Ха-ха-ха

      Я ненавижу тебя, Харли, ненавижу за то, что ты слишком похожа на меня. Мне всегда казалось, что я одинок в своем безумии, и я наслаждался этим одиночеством, пока не появилась ты. Помнишь нашу первую встречу? Когда ты вошла в мою палату, я подумал, что ты всего лишь очередная неудачница, решившая покопаться в моих мозгах. Мне захотелось вцепиться в твои волосы, чтобы выдрать их с корнем, мне хотелось заставить тебя кричать. Я не могу жить, не слыша чужого крика. В нем есть что-то завораживающее, нечто заставляющее меня забыть о собственной боли. Но я удержался. Вовсе не потому, что мне стало тебя жалко, просто я не желал, чтобы ко мне снова явились недоумки в белых халатах, и начали цеплять на меня наручники. Когда я попал в Аркхем, первое, что им взбрело в голову, это напичкать меня таблетками. Когда-нибудь я заставлю их глотать ту же гадость, что пришлось глотать мне. Но сейчас не об этом. Я говорил о тебе. Когда мы с тобой сидели за столом, я не мог не смотреть в глубину твоих голубых глаз. В них было что-то странное и до ужаса знакомое. Ты начала задавать мне какие-то бессмысленные вопросы, и я отвечал, не думая о том, что говорю. В моих мыслях был лишь твой пристальный, полный мерзкого сочувствия взгляд. Я долго не мог понять, что же все-таки привлекло мое внимание. Меня осенило только после того, как мы расстались. Ты обладала почти такими же глазами, какие я всегда вижу в зеркале. Это был сладкий взгляд безумия. Сумасшествия в тебе было немного, но даже этого хватило, чтобы меня взбесить.       Раньше я думал, что не способен даже на малую долю симпатии. Я презирал это чувство и все родственные ему. Особенно я ненавижу любовь. Это такая нелепая глупость. Люди ждут её, наивно полагая, что она сделает их счастливыми, а поняв, что она причиняет только боль, начинают отчаянно жаловаться на жизнь. Однако, вопреки своим убеждениям, я , сам того не заметив, проникся к тебе симпатией. Про себя я решил, что раз ты чокнутая, то должна быть чокнутой по-настоящему. До бесед с тобой я даже не подозревал, на что способны мои речи. Слушая меня, ты таяла, как кусочек льда под палящим летним солнцем. Я говорил до тех пор, пока окончательно тебя не очаровал. В день очередного твоего визита, я постановил, что смогу использовать тебя для побега. Ты вошла в комнату с серым плюшевым котенком в руках, помнишь? Это было трогательно, но от своей цели я не отвлекался ни на секунду. Мой план удался на славу: я вырвался на свободу, прихватив с собой тебя.       То, что случилось потом, я буду прокручивать в памяти вечно. Ты спросила, убью ли я тебя, но безумия в твоих глазах было больше, чем страха. За время нашего знакомства, я заразил тебя им, и моя болезнь стала твоей. Оставалось добавить немного тока, чтобы закрепить результат, и я это сделал. Последним этапом моего безупречного плана был твой прыжок в кислоту. Это было незабываемо, хотя я и сомневался в том, стоит ли оставлять тебя в живых. Я полюбил тебя, но, как уже сказал, не хотел этого. Я не могу выносить тебя за то, что ты со мной сделала. Ты вонзила цепкие когти в мое сердце, и не собираешься отпускать.       Наверное, читая признания безумца, ты гадаешь, зачем ему об этом писать. Все просто: мне известна история твоего сумасшествия, и я хочу поделиться с тобой своей. Да, я не всегда был чудовищем, которого боится весь город. Хотя, не думаю, что кому-то есть до этого дело. Меня самого это мало волнует. Я многое натворил за свою жизнь, но ни о чём не жалею. Люди, эти мерзкие жалкие существа, заслуживают тирании. Они слишком мелочны, слишком лживы и гадки, чтобы жить спокойно. Я ни о чём не жалею. Ты как-то спросила, как я стал таким, каким ты меня знаешь, что ж, вот мои ответы. Я начну издалека, с самого начала, чтобы у тебя не осталось вопросов.       Я родился и вырос здесь, в нашем городе, в Готэм-сити. За всю свою жизнь я ни разу не вырвался за его пределы, хотя у меня не единожды возникало такое желание. В детстве я любил этот город. Он очаровывал меня своим величием. Мне нравилось бродить по бурлящим улицам, окаймленным гигантскими высотками небоскребов. Они будили мою фантазию, казались мне чем-то невероятным, заставляли чувствовать себя частицей чего-то большего, чем я сам. Это было удивительное ощущение, но к счастью, я заблуждался не слишком долго, чтобы слиться с социумом адекватных людей. Я быстро сообразил, что всё далеко не так просто, как кажется на первый взгляд, и общество далеко не такое хорошее, каким я его воображал.       Как-то раз, вечером, я со своей матерью возвращался домой после очередной вечерней прогулки. Улица была пустой, если не считать здорового мускулистого парня, шедшего нам навстречу. Поначалу ни я, ни мама не обратили на него внимания, но когда мы поравнялись с ним, я понял, что мы зря не перешли на другую сторону улицы. Он вцепился в мамину сумку своими необъятными грязными ручищами. Мама сопротивлялась с ожесточением, какого от нее нельзя было ожидать, но вор оказался намного сильней. Он ударил её кулаком по голове, и она повалилась на землю. Заполучив сумку, громила припустил дальше по улице и мгновенно исчез за углом. Я стоял, в ужасе гладя на мать, без сознания лежавшую на асфальте. Время для меня превратилось в вязкую, тягучую субстанцию, медленно ползущую сквозь размытые очертания пространства. Я не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я осознал, что произошло, и помчался за помощью. В моей душе бурлило и пенилось предчувствие самого страшного. После того случая я возненавидел город и тех, кто в нем жил. Мне было всего восемь лет, и мир мог представляться мне либо в абсолютно черном, либо полностью белом цвете.        Моя мать всегда казалась мне богиней, и я считал её чуть ли не святой. Она была единственным существом, которое я по-настоящему сильно любил, но душа покинула ее по пути в больницу. Удар уличного громилы отнял у меня её хрупкую жизнь. Я помню, как кричал, когда мне сообщили об её смерти. Я был просто вне себя. Мое сердце разрывалось от невыносимой боли, ярости и тоски. Мне хотелось посмотреть в глаза тому бандиту, хотелось убить его. Я долгое время пробыл в депрессии, отец боялся, что я сойду с ума. Он пытался меня утешить, но у него ничего не выходило. Ему было трудно, ведь он едва знал меня. Большую часть времени он проводил в участке или на улицах Готема, бегая за преступниками. Всю мою короткую на тот момент жизнь, каждое его дело оборачивалось для меня настоящим кошмаром. Я не только сутками не видел его, но еще и боялся за его жизнь. Однако в тот день я хотел, чтобы он меня оставил. Я просил его найти убийцу, пристрелить, но отец отказался от мести, убеждая меня, что все должен разрешить суд. Он стремился воспитатьво мне светлую благодетель и хотел, чтобы я жил без жажды мести. Я не поддавался его влиянию. Я просто не мог понять того, что он говорил. Рана в моей душе была слишком глубока, чтобы я мог снова полюбить мир, отнявший у меня самое дорогое. Злоба разъедала меня изнутри, заставляя чувствовать себя беспомощным.       Преступника, в конце концов, поймали и засадили за решетку на двадцать пять лет. Я постепенно смирился с тем, что он жив, а позже мы с отцом перебрались в другой конец города. Он надеялся, что перемена обстановки поможет мне отвлечься, но оказался не прав. Новая квартира мне нравилась, ведь в ней и не было того, что напоминало о матери, а вот школа действовала мне на нервы. Одноклассники, находя мою траурную молчаливость странной, тыкали в меня пальцем и смеялись. Впрочем, это было далеко не самое страшное. Больше всех меня донимал школьный психолог. По настоянию отца он старался мне помочь, но мне не нужна была чья-либо помощь. Я не хотел, чтобы посторонний человек лез в мою душу со своими советами. Мне ни с кем не хотелось говорить.       Через два года я более-менее пришел в себя и даже нашел друга. Его отец был крупным миллиардером, и за это его в шутку прозвали Принцем Готема. Общались мы немного, но этого вполне хватало, чтобы не обезуметь от полного одиночества. Он был не слишком умен, мало рассуждал, но хотя бы не называл меня странным. Тогда это слово казалось мне сродни оскорблению, ведь я отчаянно пытался понять, каково это, быть нормальным. Разумеется, у меня ничего не выходило. Казалось, на моем на пути стояла сама судьба. Как-то раз Принц уговорил меня прийти на его День Рождения. Он стремился сделать меня более социальным, это было для него чем-то вроде занятного хобби. Поначалу я долго и упорно отказывался, но потом всё-таки согласился.       Праздник проходил в огромном двухэтажном доме, больше похожем на сказочный замок. Я даже не подозревал, что у кого-то могло быть настолько просторное жилье. Мне, конечно, воображались пышные хоромы, но мои фантазии были лишь неудачной карикатурой на внушительного вида оригинал. По сравнению с нашей с отцом каморкой, дом Принца был роскошным королевским дворцом. Его шпили тонкими иглами упирались в синеющее над головой небо, которое словно только на них и держалось. Бесчисленные окна, блестевшие над парадным входом, выходили на широкую подъездную аллею. Мощные стены были построены на века, и внушали мне трепет перед минувшим прошлым и грядущим будущим. Они как бы подчеркивали, что мое существование на земле лишь быстротечный миг, а им предстоит созерцать разложение Готема вечно.       