Кража трусиков

Сначала мы настроили инструменты, так как долго на них не играли. Иногда это занимает много времени, а иногда совсем мгновения. И это был один из тех случаев, когда струны на гитаре не хотели играть нужными нотами. Правда, я не оканчивал музыкальную школу, но кое-что понимал в гитарах, только в гитарах, поэтому её настройка, как для человека, который умеет лишь играть аккорды, заняла у меня приличное время. Мику же в это время успела привести в порядок весь свой оркестр. Последняя струна у меня никак не хотела играть нужным звуком, и это заметила Мику. — Костя, можно я попробую? — Сказала она, закончив настраивать скрипку. — Не, я сам хочу. — Она должна звучать чуть выше, — я продолжал натягивать струну. — Так, так… Стой, ниже… ещё… Ага… Ой, нет… Попробуй посильнее дергать струну и крутить колок… Сильней, ещё сильней… Давай, Костя, ты же мужчина… Сильнее! Звук должен быть глубже! Ещё глубже… Глубже, — я дёргал за струну ещё сильнее, — глубже, глубже! Ах, — она чуть не застонала, когда я наконец-то попал в ноту. — Вот так! Молодец, Костя! Теперь ты умеешь правильно натягивать струны, — её лицо было красным. Я тоже покраснел, но не от удовольствия от музыки, а от странных возгласов Мику. Попробовав сыграть что-то из своего репертуара, я окончательно убедился, что инструмент настроен. Мику играла на скрипке, наполняя комнату звенящим и приятным звуком. Одновременно у нас получалась какая-то ерунда, поэтому играть в разнобой мы перестали почти сразу же. — Костя, можешь мне подыграть, я хочу спеть одну японскую песню, — сказала она мне, показывая аккорды. — Вроде не сложно. Давай попробую. Я попробовал сыграть первые четыре аккорды. Они оказались не сложными, а затем мы попробовали вместе. Сразу же не получилось, я не попал по аккорду. Мику пустила короткий смешок. — Ничего, давай ещё, — она улыбалась мне. Она дала мне время, чтобы войти в ритм песни, а затем начала петь. Это был ангельский голос, эхо самих небес. Мне тогда казалось, что время остановилось, и осталось лишь одно прекрасное мгновение, которые длилось бесконечно. Мику показа мне совершенно иной свой образ, которого ещё, казалось, никто не видел. Это уже не так девочка, которая носит трусики с медвежьей мордой… Я потерял контроль. Сначала я сбился с ритма, а затем вообще зажал не тот аккорд; песня прервалась. Мику смотрела на меня удивлёнными глазами. Мне было неловко, так как я испортил песню своим похабством. Не знаю почему, но на щеках Мику появился красный румянец, и она смотрела на меня проникающим взглядом. Мне не приходило ни единой мысли, чтобы ей сказать. Но она пошла в мою сторону и села рядом со мной. — Костя, ты ведь чувствуешь то же самое? — Она смотрела на меня и улыбалась, хоть ей и было слегка стыдно. — Ты тоже это чувствуешь? Не то, чтобы я ну… Не знаю, просто мне не понятно, что ты про это скажешь. Просто я не могу уже об этом молчать, поэтому говорю… — Про что ты? — Я не понимал, о чём речь. — Ну, понимаешь, мне очень хорошо, когда ты рядом. Мне не хочется, чтобы ты уходил куда-то. Как там обычно в книжках говорят… Ты мне нравишься. Вот… — Д-Да? — Ага… Я оказался в замешательстве. Кажется, что люди на Титанике не оказывались в более безвыходном положении, чем я. Мне было совершенно нечего сказать, хоть свои и её чувства я понимал очень хорошо. Мне приходилось просто сидеть и смотреть на неё, думая, что бы сказать, но ничего в голову не лезло. Я чувствовал себя беспомощным щеночком, которого бросили на улице. Жалким и ничтожным, но в то же время чем- милым для окружающих. Почему-то людям нравится, когда другие люди попадают в такие ситуации, наблюдая за этим, но сами бы они не хотели побыть в таком положении. — Мику… — Да — Я… Я тоже давно что-то чувствую подобное; оно постоянно во мне, но долгое время мне не удавалось понять, что же это, но теперь я стал понимать. — Костя? — Возможно, я дурак, который не понимал элементарные вещи, но теперь то я должен сказать. — Костя… — Ты тоже украла мои трусики? — Сдерживая себя в руках, сказал я. — Что?! — Мику отшатнулась от меня. — Я… Нет… Может, это Алиса? И… Я бы такое не сделал бы. Я почувствовал себя полным идиотом, который опять ничего не понимает. Но про что всё же она говорит? Нравится? Стоп, что… — Погоди… Прости, я… Не так понял тебя. — Может, они под кроватью потерялись? — Сказала она с румянцем на щеках. — Нет, просто… Похоже, что на «тоже» она не обратила никакого внимания. Мне сказочно повезло, ведь я чуть было не свёл на нет все наши планы с парнями, но невнимательность Мику вытащила меня из пучины большей безнадежность, чем предстала передо мной сейчас. — Просто ты мне тоже нравишься! — С невероятной силой выдавил я и себя. Она подошла ко мне вплотную. Я встал, приветствуя её взглядом. Мы оба смотрели друг на друга, не зная, что будет дальше, но в такие моменты обычно тело всё решает себя. Обычно в фильмах или книжках, но это реальная жизнь, поэтому во мне не было уверенности, что я с всё сделаю правильно. Я пылал безысходность и непониманием, как Мику взяла меня за руку. Она аккуратно повернула мою руку ладонью вверх и нарисовала круг на нём своим большим пальцем. После этого Мику коснулась моей щеки и сказала: — Сомненья больше не нужны, Костя. Давай просто отдадимся своим чувствам. Я никогда прежде не чувствовала что-то подобное, лишь с тобой для меня открылось это чувство. Чувство, которое, наверное, называется взаимная симпатия или… — Она на секунду отвернулась. — Или любовь! Я люблю тебя, Костя. Наверное, удар тока не бьёт так сильно, как признание любимой девушки, с которой ты уже давно знаком, но никак не решался делать хоть какие-то шаги. Даже не просто не решался, а не мог предположить такого варианта событий. Мы с Мику поцеловались. Это был первый поцелуй в моей жизни, возможно, и у Мику, но это мгновение своей жизни я запомню надолго.

