Укол пенициллина, борисов диван и старые фильмы

- Да я сам тебя уколю! - говорю я сердито. - Блядь, Поттер, я уколю тебя так, как никакая сраная медсестра не сможет. Как комарик укусит - моя мать так говорила - раз, и все. Ты и не заметишь. Ложись на живот, говорю тебе, я все сделаю в лучшем виде. Нельзя сказать, что мне стоило огромных усилий уговорить Поттера поехать со мной в Антверпен, но все-таки он сопротивляется, глупо и по-детски. Я уже с боем накормил его консервированным куриным супом, который, как известно, первое средство от болезни. И теперь планирую сделать ему укол пенициллина прямо в его тощую задницу, которая спасла меня, которую спас я, да что там, мы спасали друг друга тысячи раз, в Вегасе мы только этим и занимались, по правде говоря. - Воооот. - мне все-таки удается заставить его приспустить штаны, лечь на диван ничком и лежать смирно, пока я вкатываю ему кубик пенициллина - Сейчас тут будут показывать Эту замечательную жизнь и прочую рождественскую хрень, ну, ты знаешь. Посмотрим, пива попьем, отлично проведем время. Я укрываю Поттера пледом, так, что одна башка встрепанная торчит, как птенец в гнезде, думаю умиленно, и иду за чаем. Горячий чай - вот что ему еще надо. Первое дело. Он у меня быстро встанет на ноги. Пока я заливаю в чайник воду и роюсь в шкафчике, за моей спиной происходит какое-то движение. Внезапно я понимаю, что Поттер уже стоит совсем рядом - так странно все-таки, что он теперь выше меня - я чувствую жар, который идет от него волнами, как от печки. Поттер подходит очень близко, вплотную прямо, как-то неуверенно вздыхает и кладет подбородок мне на плечо. Поттер молчит, я молчу. Он вздыхает снова, придвигается ближе и обхватывает меня руками поперек живота. Очень мало времени, думаю я, выкручиваюсь из его рук и поворачиваюсь резко. Вид у Поттера совсем больной, глаза воспаленные; он стоит и немного покачивается, без очков, с расфокусированным взглядом - вроде на меня глядит, а вроде и не на меня. Бегут секунды. Если ничего не сделать сейчас - он отступит. Мы выпьем пива, посмотрим эти сраные фильмы. Он вернется в Нью-Йорк, женится на блондиночке, или трахнет рыжулю, будет ходить весь такой непроницаемый и серьезный, в своих сшитых на заказ костюмчиках, и его больше не поймаешь, улетела птичка. Раз, считаю я, два, три. Завожу руку назад, нажимаю на чайнике кнопку. Пока ничего не происходит, но скоро вода, такая спокойная, начнет волноваться. Поднимаю лицо - да какого ж хрена он выше меня! - молчу, никаких этих "Поттер", тянусь и прикасаюсь губами к его горячему рту. Он вздрагивает, но не отстраняется. Приоткрывает рот, впуская меня внутрь, закрывает глаза. Ох, блядь. Выражение лица у Поттера такое, словно он прислушивается к чему-то очень далекому. Волосы слиплись и торчат неопрятными сосульками. Хочется вцепиться в них, потянуть, хочется смять ладонями лицо, укусить за губу до крови. Вместо этого осторожно глажу ладонями его затылок. Кровь бухает в ушах, вокруг начинает нарастать какой-то гул, словно самолет взлетает. Выше, выше, выше - щелк. Тишина. Закипевший чайник выключается, Поттер открывает глаза. *** Я знаю точно, что наш первый раз Поттер нихуя не помнит. Он вообще мало что помнит, это я еще в Вегасе выяснил. Кое-что - да. Но мало. Обрывки. И эти обрывки пугают его до смерти - видел бы он свое лицо, когда я уже в Нью-Йорке небрежно, легонько катнул пробный шар: "ты единственный пацан, с которым я спал". Пришлось тут же откатывать обратно: "в этом возрасте, наверное, такое со многими бывает". Он и в Вегасе, если что помнил, то изо всех сил наутро старался сделать вид, что ничего не происходит, а я-то ему подыгрывал с радостью. Тогда все и так было слишком сложным, чтобы думать еще и об этом. Первый раз был в ту ночь, когда меня избил отец, а Поттер это увидел. Он, бедняга, просто охуел. Мы пили водку, хохотали, валялись на земле, горланили песни. Что-то темное, отчаянное крутило нас, кажется, мы дошли до ручки, до самого краешка, до самого донышка. Боль, кровь, страх, тоска, и что-то еще за всем