Общество сверстников оказалось вовсе не таким отвратительным, каким я ожидал его увидеть, а вот аниматор не понравился мне с самого начала. Он был клоуном, показывающим замысловатые фокусы с картами. Его общество приводило в бурный восторг всех, кроме меня. В клоуне настораживало всё, начиная от манер, и кончая внешностью. Его искаженное жутковатой улыбкой лицо скрывалось под толстым слоем белого, как женская пудра, грима. Волосы походили на потрепанные морские водоросли, а одежда на старомодный костюм давно минувшего 19-ого столетия. Моя фантазия превращала аниматора в неконтролируемого безумца, и мне становилось не по себе в его назойливом присутствии. Даже в его хрипловатом голосе мне мерещилось сумасшествие, а уж когда он смеялся, у меня кровь стыла в жилах.       Он показывал очередной карточный фокус, и я заметил, как в колоде мелькнула карта с Джокером. "Вот на кого он похож" - решил я. Точно подтверждая мою мысль, в зале раздался одобрительный гогот. В ту же секунду аниматор резко глянул в мою сторону и его рот растянулся в фирменной жуткой улыбке. От неожиданности я отскочил назад и в ужасе осознал, что не чувствую пола под ногами. На меня обрушилась серия болезненных ударов. Раз за разом они врезались в мое, словно закаменевшее от страха, тело. Перед моими глазами замерло ужасное белое лицо. Клоун улыбался мне, пока я кубарем летел со ступенек. Я не помню, как оказался у подножья лестницы, и что случилось потом. Навсегда связав для меня образ клоуна со словами "боль" и "страдание", тот день стал вторым мощным ударом по моему ослабленному детскому рассудку.Я три дня провалялся в больнице, прежде чем прийти в себя. Лечение заняло много недель, и за весь этот период Принц ни разу меня не навестил. Я разочаровался в его дружбе. Единственным неравнодушным ко мне человеком был отец. Игнорируя работу, он часы напролет просиживал у моей койки, и я был рад, что он рядом.       Когда я выздоровел, у меня возникло острое желание отправиться к Принцу и высказать ему все, что накипело в душе за последние полгода. Я уже хотел попросить отца отвезти меня к нему, как вдруг передумал. Я решил, что Принц того не стоит и вернулся в свою комнату, единственное место где никто не тревожил моих мыслей. Наша с отцом квартира находилась под самой крышей здания, и из её окон открывался потрясающий вид на город. Готем сверкал тысячами огней, и я не переставал любоваться им. Там внизу проносились сотни машин, копошились тысячи людей, не подозревающих о том, что за ними наблюдает будущий король преступного мира. В те мгновения я даже не предполагал, кем стану, покинув отчий дом. Пока мою душу разъедала боль от потери матери, мое воображение загоралось благородной идеей. Я постановил, что пожертвую жизнь на борьбу с преступностью. Возможно, сейчас это кажется невероятным, но когда-то мне были свойственны светлые порывы.       Узнав, что я покинул больницу и вернулся домой, Принц поспешил меня проведать. Когда он предстал предо мной, я сравнил его с грязной крысой, чем вызвал недовольство сопровождавшего его дворецкого. Когда старик начал бурно возмущаться, я хотел было закрыть дверь, но Принц помешал мне. Его извинения резали слух, точно звучание расстроенного пианино, но мольба в его глазах заставила меня прислушаться. Он во всех подробностях расписал сотню причин, по которым не смог явиться в клинику. Когда его голос затих, я не произнес ни слова. Мне хотелось посмотреть, как он будет мучиться, ожидая ответа. Будучи наивным ребенком, я, в конце концов, великодушно простил его. В моей душе звучал тонкий голосок сомнения, но я проигнорировал его, надеясь, что во второй раз друг меня не оставит. Мы помирились, и я поделился с ним своими стремлениями. Он заразился моей идеей, и мы вместе взялись за изучение детективов. Наши родители поначалу считали это увлечение обычной детской причудой, но через пару лет стало ясно, что благородные намерения прочно въелись в наш разум. Ни мой отец, ни его родители не одобряли такого поведения. Они хотели, чтобы мы пошли по менее опасному пути и по этой причине отнимали у нас детективные книги, заставляли читать "Что-нибудь стоящее".       Моя криминальная жизнь началась с того, что я сбегал из дома и тайком читал детективы вместе с приятелем. Обычно мы прятались в саду его особняка. Там стояла очаровательная беседка, скрытая от посторонних глаз пушистыми лозами плюща. То были счастливейшие мгновения моего мрачноватого детства. Все, что происходило в те годы, заставляло меня забыть об ужасах, пережитых ранее. Я был действительно счастлив. Позже наш криминальный дуэт превратился в трио. К нам присоединилась подружка Принца. Сначала, она меня раздражала, но потом я привык. В памяти я не сохранил ни её внешности, ни даже имени. Вместе с ней и Принцем, мы разыгрывали всевозможные сценки преступлений, периодически меняясь ролями. Когда наши игры разоблачали, мы стремглав исчезали в глубине сада, спасаясь от зануды-дворецкого.       К сожалению, любому времени приходит конец. Наши с Принцем пути вскоре разошлись. Причиной стала смерть его родителей. Насколько я помню, они были застрелены грабителем, когда выходили из театра. Первый порыв, который я испытал, узнав о случившемся, это желание навестить друга. Я знал, каково это, терять близких, но у меня был отец, а у него не осталось никого, кроме старика-дворецкого. Я хотел утешить его, помочь, но он закрыл для меня свои двери. Единственным, кто мог с ним разговаривать был, как же его... Альфред, кажется. Словом, после этого я его больше не видел. Я не один раз появлялся у порога его громадного дома, но он ни разу не открыл мне дверь. Он отвернулся от меня дважды, и я решил, что между нами все кончено. Его звали Брюсом Уейном. Сейчас он крупный миллиардер, а я крупный бандит. Несколько раз я порывался его навестить, но не думаю,что возраст и маска безумия позволят ему меня узнать. К тому же, он наверняка остался идеалистом, хотя и не борется с преступностью, как когда-то мечтал. Дьявол, он был бы хорошим парнем, если бы не пренебрегал друзьями.       Разорвав связь с Уейном, я еще более углубился в детективы, начал составлять всевозможные планы и увлекся химией. Химия особенно меня занимала. Она открывала удивительные возможности людям, которые в ней смыслили. Впрочем, эта наука не была моим основным хобби. В основном я занимался тем, что уговаривал отца брать меня с собой на расследования. Когда мне стукнуло пятнадцать, он, наконец, сдался. Так начался путь моего благородного становления. Убийства я, конечно, не расследовал, но мелкие кражи были в моей власти. Позже, окончив школу, я получил возможность поступить в полицейскую академию. Там началась настоящая муштра. Как безумный, я мотался по плацу, учился стрелять и бороться. Мной руководила идея стать лучшим в своем выпуске, хотя выглядел я самым дохлым. Это было глупой затеей с моей стороны. Меня быстро поставили на место, как следует врезав по лицу. Многие думают, что я обзавелся серебряными зубами после очередной стычки с Бетменом, но на самом деле это увечье гораздо старше. После него сдаваться я не собирался. Может, физической силы у меня было не слишком много, зато недостатка ума я не испытывал. Выйдя из академии в последних рядах, я намеревался выбиться вперед во время службы. Став офицером полиции, я в основном патрулировал улицы, а в перерывах помогал отцу в детективных делах. В этом мне не было равных, и я бы быстро продвигался по служебной лестнице, если бы не наша нелепая система выслуги. Коллеги не признавали моих заслуг, считая, что мне всего-навсего повезло с отцом, и я просто иду по проторенной им тропе. Из зависти они меня сильно недолюбливали. Разумеется, если не считать отца, я был одинок, но это меня не тяготило. Единственный друг, которым я когда-то дорожил, от меня отвернулся. Повторять этот опыт мне не хотелось.       Мой отец скончался через три года после начала моей службы. Его подкосила зараза, которую он, предположительно, подцепил во время поисков улик недалеко от Аркхема. Его смерть глубоко ранила меня. После похорон я чувствовал себя опустошенным, из меня словно высосали все чувства. Я продолжал работать, но дело, которое я избрал целью своей жизни, потеряло для меня всякий смысл. Я больше ни к чему не стремился, ни во что не верил. Моя душа завяла, точно забытая в пустой вазе роза. У меня никого не было, а все, с кем я был хоть сколько-нибудь знаком, ненавидели меня. Я был один против всего мира, пока не наступил вечер, основательно встряхнувший мою жизнь.       Когда я возвращался домой с работы, ночь уже накрыла город плотным покрывалом темноты. Я добирался как обычно, проулками. Улицы освещались окнами, в которых горел тусклый домашний свет городской бедноты. Мои ноги утопали в мерзком слое грязи, покрывавшем замызганные дороги, но я не обращал на это внимания. Отвращение, что я обычно испытывал, минуя тот район, покинуло меня вместе с остальными чувствами. Мою голову наполнял хаос отрывочных мыслей о родителях, чете Уейнов, работе. Я думал обо всем сразу и вместе с тем не думал ни о чём. Я словно попал в сон: шел, не помня, куда и не зная, зачем. Из того состояния меня выдернул отчаянный женский крик: "На помощь!". Он в один миг разорвал тишину, заставив плеяду рассуждений вылететь из моей головы. Подхлестываемый чувством долга, я с проворством гончего пса ринулся в направлении голоса. Миновав несколько переулков, я оказался на замусоренной узенькой улочке, наверное, самой темной из всех улиц Готема. Во мраке я различил два силуэта: массивное тело грабителя и фигурку маленькой стройной женщины, отчаянно отстаивающий права на свою сумку. В моей голове с возродившейся яркостью вспыхнула сцена ограбления моей матери. Я вспомнил, как её ударили, как она упала на асфальт, и как мне сообщили об её смерти. Не помня себя от ярости, долгие годы пламеневшей в моей душе, я бросился на преступника с таким ожесточением, словно он был тем самым человеком, что отнял у меня мать.