей сокровищнице, мы бы с тобой тут так мило не сидели. Мун передразнила его, скривив губы и закатив глаза. — Что дальше? — спросил Суини. — Целая ебаная жизнь.