этим, что-то, ворочавшееся в наших душах комком птичьих перьев. Что-то, заставлявшее наброситься, ударить, сжать, придушить. Когда мы с Поттером чуть не утопили в тот вечер друг друга в бассейне, мне стало по-настоящему страшно. Пока я откашливался, отфыркивался и пытался остановить хлеставшую из носа кровь, Поттер как-то совсем раскис и начал отключаться. Мне пришлось тащить его на себе на второй этаж, и это было непросто. Ноги у него заплетались и гребли по ступенькам, голова бессильно болталась, пару раз он чуть не свалился вниз. Дотащив его до спальни, я сбросил свой груз на кровать, и Поттер рухнул на спину, раскинув руки. Он лежал, словно покачивался на воде, смотрел в потолок, медленно моргая - и дебильно улыбался. Чертов Поттер! Я был жутко зол на него. Такой он был жалкий, худой. И абсолютно голый. Мы оба были голые, одежда-то осталась у бассейна. Что-то разворачивалось в груди, какой-то трепет крыльев, хотелось врезать ему - или обнять. Меня начало трясти - от холода, водки, адреналина, еще чего-то, колотило так, что зубы стучали. Я лег на бок рядом с Поттером, а дрожь все не унималась, и там, где мои коленки и ладони до него дотрагивались, кожа болела, словно обожженная. Вдруг он тоже повернулся, и теперь мы лежали лицом к лицу, молча. Мне кажется, я первый протянул руку и погладил его по спине, но я не уверен. Нас сразу бросило навстречу, мы сцепились руками и ногами, мучительно вжимаясь друг в друга. Не целовались, нет, а просто терлись носами, щеками, губами, как древние люди, терлись впалыми своими животами. Я опустил руку вниз, у нас обоих стояло, обхватил ладонью оба наши члена. Сколько раз я трахался после этого, не перечесть, никогда больше такого звенящего восторга не испытывал. Даже с Котку. И потом - никогда. Так мы возились, и постанывали, и тяжело дышали. В какой-то момент я сполз вниз и взял его в рот. Ничего такого тут не было. Это Поттер, думал я, это Поттер. Почему-то эта мысль меня дико заводила, а ещё то, как я терся членом о его голую ступню. Я двигал головой неловко и неумело, а он там наверху стонал и дергался во все стороны. Это быстро закончилось: я не успел отстраниться, и мне в рот брызнула теплая жидкость, ничего страшного, нормальный вкус, живой и терпкий. Подняв голову, я увидел его лицо, искаженное каким-то страдальческим изумлением, и руки, вцепившиеся в простыню. В этот момент меня самого скрутило с макушки до пяток длинной судорогой, и я кончил Поттеру на ноги. Охуенно это было, что и говорить. Я скатился с него, и до того мне страшно стало, словно мы натворили чёрт знает что, и теперь все пойдет наперекосяк. Поискав первую попавшуюся тряпку в куче у кровати, я как следует вытер себя и Поттера, который уже дрых, тоненько посапывая. Это оказались его трусы - я надел их, облизал зачем-то пальцы и рухнул рядом с ним. Наутро я еще чувствовал во рту его вкус: теперь вместе с мерзким привкусом крови и похмелья он был невыносим. Проблевавшись в ванной, я боялся возвращаться в комнату к Поттеру, и меня снова здорово трясло - а он нихера не помнил. Ноль. Потом это повторялись еще много, много раз - он не помнил или делал вид, что нет. И это, наверное, было к лучшему. *** Вот чайник больше не кипит. Вот Поттер стоит и смотрит на меня сверху вниз, и я не могу прочитать выражения его лица. Вот я стою, задрав голову, как полный придурок, и думаю: пошло оно все, пошло оно все. - Борис. - голос у него совсем ни к черту, хриплый, сиплый даже. - Иди сюда. И тянет меня за руку к дивану. Два шага от кухни, студия-то у меня крошечная. Он садится на диван и сажает меня рядом, и мы сидим, как паиньки, и пялимся в телек, а там старик говорит Джорджу: "Лучше не болтай, а поцелуй ее. Поцелуй ее! Молодость достается не тем...". Мы с Поттером переглядываемся, прыскаем, и нас разбирает смех. Ебучая мелодрама, что за жизнь! Мы гогочем, как подростки, и валимся друг на друга, и я тревожно думаю, что он еще горячее стал, неужели чертов пенициллин не действует; эта мысль такая хорошая, нормальная, что мне становится как-то совсем легко, и тут Поттер