Он пытался отвечать на мои удары, но я с легкостью ускользал от его кулаков. Забрехав, точно побитая собака, он поджал хвост и сбежал, растворившись во мраке бесшумной улицы. Тяжело дыша, я поднял с земли изящную сумочку и протянул спасенной.       - Спасибо, - немного испуганно поблагодарила она меня. - Вы появились как нельзя вовремя.       Её голос был из тех, что не свойственны обитателям захламленного захолустья. Она говорила мягко и звучно, точно пела.       - Как вы здесь оказались?- спросил я. - Вы не похожи на местную.       Она огляделась так, словно секунду назад её выдернули из оживления центральной площади и мгновенно перенесли в зловещую трущобную тишину.       - Честное слово, не знаю,- призналась она, чуть не плача. - Я заблудилась, этот район настоящий лабиринт.       - Вы кого-то искали?       - Да,- девушка кивнула и назвала имя одного из моих коллег.       - Давайте, я вас проведу, вам не следует разгуливать одной в таком опасном месте.       Мы вышли на свет, и я чуть не остолбенел, увидев её лицо. Оно было таким же нежным и прекрасным, каким я навсегда запомнил лицо матери. Его мягкие черты обрамляло русое облако слегка взъерошенных волос, тонкий, изящный нос идеально сочетался с милыми, чуть пухлыми губами. Темные проницательные глаза, окруженные густыми ресницами, доверчиво глядели на меня из-под полукружий светлых бровей.Чтобы не смущать девушку неотрывностью своего взгляда, я поспешил отвернуться.       - Нам туда, - в растерянности не зная, что сказать, буркнул я.       Мы молчали где-то с минуту, до тех пор, пока она не решилась нарушить тишину.       - Если бы не вы, - неуверенно начала она. - Я бы наверняка была бы уже мертва.       Не знаю почему, но мне никогда не нравилось, выслушивать благодарности. Предвидев очередную, я поспешил её прервать.       - Я рад, что сумел вам помочь, в конце концов, это мой долг.       - Ваш долг? - восхищенно воскликнула она. - Вы полицейский?       - Да, детектив.       Она опустила глаза и загадочно улыбнулась, точно в моем ответе было что-то забавное.       - В чем дело? - с легким налетом досады обратился к ней я.       - Ни в чем, - бодро отозвалась она. - Просто я тоже из правоохранительных органов.       Я удивленно воззрился на нее. Её внешность совершенно не сочеталась с суровым образом защитников правопорядка, сложившимся в моей голове. Я не поверил ей.       - Почему вы на меня так смотрите? - возмущенно поинтересовалась она.       - Как я на вас смотрю?       - У вас взгляд обезумевшего маньяка.       Мое удивление продолжало возрастать. Я и не знал, что когда мое изумление достигает пика, я превращаюсь в безумного маньяка.       - Просто мне показалось, что... - хотел было объясниться я, но она меня перебила.       - Что такая, как я, не может быть полицейским?       - Честно говоря, да.       Её лицо осветилось очаровательной, немного грустной улыбкой.       - Вы уже не первый, кто мне об этом говорит, - отметила она.- Я неофициальный детектив.       - Неофициальный детектив?       - Да,и раз вы полицейский, вам необязательно знать, что в чем смысл этой профессии.       - Что ж, как скажете, - незнакомка показалась мне чокнутой, и я решил не вдаваться в подробности. - Может, вы хотя бы поделитесь со мной своим именем?       - Маргари, - она ни с того ни с сего остановилась и протянула мне руку. - А вас как зовут?       - Джек, - я ответил на рукопожатие. – Джек Напьер.       Её рука оказалась теплой и мягкой, как лапа котенка.       -Очень приятно, Джек,- она снова улыбнулась.       Я невольно улыбнулся в ответ.       - У вас красивые зубы, - хихикнула она. - Откуда у вас такие?       При упоминании о зубах, я постарался придать лицу серьезное выражение, чтобы она поняла, что мне неприятна эта тема, но ничего не вышло. Она словно подчинила мои эмоции себе, и я не мог ничего с этим поделать. Её по-детски пытливый взгляд заставлял меня отвечать на все без исключения вопросы. Она с интересом расспрашивала меня о подробностях моей работы, особенно её интересовали запутанные случаи из моего опыта. Их было немного, но того рассказа вполне хватило, чтобы занять её внимание на время нашей вечерней прогулки до участка. Меня в свою очередь так и подмывало спросить, что ей понадобилось от Ника, знакомого мне детектива, в десятом часу вечера, но я не осмеливался. Когда мы добрались до более-менее фешенебельной части города, и она исчезла в здании участка, я решил подождать её на улице.       - Вот и все! - объявила она, вновь появившись на пороге. - Большое вам спа-си-бо!       Последнее слово она произнесла по слогам, видимо, чтобы акцентировать на нем внимание.       - Всегда рад помочь,- скромно пожал плечами я.       - Вы очень любезны. Я была бы рада, если бы могла ответить вам тем же, - она быстренько слетела со ступенек и подошла ко мне. - Скажите, вы когда-нибудь сталкивались с ситуациями, когда закон мешал вам делать свою работу?       Этот вопрос она произнесла шепотом, словно это была священная тайна какого-нибудь скрытого от всех ордена. Я основательно порылся в памяти и припомнил два-три подобных эпизода.       - Да, и не один раз.       - В таком случае, - она решительно распахнула сумочку. - Это может вам пригодиться.       Она вынула из бокового кармашка аккуратно сложенный вдвое листок и протянула мне. Я взял бумажку и развернул. Это был номер телефона.       - Значит, - я недоверчиво поднял на нее глаза,- вы незаконно проникаете туда, куда обычным полицейским путь заказан? Это и называется "Неофициальный детектив"?       Она на миг побледнела, словно я спросил о чем-то страшном, но в следующую секунду её лицо приобрело обыкновенное пытливое выражение.       - Да, а вы удивлены? - спросила она, ослепительно улыбнувшись. - Я добываю улики там, где других останавливает закон.       Я был удивлен, но не сказал ей об этом. Хотя, наверное, она и сама это поняла, ведь, скорее всего, я посмотрел на нее взглядом безумного маньяка. В её глазах я прочитал тщательно скрываемый страх и попытался её успокоить.       - Не волнуйтесь, я никому не выдам вашу тайну.       - Обещаете?       - Обещаю.       Её глаза радостно засветились.       - Вы такой милый, - сказала она. - Надеюсь, мы еще увидимся. До свидания.       - До свидания.       Она развернулась и прытко засеменила по тротуару к автобусной остановке. Я несколько секунд глядел ей вслед, а затем отправился своей дорогой. Той ночью я почти не спал. Её образ полностью захватил мое воображение. Не проходило ни минуты, чтобы я не вспоминал о ней. Мое тело била сильная дрожь, и мне казалось, что я заболел. Я думал, что на следующий день даже на работу не смогу выйти. Приняв несколько капель успокоительного, я кое-как сумел погрузиться в беспокойный сон. Наутро меня охватило такое чувство, будто со мной произошло нечто важное, что-то предначертанное мне судьбой. Я потянулся к полученному от Маргари листочку и развернул. У нее был аккуратный убористый почерк, как у школьницы. Несколько раз за день я порывался ей позвонить, но вовремя останавливался. У меня не было никаких причин это делать, а моя назойливость могла бы показаться ей, мягко говоря, странной.       Чтобы встретиться с ней, звонить мне не пришлось. Она явилась в наш отдел полиции в тот же день, переговорить с Ником. Днем она была еще прекрасней, чем ночью. Все её существо казалось мне отголоском другого, более светлого и прекрасного мира. От нее веяло поистине неиссякаемой надеждой, заключавшей в себе мощную ободряющую силу. Когда она разговаривала с моим коллегой, во мне вдруг проснулась досадная злоба. Мне хотелось быть на его месте, хотелось самому смотреть на её лицо, видеть карие омуты глаз. В тот момент расплывшаяся от пончиков бесформенная фигура Ника казалась мне еще более отвратительной, чем обычно. Одно его присутствие в одной с Маргари комнате представлялось мне кощунственным. Наконец, их диалог исчерпал себя, и Маргари собралась уходить. Вот тут-то она и заметила меня.       - А, мой спаситель! - радостно воскликнула она. - Я очень рада вас видеть. У вас нездоровый вид, вы не больны?       Её лицо отразило искреннее беспокойство.       - Со мной все в полном порядке, - с честным видом соврал я.       Глядя на нее, я чувствовал, как по моему телу разбегаются микроскопические искры волнения. Точно неожиданный удар тока, они заставили меня вздрогнуть.       - Это хорошо, - её глаза загадочно заблестели. - Что ж, всего вам наилучшего.       Прежде чем исчезнуть за дверью, она в очередной раз одарила меня ослепительной улыбкой. Мне показалось, что в её взгляде я прочитал интерес к себе, но поспешил отогнать от себя эти мысли. Я счел себя недостойным такой красоты, ведь я был обычным полицейским, да еще к тому же, «со странностями».       - Хороша красотка, - с видом знатока объявил Ник. - Ум и красота- редкое сочетание.       