***

Наверное, мы целовались около пятнадцати минут, если мне не врёт моё чувство времени, но в жизни мне ещё не казались столь мимолётными мгновения, чем эти. Столь мимолётные и счастливые. Когда находишься с любимым человеком, то ничего в жизни тебе больше не надо, чем тепло его тела; вот и тепло тела Мику мне казалось самой высокой вершиной, которой только возможно достичь для человечества. Кроме этой вершины не нужно ничего более. Мы сидели в обнимку, после долгих поцелуев. Слова были не нужны, ничего было не нужно. Мы понимали друг друга без всего этого, для нас нужны были лишь чувства. Со стороны двери послышались шаги. Мику вскочила и побежала в сторону пианино, готовясь сесть на стул. Мне ничего не оставалось, кроме как взять гитару в руки и изобразить игру на ней. Дверь открылась почти сразу же, как мы попытались сыграть на инструментах. Сквозь яркие лучи слепящего солнца показалась Ольга Дмитриевна в проёме двери. — Музыканта? Ах, вот вы где… — Её взгляд выглядел грозно. — Чем вы это тут занимаетесь? — И-играем… — Ответила Мику. — Мы изучаем новые песни… Так ведь, Мику? — Ответил я. — Да! — Да? Уверены? — Она посмотрела сначала на меня, а потом на Мику. — Тут весь лагерь на ушах стоит, а вы тут играете, значит…