опрокидывает меня на спину и яростно целует. И все снова становится каким-то зыбким и нереальным. Не то, чтобы мне не нравилось это состояние, скорее, я наоборот, считаю, что только в нем и можно воспринимать этот мир. Поттер целуется отчаянно, хрипло дышит, мы сталкиваемся зубами, носами, он все еще очень горячий, и с его лба мне на лицо падают тяжелые капли пота. В какой-то момент он остраняется от меня и говорит жалобно: - Голова кружится. - Поттер. - отвечаю я строго. - Да ты ебанулся. Ну-ка, ложись. Он покорно откидывается назад и укладывается на подушки. Глаза у него мутные, а улыбка такая наглая, какой я у него в жизни не видел. Одну руку он легко закидывает за голову, а другой делает быстрое движение и достает- из кармана брюк, что ли - что-то маленькое, я не сразу соображаю, что это. А потом понимаю. Крошечная бутылочка оливкового масла, из набора, стоящего у меня на кухонном столе - соль, перец, уксус, масло. - Ап! - похоже, он невероятно доволен собой. - Ex-tra Vir-gin. Это я. Extra virgin. Трахнешь меня? Вот же придурок долбанный. Я стаскиваю с себя футболку, расстегиваю джинсы, а он в это время лежит, чуть разведя ноги, ухмыляется и крутит бутылочку в ладони. Я вырываю ее у него из рук, открываю и щедро лью на руку и на член, который покачивается над Поттером как, как... Вот оно как оборачивается, вот оно что творится, наглый Поттер требует его трахнуть, ну разве не смешно? Я наклоняюсь над ним, расстегиваю рубашку непослушными пальцами, стягиваю штаны вместе с боксерами и замираю. Черт его знает, я столько раз ебал в задницу всяких шлюх, которым, наверное, было вообще похрен, в какое отверстие я им присуну, но с Поттером - с Поттером все совсем иначе. И он какой-то бледный и замученный, а у меня внезапно начинает болеть раненая рука и течь из-под повязки кровь - вот уж совсем некстати. Мы смотрим друг на друга, и тут Поттер поворачивается на бок лицом к спинке дивана, поджимает ноги и опускает голову. Секунда - и я уже лежу, прижимаясь к нему сзади, как когда-то давно, в Вегасе, в те ночи, когда мы валялись на постели в ледяном кондиционированном воздухе, одни во всем доме, во всем городе, во всей вселенной, а за окном шуршали пески, занося наше убогое убежище. Я нюхаю его затылок, целую влажную шею. Перекидываю через него масляную свою руку и глажу член. А потом тяну руку обратно - и глажу его уже изнутри, нежную, горячую изнанку. Туда-обратно. Туда-обратно. Поттер вздыхает, по спине у него льется пот, который я слизываю - горький, с лекарственным привкусом. В какой-то момент я пробую войти в него - так медленно, как только могу. Поттер дергается и поскуливает, щенуля, так, вроде бы, его мама называла. - Шшш, Поттер, - шепчу я ему на ухо, - И меня тут же накрывает сильнейшим дежавю. Это уже было? Не помню. - Это просто я. Расслабься, Поттер. Расслабься. И он действительно расслабляется, словно пружина разжалась, и я медленно двигаюсь вперед, ныряю в обжигающую пустоту. Я держу его крепко, скольжу рукой по его члену, и мы тоже скользим, как в лодке по прохладной реке, качаемся в этой лодочке, которую несет в океан, а волны все выше, все сильнее, движется шторм, мы качаемся, качаемся, мы ка-ча-ем-ся... Поттер сжимается и стонет, и моя рука становится мокрой; кажется, я рычу, вцепляюсь ему в плечо зубами и отпускаю себя. Наконец-то. Некоторое время мы лежим молча. Я открываю глаза, очертания комнаты возвращаются ко мне не сразу, выплывая разрозненными кусками мозаики. Спина Поттера кажется мне прохладной; я вытираю руку о диван, и прикладываю к его лбу - жест, выскочивший из детства, такого далекого, что, может, это и вовсе сон. Лоб у него влажный и холодный. Поттер вдруг берет мою руку и прижимает к губам. - Укрой меня, Борис. - голос у него расслабленый и сонный. - Спать хочу. Я встаю и накрываю его пледом, Поттер переворачивается на спину, раскрывает руки. Мне надо в душ, мне надо пожрать, мне надо поспать, но все, на что меня пока хватает, это натянуть футболку и джинсы, сесть рядом с ним на пол и тихонько погладить по голове. - Спи. Спи, Поттер.