Мне захотелось ему врезать. Он говорил о ней так, точно она была товаром в магазине, а не живым человеком. Поборов свою ненависть к нему, я погрузился в работу. Я перебирал кипы бумаг, многоэтажными стопками возвышавшиеся на моем столе. Мне было трудно сосредоточиться. Обычно я чувствовал себя в том материале, как рыба в воде, но тогда я барахтался на его поверхности, точно утопающий, свалившийся с корабля в океан. Я думал только о ней. Меня снова бросило в дрожь. Я поймал себя на мысли, что слишком уж много мечтаю.       Больше Маргари в участок не приходила. Шли дни, недели, и для меня ее образ начал медленно тускнеть, как краски на старой картине. Постепенно я смирился с этим, и сумел переключить внимание на более серьезные дела. Я скитался по улицам, расследуя мелкие кражи, часами просиживал за столом, перебирая и анализируя материал. Все это время меня не отпускало чувство беспокойства. Мне казалось, будто я упустил что-то очень важное, и очередного расследования это не касалось.       Вернувшись с работы пораньше, я принялся бродить из комнаты в комнату, не в силах найти покоя. Странное ощущение не покидало меня, тенью преследуя всюду, куда бы я не отправился. Вдруг мне на глаза попался маленький, сложенный вдвое листок. Я развернул его и увидел цифры, выведенные аккуратным почерком школьницы. Я смотрел на них, не в силах побороть желание взять телефон. То стремление вспыхнуло во мне, как вспыхивает иссушенное солнцем поле от единственной искры. Напоминание о Маргари возродило в моей памяти её поблекший образ, и чувство беспокойства усилилось в сто крат. Я упустил её, упустил ту девушку. Внезапно похолодевшей рукой я потянулся к мобильнику. Я решил, что, во что бы то ни стало, должен ей позвонить.       - Алло? - раздался её голос на том конце провода.       Мое сердце заколотилось так, что я подумал, будто оно выскочит из грудной клетки.       - Здравствуйте,- выдавил из себя я.       - Кто это?       - Джек, Джек Напьер, помните меня?       К моему удивлению, она не задумалась ни на секунду.       - Мой спаситель! - пропела она.- Конечно, помню, как я могла вас забыть!? Вам нужна моя помощь? Я с радостью сделаю для вас все, что смогу.       Я остолбенел. У меня не было ничего, что я мог бы сказать ей, не поставив в неловкое положение. Я почувствовал себя полным идиотом, и едва сумел вернуть самообладание. Тогда я совершенно не умел говорить с людьми, тем более с теми, кто был мне симпатичен. Я судорожно перебирал в голове подходящие фразы, но не находил ничего, что могло бы послужить спасительной соломинкой.       - Вообще-то…- робко начал я, от отчаяния решившись идти напролом. - Я просто хотел услышать ваш голос.       Я почувствовал себя закоренелым недоумком. Я ожидал, что она бросит трубку, готов был рвать волосы на голове, но она по-прежнему оставалась на линии.       - Правда? - её мягкая речь упала почти до шепота. - Я же говорила, вы очень милый.       Она помолчала.       - И честный. Раз вы признались, я тоже открою вам свою тайну, - её подрагивавший голос лучился искренним волнением. - Я давно ждала, когда вы позвоните. По правде говоря, мне тоже хотелось вас услышать.       После этой фразы, внутренние барьеры, которые я ожесточенно сооружал, рассеялись, точно прах на ветру. Я почувствовал, как электрический ток возбуждения снова пробежал по моему телу стайкой маленьких змеек. Гнетущее чувство беспокойства растворилось в излучаемом Маргари тепле.       - Что вы делаете завтра вечером? - добродушно поинтересовался я.       Я пригласил её на свидание, в театр. Я всегда мечтал пригласить девушку на спектакль. Не знаю, откуда у меня появилось это стремление, но меня радовало, что оно осуществилось. Она была ослепительна, никогда в жизни я не встречал девушки прекрасней. В ней все было идеально: фигура, голос, характер... Её душа была неведомой для меня вселенной, безграничным морем, которое мне хотелось изучить. Она беспрестанно смеялась, разговаривала и обращала мое внимание на все предметы вокруг, но я не замечал ничего, кроме нее самой. Отчаянно стараясь скрыть эмоции под улыбкой, она сильно нервничала. Мне хотелось прижать её к своей груди, обнять и погладить по волосам, чтобы успокоить, но я не позволял себе. Вместо этого я старался как можно больше говорить с ней, дабы отвлечь от волнения.       Мы стояли в очереди у касс, когда боковым зрением я заметил мальчика, лет семи, внимательно изучавшего мое лицо. Я обернулся. Он смотрел на меня большими грустными глазами, и них было столько детской тоски, что я не смог остаться равнодушным.       - Привет, - поздоровался я.       - Здравствуйте,- пролепетал мальчик, поспешно опустив глаза.       - Ты тоже идешь в театр?       Ни проронив ни слова, он отрицательно помотал головой. Я огляделся вокруг, в поисках его родителей, но помимо десятка человек в очереди, рядом никто не стоял. Людям, неспешно бредущим по тротуару, не было никакого дела до одинокого ребенка.       - Как тебя зовут? -Маргари выглянула из-за моего плеча.       - Генри.       Маргари тоже огляделась вокруг, и задалась тем же вопросом, что и я.       - Где твои родители? - спросила она.       Мальчик молчал. Вдруг над улицей пролетел громкий, полный материнского отчаяния крик:       - Генри! Генри!       По тротуару бежала испуганная молодая женщина. Одета она была скромно, почти бедно. Все, кто стоял в очереди, с любопытством посмотрели на нее. Увидев ребенка, она подбежала к нему и обняла.       - Господи, Генри, я испугалась. Ну,куда тебя опять понесло? Я же волнуюсь,- она ласково чмокнула мальчика в лоб и подняла на нас с Маргари глаза. – Простите, пожалуйста, он больше вас не побеспокоит.       - Не берите в голову, - ответил я. - Он нас не побеспокоил.       - Пойдем, - мать благодарно улыбнулась мне и взяла сына за руку.       Вместо того, чтобы последовать за ней, ребенок прижался к её подтрёпанному, но опрятному пальто и что-то невнятно пролепетал, указывая на одну из афиш. Мать тяжело вздохнула, и, нагнувшись к уху сына, что-то прошептала. Я не сумел различить первых слов, но остальное я слышал совершенно ясно.       - Малыш, у нас нет на это денег,– тихо прошелестела она. - Как-нибудь в другой раз.       Ее лицо приняло такое выражение, что можно было не сомневаться: другого раза не будет.       - Постойте, - сказал я, вынимая бумажник и отсчитывая деньги. – Вот, возьмите.       Я протянул незнакомой женщине несколько купюр.       - Спасибо, не стоит, – вежливо отказалась она.       Мальчик сильнее прижался к ней и надежда, на мгновение вспыхнувшая в его глазах, потухла.       - Возьмите, - настаивал я. - У каждого ребенка должно быть детство.       Мать колебалась, глядя на протянутые ей деньги. Она посмотрела сначала на них, потом на сына. В ней боролись противоречивые чувства: гордость и жгучее желание порадовать ребенка. Она снова тяжело вздохнула.       - Спасибо вам, - неуверенным движением руки, она взяла у меня бумажки.       - Спасибо! Спасибо! Спасибо! - мальчик отпустил мать, подбежал ко мне и крепко обнял.       Мне было несколько неловко, и я хотел было его оттолкнуть, но что-то остановило меня, быть может, взгляд тронутой Маргари. Мы как раз подходили к окошку кассы, и я, поддавшись потоку благородных чувств, уступил очередь матери с ребенком. Я думал, что стоящие за нами люди начнут возмущаться, но они не произнесли ни слова.       Раньше моя жизнь плелась так же медленно, как сонный смотритель бредет по унылому коридору психушки. Однако, после того вечера, она понеслась вперед с невообразимой скоростью. События сменялись одно другим, точно картинки калейдоскопа. Они вспыхивали яркими образами, оставляя в моей памяти отпечатки невозвратимых воспоминаний, и тут же безвозвратно исчезали во времени. Каждый рабочий день я проводил в поту и мыле, освобождая свободные минуты для вечера с Маргари. Я старался разгрести завалы работы как можно быстрее и нередко совершал ошибки. Месяцы пролетали мимо, а я ни на йоту не приближался к повышению, зато Маргари становилась ко мне все ближе и ближе. Я был уверен, что если она вдруг исчезнет, то вместе с ней исчезну и я. Моя телесная оболочка, конечно, продолжила бы существование на земле, но душа была бы так далеко, что до нее не дотянулся бы ни один назойливый психиатр.       Временами я задумывался, а не тяготит ли Маргари мое общество? Каждый раз, когда мне предстояла встреча с ней, я боялся, что увижу в её глазах тоску или раздражение, но, к счастью, ни с чем подобным не сталкивался. Как всегда она очаровывала меня улыбкой, озадачивала неожиданными вопросами и заливалась таким звонким, необычайно своеобразным смехом, что все звуки вокруг меркли на его фоне. Мы с ней были очень похожи: одинаково смотрели на мир, на людей. Она рассказывала, что её, как и меня, нередко называли странной, что ей, как и мне, отчаянно хотелось быть нормальной. Мы беседовали, и она как-то сказала, что, быть может, мы вовсе не странные, просто по-своему нормальные. Мы были белыми воронами среди черных, единственными из многих, и я, боясь потерять её, решился сделать ей предложение.       Я помню, как стоял на коленях и как дрожали мои руки, прежде чем она произнесла заветное " Да". Я помню, как она смотрела на меня из-под белой кружевной вуали, прежде чем священник произнес традиционную молитву. Я пытался слушать его, но мои мысли были прикованы только к ней, к Маргари. Она была прекрасней чем в день нашей первой встречи, и такой её делало вовсе не платье, цветы и прическа. Прекрасным было её лицо, излучавшее тепло, радость и любовь. В её взгляде я видел взгляд своей матери,эфемерный призрак которой, казалось, витал где-то совсем рядом, благословляя меня и мою жену на долгую счастливую жизнь.       