Конфедерат

Джен
PG-13
Завершён
14
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
3 страницы, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
14 Нравится 5 Отзывы 4 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
      Основатель, что был изгнан за грех, казавшийся в их глазах несмываемым. Ему бы простили заигрывания с еретиками, гордо именовавшими себя протестантами, и даже участие в войне против остальных конфедератов. Но тот отрёкся от своей земли, на которой родился и которую представлял, захотев стать воплощением всего их гордого и свободолюбивого Союза. И именно отречение от католичества в пользу учений бывшего полкового священника отягчило его судьбу.       Глупенький Швиц захотел стать Швейцарией в ущерб всем конфедератам, их подчинённым и их союзникам. И за это он был изгнан, став всего лишь наёмником, преодолевшим бесчисленные километры и оставившим после себя кровавые леса, поля и долины, а его имя с угрожающей громкостью разносилось всё дальше и дальше, повествуя о его приковывающим взгляды бесстрашии, вселяющей ужас беспощадности и вызывающей смешанные чувства преданности.       Ведь служил он не абы кому, а Франции. Прекрасный манипулятор прекрасно знал, на какие точки можно надавить, а где уступить его казавшимся простым желаниям. Он всего лишь изгнанник, которому нет места в родных местах. А потому лучше пусть послужит там, где его считают полезным, платят и даже позволяют исповедовать учение его драгоценного священника. Бездушная машина, подобно заведённому часовому механизму, что лишь послушно исполняет приказы и не задаёт лишних вопросов. Вот она, судьба основателя некогда грозного союза общин из горных долин, что воспротивились власти монастырей, дворян и даже монархов. Баш столь смиренно убивал противных ему гугенотов, враждебных католиков и даже своих собственных людей, служивших в войсках других стран, что можно и потерпеть его тихие и полные тоски насвистывания своих песен в одиночестве у костра и взгляды, что он украдкой бросал на восток, словно ожидая, как в ясном небе проступят очертания дорогих его сердцу гор.       Но от этой злосчастной крамолы однажды не должно было остаться и следа. Никакого сопротивления его, Франции, приказам, никакого отторжения его власти. Забитый своим чувством вины и ненужности Швейцария мог помочь ему поставить на колени всю Европу, а там, быть может, и земли далеко за океаном. Плодородные земли, удобренные его врагами и их людьми, обагрённые величественным кроваво-алым оттенком, должны быть его и только его, простираться до самого края мира, как тогда, в ночь святого Варфоломея он и его люди заливали Париж кровью гугенотов. И этого ему мог помочь добиться именно Баш. Биться не за Бога, ведь он, Франция, должен заменить ему бога, мастера, идеал.       Было ли это одержимостью? Франциск и сам не вполне понимал, что им двигало, почему он так хотел сохранить его подле себя. Это всё его амбиции? Желание обладать столь мощным оружием, которым он способен свернуть горы, несмотря на все неудачи, периодически разворачивавшиеся на его пути. Верный страж, что прикрывает его в бою, не оставляя тем, кто покушался на его жизнь, и шанса на выживание. Входя в азарт, он бросался в бой со штыком на мушкете, в особо опасные моменты помогая себе охотничьим ножом. От прокатывавшегося яростного рыка даже Франция невольно вздрагивал. Его движения не были искусны, скорее грубы, но действенны, оставляя после себя искорёженные тела, на лицах которых посмертной маской застыла гримаса ужаса. Так завоёвываются города и страны, это самый быстрый способ положить к его ногам всю Европу. А плата за такого воина была даже по меркам Франции слишком скромна.       Кров, деньги, возможность заниматься тем, что он умел лучше всего, слышать сладостные речи о том, как он нужен здесь. Как долго Баш обманывал себя этим, пытаясь унять отравлявшую душу тоску? Внутри зияла гнетущая тьма, пустота, что темнее безлунной ночи, она разрушала его изнутри. Взгляд его сине-зелёных глаз был осмысленным, но вместе с тем пустым и безжизненным. Так жил тот, у кого нет дома, куда мог бы вернуться, у кого нет надежды, нет путеводного лучика света. Франция никогда не заменит ему солнце, озарявшее величественные и заботливо оберегавшие его долины склоны Альп. А однажды он и вовсе станет настоящей угрозой для Союза, куда его приведут его непомерные амбиции, превращавшие его в не менее страшного монстра, каким был его охранник.       