Мы с Маргари купили скромный домик в пригороде, а через год у нас родилась дочь. Она была маленькой, розовой и пухлой, как набухшая весенняя почка. Когда я походил к её кроватке, она простирала ко мне свои крошечные ручонки, словно видела во мне что-то удивительно интересное. У нее были темные глаза, сияющие и чистые, как у матери, аккуратный полный ротик и маленький острый носик. Я никогда не верил в небесного Бога, но атеистом я не был. Бога я увидел в своей дочери. Ей была неведома ложь и безнравственность большого мира, она была невинна и чиста, точно библейский ангел. Чтобы проводить с ней больше времени, Маргари пришлось бросить работу. Когда я возвращался с домой из участка, она обычно стояла у окна, держа Софи на руках. Вдвоем они глядели на аллейку, ведущую к порогу, и ждали моего возвращения.       Впервые за долгие годы я снова чувствовал себя счастливым, но все счастливые люди всегда мучаются страхом утратить свое счастье, и я не был исключением. Я боялся этого больше смерти, больше боли, больше всего на свете. Мое бесценное богатство заключалось в благополучии моей семьи, и когда я увидел, что Маргари тоскует, оно начало меркнуть. Она увядала, как цветок, отобранный у природы и помещенный в банку. Она страстно любила свою дочь, но этой любви было недостаточно, чтобы она радовалась жизни, как это было до нашей свадьбы. Я безуспешно пытался выяснить, чего ей не хватало, но она только натягивала на себя протезную улыбку и говорила, что все в порядке. "Подари ей цветы, они всем девушкам поднимают настроение!" - Как-то посоветовал мне Ник, когда я случайно проболтался о своих проблемах. Я уже не один раз прибегал к этому способу прогнать уныние, но дело было слишком глубоко, чтобы ему помогли цветы. Я перебрал в голове возможные его причины, и остановился на варианте о нехватке денег. Когда Маргари отошла от дел, у нас начались финансовые проблемы. Поначалу все шло хорошо, но потом мою карьеру накрыла бесконечная черная полоса. Как назло мне доставались настолько запутанные дела, что даже ценой громадных усилий мне не удавалось их раскрыть. Я просиживал над ними месяцы, но все без толку, и в результате зарплата скатилась до ничтожных чисел.       В один из редких вечеров, когда мне удалось вернуться с работы раньше, чем стрелка часов подползет к одиннадцати, в гостиной зазвонил телефон. Я устало отбросил унылое негодование прочь и нехотя поднял трубку. На противоположном конце провода загудел до ужаса надоевший мне голос Ника.       - Привет, приятель, слушай, я могу поговорить с твоей женой? - Бесцеремонно спросил он.       - С моей женой? - я был несколько озадачен. - Но зачем?       - Ммммм... Она ведь еще не растеряла свою сноровку, так?       Я был возмущен не столько тоном заданного вопроса, сколько его идиотизмом. Неужели так трудно понять, что замужняя женщина с ребенком на руках ни за что не будет рисковать собой ради пары незаконных улик?       - О чем ты говоришь, Ник?-рассердился я. - Ты в своем уме?       - Если бы я был не в своем уме, я бы не дослужился до звания капитана,–вкрадчиво заметил нежданный собеседник. - Я уже давно твой начальник, приятель. Так что? Ты дашь мне перекинуться парой слов с Маргари, или нет?       Он говорил со мной так, будто все, что принадлежало мне, принадлежало и ему. Мне с трудом удавалось сохранять самообладание, чтобы не обругать его по телефону.       - Нет, Ник, не дам. Тебе еще раз повторить, почему она не может вернуться к работе?       - Не стоит, хотя, на твоем месте, я бы дал ей трубку. Вы ведь живете небогато, да? Так вот я мог бы вам щедро заплатить.       - А чем ты будешь платить, если моя жена попадется на твоем задании? Я сказал нет! Точка. Не смей больше звонить с подобными просьбами, ясно?       - Ата, та, та, та, как ты разговариваешь с начальником, приятель? Хочешь нажить себе проблем? Что ж, у тебя неплохо получается.       - Пока, – мои расстроенные нервы начинали прорываться наружу, и я поспешил закончить неприятный разговор.       - Советую выспаться, завтра тебе предстоит мноооого работы... – Протянул Ник.       Я бросил трубку. В моей груди клокотал едва сдерживаемый гнев. Мне хотелось выскочить из дома, примчаться к тому негодяю домой, и пустить пару пуль ему в колени.       - Кто это был? –в гостиную заглянула сонная Маргари. - Кто-то с работы?       - Да,- неохотно кивнул я.       - Ник?       Я снова кивнул. Маргари опустила глаза, и я понял, что у нее зреет не самый приятный для меня вопрос.       - Он случайно не со мной хотел поговорить?       Я оказался застигнут врасплох. Ну, зачем я сказал, что звонил Ник? Он был её постоянным клиентом, неудивительно, что она об этом спросила.       - С тобой,- я знал, что отнекиваться бесполезно.- Я сказал ему, что ты больше не работаешь.       В её глазах я прочитал еле заметную искорку досады, но не придал этому значения. Мне подумалось, что это выражение обосновано тем, что Маргари просто не понравился мой тон разговора с позвонившим.       - И правильно сделал,- бросила она и мгновенно исчезла за дверью.       Ник не врал, работы у меня действительно было очень много. Он свалил на меня гору документов и поручил самое безнадежное из всех дел, и это было лишь началом. День за днем я разбирал бумаги, буквально утопая в них. Домой я возвращался тогда, когда обычно уже спал. Ко всему вороху моих проблем прибавлялась еще и усугубление и без того катастрофической нехватки денег. Мне казалось, силы, которые должны были мне их добывать, канули в бездну несправедливости. Я просто валился с ног. Когда я вернулся домой, после очередного изнурительного дня, Маргари сидела в гостиной против окна, и смотрела, как за стеклом танцуют снежинки. Малышка Софи мирно посапывала в своей комнате, и чтобы её не разбудить, я как можно тише прокрался к жене. Её лицо было бледно, под глазами залегли следы нескольких бессонных ночей. Невольно я удивился, как это раньше их не замечал. Мое сердце кольнул укор совести: я так заработался, что не видел изменений в жене.       - В чем дело? - забеспокоился я. - У тебя очень нездоровый вид.       - Все в полном порядке! - ответ прозвучал непривычно резко.       Поняв, что её тон слишком груб, она хотела было извиниться, но не сумела. Глаза её заслезились, она закрыла лицо руками и тихонько, точно мышка, заплакала. Я мгновенно подлетел к ней, и опустившись рядом, обнял.       - Тише, тише, - я успокаивал Маргари так же, как всегда успокаивал Софи, когда она расстраивалась.       Моя рука скользила по её гладким волосам, из моих губ вырывались банальные, но чрезвычайно действенные фразы. Я успокаивал жену, чувствуя, как во мне самом поднимается волна грусти. Мне было тяжело видеть, как любимая плачет, но еще тяжелее было осознавать, что я был не в силах помочь.       - Все хорошо, все в порядке, - шептал я. - Мы дома, малышка здорова и спит, что может быть лучше?       - Ах, Джек! - она уронила голову мне на плечо. - Я так устала от этой жизни, я думала, что буду счастлива с тобой и с Софи, но...       Речь ее оборвалась. Я молчал, терпеливо ожидая окончания фразы.       - Но... –продолжалаМаргари.- Я…Я думала, что все обойдется, но...       Она опять замолчала.       - Что обойдется? - спросил я.       - Сегодня мне позвонили,- с трудом выговорила она, плотнее прижимаясь к моему плечу.- Мне угрожали... Прости, я не должна была было этого делать... Прости, я...       Грусть в моей груди мгновенно сменилась недоверием, граничащим со страхом. Кто и по какой причине мог угрожать моей жене? У меня было такое чувство, будто меня вот-вот должны были ограбить, забрать семью. В моей груди медленно поднимало голову чудовище, готовое любой ценой защищать свои сокровища.       - Чшшшш... Кто тебе угрожал? - я старался придать голосу твердость, и вместе с тем, спокойствие.       - Я не знаю, какой-то мужчина... Боже, Джек, мне так страшно!       - Тихо, тихо, давай, все по порядку.       Я говорил сдержанно, но мое сердцебиение учащалось с каждой секундой. На меня неумолимо наваливалось предчувствие чего-то страшного, чего-то, что навсегда выбьет мою жизнь из привычной колеи.       - Ты был не прав, сказав Нику, что я покончила с работой, - собравшись с духом, проговорила Маргари.- Я отправилась выполнять его заказ.       Я замер. Возможно, мне следовало возмутиться, спросить, как она могла пойти на такой риск, но я молчал. Мне казалось, поздно проводить разборки, ведь они только усугубят ситуацию. Каша была заварена, и её нужно было расхлебывать.       - Прости меня, Джек! Его предложение представлялось мне глотком свежего воздуха, возможностью получить немного денег. Я хотела помочь тебе. Мне было невыносимо смотреть, как ты изнуряешь себя работой, возвращаться домой глубоко затемно. Я оставила малышку со своей подругой, и отправилась к Нику. Боже, что я наделала!       - Куда он тебя отправил? - я больше злился на Ника ,чем на Маргари.       Я не считал жену виноватой, ведь она просто хотела помочь. Она была ребенком, совершившим очередную ошибку, и я не мог держать на нее зла. Внутри меня разрасталось чувство необузданного страха, который вперемешку с гневом образовывал густой сгусток паники. Он слеплял мои мысли в единый комок, и я не мог сосредоточиться, чтобы обдумать план дальнейших действий. Маргари рассказывала, как за ночь до нашей с ней беседы выскользнула из дому и направилась на частный склад, куда не мог проникнуть Ник. Когда она упомянула, что этому негодяю не выдали ордер на обыск, я мгновенно понял, в чем на самом деле заключалась проблема. Он получал ордер и не в таких случаях, так что дело было вовсе не в трудностях с доступом. Все вертелось вокруг его умопомрачительной трусости. Он никогда не подставлял себя под пули, предпочитая использовать в качестве щита кого-то другого. В том случае этим кем-то стала дорогая мне Маргари. Она пробралась на склад, чтобы подслушать дальнейшие планы мафии, к тому времени не дававшей покоя Готему уже несколько недель. Ник знал, что они замышляют что-то жуткое, но не мог выяснить, что именно. В попытке это разузнать, моя жена, успевшая уже растерять некоторые свои навыки, сделала одно неловкое движение, и моментально себя выдала. Её схватили.       - Джек, мне так трудно с тобой говорить, - сквозь слезы призналась она. - Они сказали, что я должна ввести Ника и всю полицию в заблуждение, что мне следует сообщить инспектору, будто в Аркхеме планируется массовый побег. Тот парень, что мне угрожал, сказал, что если я выдам кому-то их план, то они убьют мою семью, убьют тебя, Джек! Убьют Софи!       - Тише, моя милая, тише. Они не узнают, если ты мне расскажешь.       - Узнают, если их план провалится.       - Полиция засадит их раньше, чем они до нас доберутся, я тебе обещаю. Расскажи, что они задумали.       Маргари вздохнула так глубоко, будто ей предстояло спрыгнуть в море с высокой скалы, и сквозь слезы начала говорить.       - Я должна сказать полиции, что Аркхем в опасности, и она сосредоточит там все свое внимание. Когда часть мафии устроит на острове беспорядки, для их прекращения будут задействованы сотни полицейских. Ко всему прочему, несколько членов банды накаляют атмосферу в трущобах вокруг больницы. Они подкупают тамошних бедняков, чтобы они помогали сбежавшим чинить беспредел. Пока внимание всех жителей города будет приковано к психиатрии, мафия совершит крупное ограбление центрального банка. Полиции будет трудно везде поспеть.       Она замолчала, и её изящные руки сжались в кулаки.       - Что нам делать, Джек? Как нам быть?       - Я что-нибудь придумаю, успокойся. Иди в постель и постарайся уснуть.       Моя душа была в смятении. Как только за Маргари закрылась дверь, я вскочил и принялся расхаживать по комнате. Мне казалось, что все летит к чертям. Цепочки моих мыслей принимали то благородный, то подлый оборот. Я прикидывал, что лучше: выполнить указания мафии и обезопасить семью или пойти на риск, но соблюсти служебный долг. Первый вариант был для меня куда более привлекательным, но совесть вгрызалась в мою душу, словно собака в свежую кость. Если полиция не получит предупреждение, то мафия ворвется в злосчастный банк и вместе с деньгами прихватит пару человеческих жизней.       Я никогда не был героем и, как и все люди, заботился лишь о благополучии собственной семьи. Чужие судьбы волновали меня только в том случае, когда мне не приходилось делать выбор между ними и теми, кто мне дорог. Я колебался, но, в конце концов, принял решение защищать жену и дочь, а именно: молчать. Я позволил Маргари обмануть полицию, позволил ей поддаться страху. Все мои старания были направлены на то, чтобы убедить её, будто у меня есть план. Мне было бы невыносимо смотреть, как она мучается без надежды на лучшее. Я с отчаянием обреченного боролся за её спокойствие. То и дело повторял, что мы поймаем тех преступников, что они будут гнить за решеткой, пока мы будем спокойно растить дочь. Я приказал жене ни под каким предлогом не выходить из дома. На время она должна была отгородиться от внешнего мира, спрятаться, как прячется мышь в безопасной норе.       Когда я пришел на работу, первым моим желанием было накинуться на слабодушного труса Ника. Я с трудом себя сдерживал. Я должен был создавать иллюзию обыденности, быть актером в непроницаемой маске лжи. Его жирная фигура была бельмом перед моими глазами, она будто говорила мне: " Вот, у меня все хорошо, я живу безбедно, а ты вынужден скакать как выдрессированный пес ради жалкой подачки". И я скакал, и я терпел. Совесть мучила меня, но я успешно прятал её стенания под искусственным равнодушием. Внешне я был таким, каким был всегда: странно молчаливым и нелюдимым, но внутри у меня все перевернулось. Я впал в ярость, точно затравленный зверь, загнанный в угол. Я обманывал жену, обрекал ни в чем не повинных, не о чём не знающих людей на смерть. В моей груди кипел котел отвратительной кислоты, адского месива из отчаяния, гнева и ненависти. Мне казалось, эти чувства медленно сведут меня сума прежде, чем все кончиться. После этой истории я буду уже не тем Джеком Напьером, каким меня все знали.       Дело приближалось к развязке. По отделу полиции распространился приказ не возвращаться домой, поскольку в преступном мире планировалось нечто крупное. Всех охватило лихорадочное возбуждение. Мои коллеги только и говорили о планах мафии и об её беспредельной глупости, и лишь я знал, что наша игра заранее проиграна. У меня еще была возможность предупредить их всех, сбросить с себя груз тяжелейшей тайны, но я молчал, словно мне вырвали язык.       - Твоя цыпочка неплохо справилась со своей работой,–дружески похлопав по плечу, сказал мне Ник.- Она просто умничка, да и денег заработала прилично.       Я схватил его за руку и с силой сжал, так что его пальцы едва не хрустнули.       - Никогда так её не называй, - я не говорил, шипел.       - Ладно, приятель, ладно, - испугался Ник и поспешил меня покинуть.       Я был как на иголках. Я еще мог, еще мог все исправить, но не решался. " Семья, семья, ты должен их спасти, остальное - неважно". - Раз за разом повторял я себе. Я успокаивал себя убеждением, что ради благой цели люди всегда идут на жертвы. Нас посадили в машины. Уже внутри я заметил, что возбуждение моих попутчиков заметно поутихло. Они нервничали, так же как и я, они наверняка думали о семье, так же как и я, боялись за свою жизнь, как я, но они не знали, что если принесут себя в жертву благородной цели, она будет напрасной. А я это знал, я знал... Я чувствовал себя единственной обезвреживающей кнопкой в бомбе замедленного действия. Мне хотелось набрать номер комиссара, сказать, чтобы он изменил план операции, но страх меня парализовал, я не мог этого сделать, не должен был. Миновав мост, ведущий к острову, мы остановились. Рев моторов затих. Мы притаились, ожидая приказа. Тишина казалась мне зловещим голосом смерти, укором, брошенным невидимым оком провидения. Я не могу сказать, сколько времени мы провели в безмолвной темноте, я был словно в лихорадке, не замечал ничего и никого вокруг себя.       - Ты в норме? - побеспокоился один из моих товарищей.       "В норме", -хотел ответить я, но слова застряли у меня в горле. Как я мог быть норме, если через пару минут меня могла забрать смерть, если мою жену и ребенка могли в любую секунду прикончить?       - Тише ты, - перебил его другой. - К чему все эти вопросы? Держу пари, сейчас половина ребят в таком состоянии. - Он повернулся ко мне. - Мужайся, приятель, не будь трусом.       Я не был трусом, просто я умел смотреть правде в лицо. Я боялся смерти, ведь мне было ради чего жить. Когда коллега назвал меня приятелем, передо мной возникла свиноподобная физиономия Ника. Мне захотелось кричать от ярости.       - Почему нас просто не могли оставить патрулировать эту местность? –поинтересовался товарищ помладше. - Зачем нам участвовать во всем этом? Мы ведь заранее могли привлечь свои силы в Аркхем и предотвратить побег прежде, чем он начнется.       Старший член нашей компании, занимавший место водителя, отечески усмехнулся.       - Ты прав, сынок, могли и сделали это. Конечно, не так надежно, как следовало бы в подобной ситуации, но поработав там основательней, мы бы спугнули мафиози. Негодяи, терроризирующие округу не первую неделю, ускользнули бы, оставив нас с носом. Будем надеяться, что охраны в психушке хватит, чтобы не дать безумцам вырваться на свободу.       - А вы задавались вопросом, зачем бандитам вообще понадобилось устраивать здесь хаос?       Обычно рядовые полицейские редко задумываются над тем, что и зачем они делают. Они лишь выполняют приказы, это все, что от них требуется. Если бы я поборол собственное смятение, я бы удивился их разговору, но с каждой следующей репликой мое напряжение возрастало. Мне казалось, они могли догадаться, что что-то не идет не совсем так, как должно было бы идти.       - Я думаю, они хотят вызволить одного из своих сподвижников, а беспорядком прикрыть свое отступление. - Продолжалось рассуждение. - Видимо, тот тип важная шишка, раз они решились поднять из-за него такой шум.       - Что же, может, ты и прав.       Голоса затихли,и я облегченно выдохнул. Больше я не услышал от товарищей ни слова, но их дыхание выводило меня из себя. Мне была невыносима мысль, что оно могло оборваться по моей вине. Наконец в машине спасительно зашелестела рация. Тишину перебил строгий голос капитана. Он приказал нам выходить и двигаться по направлению к психиатрии.       - Ну, с Богом, - провозгласил наш младший товарищ, и мы подчинились голосу начальства.       