Изгнаннику следовало бы позабыть о пустых надеждах и принять свою судьбу. Варфоломеевская ночь, войны с Савойей, Англией, Священной Римской империей, Голландией, Испанией, Австрией и бесчисленными германскими государствами — он помогал обращать обширные земли в кровавое поле боя, лишая свободы других, будучи тем, кто завоевал свою свободу. Это его наказание за невинные жертвы, за отречение от себя и своих земель. Он должен его принять и смириться со своей судьбой. Он должен отвернуться от заветных гор, перестать вспоминать старые песни, расспрашивать наёмников о делах в Союзе.       Но он не мог.       Баш был рождён не для такой жизни, не для далёкой службы, затапливающей чужие земли кровью их жителей. Сердце, покрытое коркой льда, что не позволяла бы биться сильнее положенного, страстно желало оттаять, дабы не чувствовать столь ужасный, отравлявший его изнутри холод. В нём горел огонь свободы. Метания между долгом воплощения и жизнью наёмника разрушали его изнутри. Ему надо сделать выбор и навсегда решить свою судьбу.       Как давно слово наёмник стало для него ощущаться как песок, оказавшийся в его фляге с водой? Когда в первый раз дрогнули его руки, и он не смог выстрелить в своего человека, такого же солдата шлюхи-удачи, сражавшегося в другой чужой армии? В который раз внутренний голос, пытаясь прорваться сквозь его отговорки, кричал ему, что его место не здесь?       Придворные, и раньше не вызывавшие у него ничего, кроме раздражения, теперь и вовсе были источником его отвращения. Трещётки с напудренными париками всех полов и возрастов наперебой воспевали французского короля и заискивали перед ним и выстроенным им Версалем, хотя совсем недавно они жаловались, что не хотят сюда переезжать. Это не место для жизни, это огромный дом для кукол, выстроенный из золота, мрамора и стекла на медяках и костях простых парижан, дижонцев, лионцев, буржцев, руанцев и других подданных Франции. Это недостойный фарс, от которого Швейцарию выворачивало наизнанку. Особенно невыносимо стало с новым эдиктом, запретившим и без того угнетаемым протестантам исповедовать свою веру. Пусть даже он сам был в относительной безопасности под покровительством Франции. Но его пленник, подчинённый Савойи, ставший Башу другом, мог лишиться головы за свои отношения с протестантами не только при дворе, но и в своём родном городе, где его пленитель держал своих заключённых. А конфедерат не мог бросить своего товарища на произвол судьбы.       Почтительно кланяться чужаку, отдающему приказы захватывать другие страны и убивать единоверцев и еретиков — как долго он, гордый конфедерат, делал это, уподобляясь презираемым им самим придворным? Пора порвать с этим позором. Башу здесь не место, несмотря на все свои грехи. Нет на свете лучше места, чем Версаль? Смешно! Раболепствующие людишки, ищущие лишь выгоды, ему не указ и даже не советчики. Чувство вины, что выстроило в душе его стены, а сердце покрыло коркой льда, должно быть наконец-то разрушено. Пришло ему время наконец-то освободиться от этих треклятых цепей, которыми Швейцария позволил сковать себя. Ему давно пора было покинуть презренное королевство Франция, отравлявшее его разум и подавлявшее душу.       Их пути разошлись ещё вечером в Лионе, когда Баш не стал оставаться на ночь, а сразу, едва сменив лошадь, отправился на северо-восток.       Он не просто знал дорогу, но словно чувствовал её. Будто его вело собственное сердце, истосковавшееся по родным местам. Пусть даже он изгнан, он найдёт, как выжить там. Ещё два дня, и он достигнет пределов родного Союза, увидит сокрытые в позднеосенних низких облаках очертания любимых Альп. Вкус свободы был невероятно пьянящим, растекаясь внутри и согревая тело. Никакое вино, пусть даже то, что подают самым властительным монархам мира, не сравнится с этим.       Пальцы на правой руке сложились в привычном жесте, когда мизинец и безымянный сжаты, а большой, указательный и средний выпрямлены; в таком виде Швейцария поднял руку над собой, будто устремляя её в небеса. Так давали клятву конфедераты, его люди, его товарищи, он сам, когда создавался Швейцарский союз. И сейчас, при въезде в пределы союзного города Женева, прозвучала немая клятва всем богам, святым и великим людям, земле, воде и небесам, что он, Швейцария, Швиц, Баш Цвингли, никогда больше не отвернётся от своего долга основателя и воплощения. Даже если нужда занесёт его на чужбину под неродным флагом, он никогда не забудет, кто он есть на самом деле. Свободный конфедерат. Швейцарец, что защищает своих товарищей.       Ему навстречу вышла знакомая высокая фигура, приветствовавшая его всё тем же жестом. Пусть город Женева не был конфедератом, а лишь союзником протестантским кантонам, сам он, воплощение этих земель, стал для швейцарцев не просто союзником или даже другом, он стал их воротами на южной оконечности озера. И здесь его встречали тёплой улыбкой и распахнутыми руками, приглашая в объятья.       — С возвращением домой, друг мой.
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.