Холодный воздух обдал мое лицо. Вокруг меня сомкнулись ряды облаченных в темную форму коллег, и мы двинулись вперед. Отработанный воздух, вырывался из наших легких и мгновенно исчезал, поглощённый темнотой. Точно огромная тень, наша группа змеей поползла меж убогих улиц. Перед ногами передних рядов, словно призрачный союзник, вилась извилистая полоска поземки. Она была единственным светлым пятнышком среди мрачного безмолвия квартала. Я невольно вспоминал о смерти отца, и по этой причине, все, что меня окружало, представлялось мне чем-то пугающе зловещим. С двух сторон за нашим передвижением укоризненно наблюдали темные глазницы мрачных окон. Наверху в жутком танце трепыхались давно забытые на веревках для сушки вещи. Черными флагами они развивались на ветру, будто предупредительные знаки, предвещающие нечто ужасное. Точно запрограммированный я шел вперед, стараясь не думать о том, что мне предстоит. Я воображал как по возвращении домой, обниму Маргари и маленькую Софи. Атмосфера становилась все напряжённей. Мне казалось, что опасность пряталась за каждым углом, что все было настроено против нас. Я воображал, будто даже здания были недовольны нашим присутствием и только ожидали подходящего момента, чтобы сомкнуться и расплющить наши мягкие тела.       Капитан в переднем ряду предостерегающе поднял руку, и мы остановились. Когда наши шаги затихли, до нас донесся шум приближающегося гвалта. Нам навстречу бежала раздраженная речами и деньгами мафии трущобная беднота. Освещая дорогу фонариками, она вынырнула из за угла и, завидев наш отряд, яростно ринулась вперед. Люди были вооружены кто чем: у кого-то поблескивали ножи, у кого-то лопаты, а кто-то ограничился камнями. Мы ожидали, что против нас выступят бедняки, но не думали, что их будет настолько много. Над нами прокатилась волна леденящего душу трепета. Передний ряд нашей тени выставил щиты для отражения первого удара. Когда стороны столкнулись, и движение толпы было застопорено, в тех, кто стоял сзади полетели камни. " Вперед! - Проревел капитан. - Мы не должны пропустить их в город!". Первая линия нашей обороны была смята, и мы бросились в бой. Если бы мы пропустили разгоряченную толпу к мостам, восставшие устроили бы сущий хаос в остальной части Готема. Удивительно, какую зависть у отчаявшихся может вызывать сознание чужого благополучия. Я представляю, какой ненавистью к более богатым слоям населения были наполнены их сердца. Я представляю, с каким ожесточением они бы мучили мирных граждан и выбивали окна в их домах. Сейчас я бы не стал им мешать, но тогда я был честным, не верящим во всепоглощающую человеческую жестокость защитником правопорядка.Трудно сказать, что было бы с Готемом, если бы мы с Маргари раскрыли полиции правду. Город бы утонул в беспорядках, если бы к Аркхему прибыла всего горстка полицейских, поэтому, можно считать, мы спасли его.       Настоящими пулями пользоваться нам разрешили только против членов мафии, поэтому сначала мы отстреливались резиновыми пулями, применяли дубинки и газовые баллончики. В пылу боя, ремешок моего шлема отстегнулся, и моя голова осталась незащищенной. Я отбивался, как мог, призывая на помощь все свое мужество. Я грезил о своей семье, и это придавало мне сил. Я наносил удары, выплескивая всю накопившуюся в сердце ярость. Вдруг я ощутил страшную боль в висках. Все мешалось. Предо мной замелькали какие-то лица, звуки слились в единый бессмысленный писк. Я упал, и в следующую секунду свет померк в моих глазах.       Когда я очнулся, противник был оттеснен вглубь острова, и до меня доносились лишь обрывки боевого шума. Я лежал на дороге, чувствуя пульсирующую боль в голове. Она билась в моем мозгу в такт с ударами измученного сердца. Придя в себя, я не сразу понял, где я и что со мной произошло. К реальности меня вернул чудом уцелевший в кармане куртки телефон. Он пел знакомой, точно голос милой жены, звучной мелодией. «Должно быть, Маргари смотрит новости, и хочет узнать, все ли со мной в порядке». – подумалось мне. Я представил её светлое, исполненное искреннего страха лицо и нажал на кнопку принятия вызова. Я готовился придать силу и уверенность своему голосу, чтобы не напугать её еще больше, но услышав её речь, я оцепенел. Это был хриплый, умоляющий тот час же явиться домой стон.       - Джек, милый...       Голос Маргари был слабым, его глушили слезы. Мне едва удалось разобрать слова краткого, но страшного сообщения. Оно хлыстом ударило меня в самую душу, навсегда разбив её вдребезги.       - Они не выполнили обещания, Джек, я умираю...       Преодолевая боль, я поднялся. Мое тело ломилось и ныло, грудь разрывалась от невыносимой агонии, но я должен был как можно скорее добраться к жене. Я не думал ни о чём, кроме Маргари и Софи.       - Держись, дорогая, держись, я уже еду,- прохрипел я в трубку. - Только держись... Ты вызвала скорую?       - Да...       Я огляделся в поисках кого-нибудь, кто мог бы дать мне ключ от машины, но никого поблизости не было. К счастью, в темноте улицы мне удалось различить лежащий без движения силуэт. Он валялся на спине, безвольно раскинув руки в стороны. Подойдя ближе, я узнал своего старшего попутчика, того, что занимал место на водительском сидении. Наклонившись, я дрожащей рукой нащупал сонную артерию, но пульса не было. Он был мертв. Я обследовал его карманы и нашел, что искал. Ключ был у меня, и мне нужно было как можно скорее отыскать машину. Ориентироваться в незнакомой местности было непросто, но я каким-то невероятным образом сумел достичь цели. Наш служебный форд стоял там, где мы его оставили. Открыв дверь, я забрался внутрь, завел мотор и помчался домой. Моя голова горела, мне казалось, огромный неумолимый молот раз за разом обрушивается на мое темя. Мне было так больно, что я едва мог разобрать, куда еду. Фонари, светофоры и рекламные огни мелькали перед моими глазами, сливаясь в единую неразборчивую картину. Весь мир для меня словно сошел сума, разваливался на части. Я молился, чтобы все это оказались страшным сном, одним из моих бесчисленных кошмаров.       С виду мой дом выглядел как обычно, но от него, как от разоренного гнезда, веяло ледяным дыханием смерти. Окно, из которого за мной обычно наблюдала Маргари вместе с малышкой, было разбито, дверь висела на одной петле, готовая вот-вот сорваться и упасть на порог. Не заглушая мотора, я выскочил из машины и, взлетев по ступенькам, вошел внутрь. Мне под ноги попался нож, до середины окрашенный кровью. В коридоре, на кухне, везде были видны следы отчаянной борьбы.       - Маргари! - прокричал я.- Маргари!       На мой зов никто не отозвался, и я пришел в смятение от мысли, что было уже слишком поздно. Я взбежал наверх, и там из распахнутый настежь комнаты до меня донеся жалобный стон, смешанный со звуками моего имени.       - Джек...       Маргари, вся в крови, сидела на полу, слабо прижимая к груди что-то светлое. Это была моя милая, маленькая дочь. Я в ужасе подбежал к ним и упал рядом на колени. Маргари подняла на меня полный отчаяния угасающий взгляд. Лицо Софи было до того безмятежно спокойно, что можно было подумать, будто она спит. Словно в сонной улыбке, её ангельский ротик был слегка приоткрыт, глаза прятались под сомкнутыми веками, а светлые ресницы поблескивали в тусклом свете мерцающего светильника. Вот только грудь её не вдыхала прохладный ночной воздух, а по телу не бежало живое тепло. Я приложил руку к её побледневшему лбу, и почувствовал безжизненный холод необратимой гибели. Он покатил и по моим жилам. Меня бросило в дрожь. Я не хотел, не мог верить в то, что увидел. Моя малышка, мое бесценное сокровище навсегда покинуло меня. На её тонкой худенькой груди расцвела алая роза крови.       Я обнял Маргари, и в своем объятии постарался излить всю любовь к ней, словно это чувство могло спасти её. Я вслушивался в тишину, ловил каждый шорох, в надежде услышать долгожданный вой сигнализации скорой помощи. Словно прочтя мои мыли, Маргари прошептала:       - Не нужно ждать скорую, она не приедет. Я не вызывала её, я соврала.       Её слова не сразу дошли до моего сознания, этого просто не могло быть. Я решил, что мне показалось.       - Нет, о чем ты говоришь? Она приедет, обязательно приедет...       - Джек, они не смогли бы меня спасти, не успели бы... Я знаю, я уже видела такие раны...       - Чшшшш... Тише, тише, ничего не говори.       - Я хотела быть рядом с малышкой, они бы отобрали её у меня.       По моим щекам заструились слезы. Я не мог их сдерживать, у меня не было сил, у меня ни на что не было сил. Я хотел кричать, но не мог, я хотел успокоить Маргари, но не мог. Мои слова утопали в отчаянии, так и не вылетев в мир. Я думал, что если скажу хоть что-нибудь, слезы покатятся из моих глаз неудержимым потоком.       - Помнишь, как ты в первый раз повел меня на свидание? - слабеющим голосом прошептала Маргари.- Помнишь?       Я преодолел себя.       - Я никогда не забуду тот вечер. Никогда...       - Когда я увидела, как ты отдал деньги бедной матери, я навсегда в тебя влюбилась. Ты сделал меня счастливой, я хочу, чтобы ты знал, что я люблю тебя.       - Я тоже тебя люблю...       - Спасибо, что подарил мне Софи, спасибо, что сделал меня счастливой, - её голос звучал все глуше. - Спасибо...       - Простите, что не смог вас защитить... Простите, что не сдержал обещания.       - Ты не должен винить себя, ты сделал все, что мог... Обещай, что после нашей смерти ничего с собой не сделаешь, поклянись...       - Клянусь...       - Прощай, Джек...       Её тело обмякло в моих объятиях, мягкий голос затих, унеся в смертельную безвестность мое сердце и душу. Все, что у меня осталось это невыносимая боль и пустота в груди. Я закричал так громко, что меняслышал весь квартал. Мой крик ознаменовал мою смерть. С того момента я больше не жил, я умер вместе со своей семьей, вместе с Маргари и Софи. Я провел вместе с ними всю ночь. За пять часов я ни разу не поднялся на ноги, ни разу не выпустил их из объятий, и ни разу не взглянул на них. Мне казалось, что пока я не посмотрю на их безжизненные тела, они будут живы, по крайней мере, живы в моем сознании. Мне не хотелось ставить в этой истории точку.       Чем больше времени проходило, тем больше гнева кипело во мне. Я ненавидел весь мир, всех людей и в особенности Ника. Он был во всем виноват, это он впутал мою семью в свои грязные расследования. Он струсил, подставив под пули не себя, а Маргари. Он заслуживал смерти и должен был умереть так же, как умерли моя жена и дочь. Я жаждал справедливой мести.       Утром я сел в угнанную машину и помчался в участок. Ника я застал в холле. Он беседовал с одним из участников вчерашних событий. Его собеседник был уставшим и потрепанным, под глазом его темнел фингал, а на щеке краснел кровавый порез. Ник же выглядел таким бодрым и здоровым, словно всю ту ночь вообще ничего не происходило. Я не отдавал себе отчета в том, что творилось со мной дальше. Я поддался гневу, и больше не отвечал за свои действия. Я подошел к врагу и, схватив его за плечо, резким движением повернул к себе. Он уставил на меня свои беззаботные маленькие глазенки.       - А, это ты! - он бесцеремонно сбросил мою руку с плеча. - А мы с лейтенантом как раз беседовали о беспорядках. Твоя женушка узнала о мафии не все, и мы, к сожалению, их не взяли, но...       - Я знал, что он собирался сказать и оборвал его речь.       - Это ты во всем виноват! Ты жалкий, мерзкий трус!       - Эй, потише, приятель...       - Это по твоей вине она погибла! У тебя был ордер на обыск того склада, не так ли? Ты мог туда залезть, но решил послать туда её, ты поплатишься за это!       - О чем ты говоришь? - искренне недоумевал Ник.       Я говорил так громко, что мои слова заглушали в холле все остальные голоса. Я привлек к себе всеобщее внимание, но меня это не волновало. Моя рука скользнула к кобуре, и в следующую секунду я приставил дуло пистолета ко лбу Ника. По залу прокатился гул изумления, кто-то вскрикнул, а потом все затихло. Я наслаждался теми мгновениями. Жизнь человека, разрушившего все, чем я дорожил, была у меня в руках.       - Джек, успокойся...- проговорил лейтенант, делая несколько осторожных шагов в мою сторону.       - Не подходите, или я выстрелю, -пригрозил я.       Он остановился, все вокруг остановилось, секунды тянулись, как резиновые. На лбу Ника выступили капли пота, его нижняя губа нервически подрагивала. Сам я был как в лихорадке, меня бросало то в жар, то в холод. Я собирался убить безоружного, но по отношению к нему у мне не было ни капли жалости, только безграничное презрение.       - Чувствуешь?-прошипел я. - Тебе страшно, да? А представь, каково было Маргари, когда она стояла под дулом пистолета вместе с ребенком!       Напряжение в зале достигло предела, и точно перетянутая струна, готово было в любую секунду лопнуть.       - Джек, опусти пистолет, не нужно крови, я обещаю, - лейтенант обвел взглядом присутствующих.- Мы все обещаем, что справедливость восторжествует.       Я почти поддался. Моя рука начала медленно опускаться, но палец по-прежнему был на курке. Ник облегченно выдохнул и собрался было что-то сказать, но не успел. Раздались выстрелы. Я всадил ему в грудь три пули. Он вытаращился на меня в припадке предсмертного ужаса и тут же повалился навзничь. Зал загудел.       - Не дайте ему уйти! - прокричал кто-то из моих бывших коллег, но я был уже у двери.       Я выскочил на улицу, прыгнул в припаркованную у входа машину и поехал, куда глаза глядят. Дело было сделано, и тогда меня мало что действительно занимало. Я просто мчался вперед, петляя между машинами, как уличный гонщик. Мне было всё равно, попаду ли я в тюрьму или сумею удрать, погибну ли в аварии или сумею выжить. Мне было плевать. У меня больше не было тех, ради кого стоило себя беречь. У меня вообще ничего не было, даже самого себя. Мне на хвост село несколько истошно завывающих полицейских машин. Они летели за мной, как гончие псы за побитой лисицей. У меня не было никакого шанса от них удрать, но мне нравилось водить их за нос, неожиданно ныряя в переулки и съезжая на тротуар.       Азарт горячил мою кровь. Я чувствовал себя игроком, которому уже нечего терять, так как он всё уже проиграл. Я свернул в узкий проулок и попал в тупик. Сбив пару каких-то ящиков и хлипкий забор, я оказался на территории какого-то старого полу заброшенного завода. Дальше ехать было некуда, а вой сирены становился все громче. Я бросил машину и направился внутрь кирпичного здания, напоминающего ангар. Мне в нос скользнул едкий запах химикатов. Помещение, куда меня занесло, представляло собой двухэтажный склад, устроенный таким образом, что сверху можно было осматривать то, что хранилось внизу. Я поднялся по ступенькам и, стоя на краю второго уровня, созерцал котлы с непонятным белым варевом. Оно булькало и пузырилось, как готовящийся липкий клей. На ступеньках послышались гулкие шаги.       - Ни с места! Оружие на землю, руки за голову! - раздалось за моей спиной.       Я обернулся. Мое одиночество спешила разбавить компания молодых офицеров и тот самый лейтенант, что пытался остановить меня перед стрельбой.       - Все кончено, Напьер, сдавайся,- приказал он.       Я покорно опустил пистолет на пол, и поднял руки кверху. Один из офицеров стал приближаться ко мне, позвякивая наручниками. Я быстро прокрутил в голове предстоящие процедуры ареста и допроса, затем тюрьму, и все это показалось мне таким бессмысленным. Зачем арестовывать того, кому не ради чего жить? Можно подумать, он будет жалеть о годах, проведенных в тюрьме и через пару десятков лет, оказавшись на воле, не превратиться в маньяка, только потому, что боится повторения срока. Я расхохотался истерически ненормальным смехом. Он выражал все чувства, что я испытывал. В нем была боль, гнев, ярость и вместе с тем, равнодушие, полное безразличие к собственной жизни. Офицер с наручниками остановился, и оглянулся сначала на товарищей, затем на лейтенанта.       - Ну чего ты медлишь? - прикрикнул на него начальник.       Офицер снова посмотрел на меня, и в его взгляде я уловил страх, будто он боялся, что я сброшу его вниз. В ту же секунду мне в голову пришла безумная идея, только такая и может прийти человеку, потерявшему смысл своего существования. Я не хотел гнить в тюрьме, размышляя о том, что потерял, смерть была куда белее приятным исходом. Я сделал шаг назад, распростер руки, и прыгнул в котел. В моей голове зажглось болезненное детское воспоминание. Я вспомнил, как летел со ступенек в доме Брюса Уэйна. Перед моим лицом возник бледный, полузабытый грим клоуна в фиолетовом костюме. Он улыбался мне, провожая в последний путь. Клейкая кислота поглотила меня, и я начал задыхаться. Я бился от нехватки кислорода, как рыба, попавшая в сеть. Мои мысли теряли четкие очертания, смешиваясь с воспоминаниями. Я видел, как Софи задувает свою первую свечу на торте, как Маргари машет мне из окна, как мы сидим вместе в театре... Потом я услышал её просьбу, она прозвучала так, словно её произносил реальный, живой голос: " Обещай, что после нашей смерти ничего с собой не сделаешь, поклянись..." Я вспомнил свое " Клянусь" и вдруг осознал весь ужас собственного положения. Мой разум прояснился, мышцы напряглись и я вынырнул. Отравленный воздух показался мне невероятно приятным и сладким, и пока он отравлял мое сознание, я вдыхал его снова и снова...       Когда я выбрался из котла, полицейских рядом уже не было. Должно быть, они решили, что я погиб и ушли, но я выжил... Это показалось мне забавным, и я вновь расхохотался. Я был уже не тем, кем был раньше, я превратился в безумца, связанного клятвой, данной женщине, которой уже не было в живых.       Измученный, я приковылял домой под покровом ночи. Периметр был огражден желтой лентой " Не пересекать", такая же была на окнах и дверях. Поблизости никого не было, и я вошёл внутрь дома. То, что я там увидел, показалось мне отголоском далекого, эфемерного сна, который никогда и не был реальностью. Я вошел в комнату, где умерли Софи и Маргари. Боль острым ножом вонзилась в мое сердце. Я посмотрел на себя в зеркало и не узнал мужа и отца, каким когда-то являлся. Моя кожа была мертвенно бледной, под глазами пролегли тёмные пятна, волосы позеленели, став изумрудного оттенка, а взгляд наполнился безумием. Я был похож на клоуна в фиолетовом костюме, на персонажа самой сильной карты, что стала для меня синонимом страдания...       Вот так я и стал таким, каким ты меня знаешь, Харли. Сначала я потерял мать, затем дружбу, отца... Потом у меня отняли ангела и Бога, заставив превратиться в демона. Я стал Джокером, безумцем. Я понял, что лишь безумие может стать оружием против жестокости этого мира. До встречи с тобой мне казалось, что оно неприступно, как стены Аркхема, но оно дало трещину... Я влюбился в тебя, ведь ты так похожа на Маргари. Словно призрак, явившийся из прошлого, ты заставляешь меня вспоминать о первой любимой, ты заставляешь меня страдать. Я ненавижу тебя, но не менее сильно тебя люблю. Ты мое сокровище, ты мое проклятье.       ХА, ХА, ХА, ХА, ХА, ХА, ХА!!!!!