Селёдка под шубой

Галеон был слишком большим для его маленькой команды, поэтому, стоя на якоре на берегу Края света, он принимал гостей соседних флагманов и исполнял ту роль роскошного имперского судна, которая подразумевает функцию проведения культурно-развлекательных мероприятий. И во время этой временной передышки перед решающим сражением, Аделаида, Себастьян и Кристина пришли к выводу, что они заслужили праздник. Помирать, так с музыкой, алкоголем и лучшей едой. Прекрасное создание трепыхалось в огромной бочке, наполовину заполненной морской водой, и затравленно смотрела на своих пленителей. Сирена всё ещё надеялась, что сможет сослужить полезную службу этим грязным пиратам, получит желанную свободу, а затем сожрёт их мерзкие лица и утащит за собой на дно. А ещё, конечно, добьётся своего и в первую очередь утащит за собой этого напыщенного индюка с французским акцентом, который совершенно не хотел поддаваться её чарам. Она бы смогла соблазнить даже Кристину, в которой теплилась симпатия к женскому полу. Но Жак-Люмьер был крепким орешком для создания, чей голос был создан для того, чтобы сводить с ума моряков. Сирена вела себя нарочито послушно, но в её глазах отражалось то остервенелое желание убийцы, которое ни с чем невозможно было спутать, в особенности, головорезам, что собрались здесь. Которые даже не стеснялись обсуждать, как будут разделывать её на ужин, стоя чуть поодаль от её бочки.  — Каннибализм это или всё же морепродукт? — Задумчиво рассуждал Джеки, с опаской глядя на сирену. Он побаивался её, и вполне очевидно, почему: в прошлый раз он здорово отхватил от Кристины за то, что поддался чарующему голосу. А ещё, Джеки был единственным, кто был против такого зверского финала для морской твари. Джеки в душе был самым добрым малым в этой шайке. Жак-Люмьер окинул его мечтательным взглядом, но поспешил утопить свой взор в кубке вина.  — Какой мужьчина… — Вздохнул он себе под нос и поймал ободряющий взгляд Аделаиды. Пришлось развести руки в стороны, мол, от правды не уйдёшь. Адель была не то, чтобы не согласна с Жаком-Люмьером, потому что точно знала, что от Джеки в какой-то момент каждый был без ума.  — Зависит от того, какую половину мы будем готовить… — Философски изрёк Себастьян без капли сочувствия к еще трепыхающейся жертве в бочке и окинул её беспристрастным взглядом.  — Если бы мы знали тебя первый день, это выглядело бы пугающе. — Заметила Кристина не без иронии, вальяжно устроившись на соседней бочке и закинув ногу в сексуально обтянутой коже пиратского костюма на соседнюю бочку. Себастьян иронии не понял: выгнул бровь, взглядом прошёлся по знакомым в надежде понять этот подкол. Крис сжалилась: — Ты иногда жутковат, когда говоришь что-то с этим своим хладнокровным видом.  — У меня нет сердца. — Решил отшутиться капитан «Пошлой Молли», но чтобы тягаться в язвительности с Крис ему, конечно, стоило потренироваться.  — Это бросается в глаза. Снова непонимание во взгляде. Кристина ударила себя ладонью по лбу и, соскочив с бочки, сочувственно и по-дружески обняла капитана.  — Это шутка. Просто шутка. — Отстранившись, она мягко улыбнулась и хлопнула его по плечу. — Твой эмоциональный диапазон уступает только удаву. Себастьян улыбнулся и вроде даже хохотнул, но перевёл тему к той, что стояла на повестке дня:   — Итак, господа, что мы будем готовить из хвоста сирены? Вариант первый: уха. Ещё идеи? Идей оказалось предостаточно. В каждой кухне мира оказалось минимум по одному интересному рецепту приготовления рыбы: каждый из пиратских капитанов предлагал что-то своё, но все единогласно пришли к мнению, что в этот раз, именно с этой «рыбой» им нужно было особенное блюдо. Кай Китобой хранил в себе много тайн и… талантов. И хотя почти у каждого на корабле имелся кок, Кай удивил всех знаниями в области кулинарии («кувлинарии», как говорил Бобби несмотря на попытки Аделаиды его переучить), когда предложил самый оригинальный рецепт по приготовлению мяса сирены.  — В скандинавских странах есть один блюдо, который вы точно никогда не пробовать! — Воскликнул он довольно дерзко, стукнув гарпуном по полу. — «Sildesalat», но по-вашему «селёдка под шубой».  — Сельодка под шубьой? — Вскинул брови Жак-Люмьер и даже отвлёкся от бокала. — Под какой ещё шубьой? Предлагаешь ощипать этого льемура? — Пошутил француз, за что поймал гневный взгляд голубоглазого потомка викингов и возмущённый взгляд Аделаиды.  — Нет! Это есть традиционное скандинавское блюдо из селёдка, свёкла, картошка и яблок.  — Звучит дико, — заметила Аделаида, но решила, наконец, закончить этот спор. Победитель, судя по заинтересованным взглядам пиратов, был очевиден. — Но Кай победил! Это и правда необычно, а мы так давно не ели салатов… Прошу на кухню, капитан!  — Пойду напьюсь… — Резюмировал Жак, глядя в пустой золотой кубок, и спустился в погреб.  — Как много паутьины… Хороший знак. — Заметил он и прошёл вглубь погреба, стараясь не задевать паутину, хотя любой другой человек, вроде того же чистоплотного Бобби, стремился бы расчистить себе путь. Но Жак-Люмьер планировал нажраться, а не наесться, и паутина ему в этом ничуть не мешала. Как говорится: вижу цель — не вижу преград. Выудив с заставленной алкоголем полки самую старую на вид бутылку вина, Люмьер не собирался отказывать себе этим вечером ни в чём. Хотя, конечно, чем-то он уже поступился: среди этой компании не было никого, кто бы скрасил его скучное прозябание этим жарким вечером, переходящим в ночь. Так что, решив не унывать по этому досадному поводу, французский авантюрист устроился поудобнее в трюме и налил себе выпивки. Минута, две, десять — так пролетела четверть часа, а он и не заметил. Он всё разговаривал со странного вида пауком, заинтересованно выползшему на свет по кружевной паутине, как будто этот пёстрый друг мог его действительно понимать.  — Сельодка под шубой… Сирена под шубой. Будто бы мне есть дело до каких-то селёдок! — И Жак-Люмьер снова решил пожаловаться (хотя это было больше похоже на самовлюблённое пестование своего эго) на неинтересные возможности: — Знаешь, дружок, «под шубой» я лучше бы попробовал горячего чёрного парня. — И, весело хмыкнув, Жак хитро подмигнул пауку и осушил кубок до дна. Его уже немного вело, и от вечерней духоты, заползавшей в щели корабля снаружи, голову приятно кружило.  — Так это можно устроить… — Раздался из тени мужской загадочный бархатистый голос, отчего Люмьер полупьяно вздрогнул — и с любопытством начал крутить головой в поисках источника звука. Ещё более ироничный оттенок голоса спросил: — Один тут отдыхаешь?  — Я напился, или здьесь кто-то есть? — На всякий случай спросил капитан, с интересом приподнимаясь с табуретки.  — А как бы тебе хотелось? Люмьеру на мгновение стало неловко. Сквозь паутину и полумрак с ним заигрывал обладатель дивного голоса да ещё и ожидал от пирата каких-либо решений. Но Жак-Люмьер был находчивым и удачливым пиратом, чтобы растеряться перед незнакомцем. Так что он приосанился и голосом тоньше обычного проворковал:  — Хотьелось бы интересного вечера, если ты, коньечно, можешь его обеспечить. Кто бы ты ни был… — Жак-Люмьер провоцировал в ответ, всё больше заинтересовываясь своей неожиданной компанией. Паук ловко взобрался по паутине вверх, скрывшись в мраке трюма, и через мгновение, сбоку от мужчины возникла яркая фигура с полуприкрытым шляпой лицом. Жак-Люмьер с неподдельным восторгом и удивлением повернулся к гостю. Перед французом стоял статный чернокожий мужчина в фиолетовом костюме, леопардовой шляпе и такой же пятнистой шубе. На его пальцах сияли перстни и кольца, а на лице играла хитрая ухмылка. О, вечер определённо обещал быть добрым.  — Кто ты, ньезнакомец? — Спросил Жак-Люмьер, понизив голос до интригующе-мягкого тембра. А меж тем, невозмутимо долил себе ещё вина, на случай, если же это был мираж, галлюцинация, навеянная странным по содержанию вином. Почему-то это было наиболее логичное объяснение этой чертовщине. И Жаку-Люмьеру всё это было по душе. Его глаза засияли здоровым блеском интриги, а спина сама собой чуть выгнулась в пояснице.   — Ананси, — откликнулся незнакомец, разрушив одну из стен его ареола таинственности. Снял шляпу и театрально салютовал ей златоволосому аристократу. — К вашим услугам.  — «Нет сказки без Ананси», — весело ухмыльнулся Люмьер, и с грацией кошки стал уверенно надвигаться на древнего бога-трикстера. Эту фразу говорили ашанти, рассказывая о своём фольклоре, и, конечно, француз-интеллектуал знал эти легенды. Ананси в ответ улыбнулся. — И какую же сказку ты расскажешь месье Жаку-Люмьеру? — Пират склонил голову, лукаво посмотрев на бога снизу вверх (отметить стоило тот факт, что любой человек на фоне Ананси и прочих богов был ниже), и тот оценил эту новую очаровательную провокацию.  — О, так ты знаешь меня… И, наверное, знаешь, что моя главная ценность — «весело». А всё остальное не так уж и важно. С тех пор, как я тут поселился по убеждению Аделаиды, никто за это время так и не посетил скучающего Ананси… И вот ты здесь, и ты готов развлекаться, так что я подарю тебе одно желание бесплатно. За храбрость и красивую победу над сиренами, — очередная ухмылка бога вызвала волну мурашек на спине француза. Он снова опешил, но быстро собрался с мыслями. Хищно скользнул взглядом по внешнему виду Ананси, отметив красоту, привлекательность и, безусловно, безупречный костюм трикстера. Жаку-Люмьеру было плевать: мальчики-девочки… какая разница, ведь он за любую красоту. Ананси превосходил любые ожидания. И даже переплюнул бы Джеки. У Люмьера возникло сразу несколько желаний весьма грязного характера, но он помнил об их негласной игре. Чтобы было весело, нужно выдержать накал страстей. Жак-Люмьер никуда не спешил, но точно знал одно: мистер Нанси будет его, или Жак-Люмьер будет под ним. Как пойдёт.  — Выпьешь со мной? — Предложил Жак-Люмьер, не спеша пользоваться предоставленным желанием. Ананси, к его удивлению, согласился. Оказывается, боги тоже выпивают, и он отчего-то не церемонился: принял бутылку из чужих тонких пальцев, обтянутых мягкой перчаткой, и почти что до конца осушил её. Капля вина стекла с кончика губ и пробежала по подбородку, но не успела запачкать роскошный костюм: Жак-Люмьер бесцеремонно, по-французски самоуверенно подался вперёд, перехватил эту каплю ловким языком и жарко поцеловал Ананси в пошловато приоткрытые губы. И тогда бог поразил его ещё больше: не ответил на поцелуй, но, ещё чуть приоткрыв губы, залил немного вина в чужой рот. С опытностью искушённого сердцееда Жак не потерял ни одной капли.  — И это все твои фокусы? — Якобы скептически уколол Жак, изогнув бровь. Ананси было скучно. Он наблюдал за битвами и сражениями, за чьим-то сексом в каютах, за драками и прочими бытовыми сценами изо дня в день за это плавание. Восемь глаз с любопытством наблюдали за тем, как на корабле то появлялись, то уходили новые лица, которые вскоре уже стали знакомыми. Никто из них даже не догадывался, что в их команде бог Ананси, но никто и не был ему интересен. Кроме этого странного, женоподобного пирата, который и впрямь отличался проворством, смекалкой и отвагой, каким его описывали друг другу пираты. Для Жака-Люмьера ценностями пиратской жизни были всего три вещи: вино, женщины (по его тактичным объяснениям) и веселье. Единственный, кого нажива интересовала гораздо меньше, чем развлечения. Ананси даже перебирался к нему на корабль, чтобы понаблюдать — и не разочаровался в ожиданиях.  — Tu as quelque chose de prévu ce soir? * — Спросил Ананси по-французски, наклонившись к уху пирата. Его горячее дыхание задело тонкую бледную кожу, и Жак-Люмьер, по правде говоря, сдерживался из последних сил.  — Toi et Moi… Je suis à toi. — Категорично заявил Жак томным голосом, обняв Ананси за талию. Тот расслабленно подался на встречу, и француз совершенно не заметил, как его пальцы по-паучьи ловко пробежались по ягодицам, спине и шее, заползли в волосы, сбросили шляпу с пером. Жак-Люмьер сгорал. Сгорал от желания, нетерпения и восхищения таким привлекательным мистером Нанси, желал большего, распалённый выпитой бутылкой вина и ещё парочкой таких кубков за вечер. В своих фантазиях он уже заплыл слишком далеко, и эти картинки заводили его даже больше в воображении, чем на практике. В демонических глазах Ананси плясали демоны и играли блики соблазна, его тёмная смуглая кожа была на ощупь такой гладкой и немного бархатной, точно божественной, и эти демоны, что плескались на дне его зрачков, сражали Жака наповал: он не мог сопротивляться, он хотел попробовать большего, он хотел соблазнить или быть соблазнённым богом-трикстером, и совершенно точно он не собирался останавливаться. Однако игра была интересной. Ананси умело флиртовал, бросая двойственные фразы, и они будили в Люмьере инстинкты от низменных до охотничьего. Их губы сомкнулись в жарком поцелуе, снеся все границы, включая границы их миров — они на Краю света, где это кажется и может быть возможным, — и Жак-Люмьер целуется красиво, пошло и влажно, а Ананси раздевает его и себя торопливо и даже незаметно, не осязаемо, опускается на колени, скользя по его телу как по паутинке, задевая чувствительные точки, разбросанные по всему телу Жака-Люмьера.  — Je te veux**. — Жарко выдохнул пират, прижавшись ближе. Дыхание стало сбивчивым и неровным, а голова кружилась от алкоголя. Но у него всегда и без вопросов вставал член, даже у в стельку пьяного. Ничто на свете не могло остановить Жака-Люмьера перед удовольствием.  — Ты красивый, — заявил Ананси как бы между делом, вызвав у Жака-Люмьера короткий смешок и румянец на щеках. Он развёл руками, соглашаясь, и эта дерзкая самовлюблённость Ананси очень понравилась. Он несколько раз коротко поцеловал француза в живот, чтобы тонкой ниточкой слюны опуститься ниже и оплести языком форму его члена. Медленно, тягуче, эстетически приятно — Жак не любил торопиться и любил растягивать удовольствие, а Ананси нравилось испытывать людей. Всякими способами. И подобным — тоже. Он с улыбкой отстранился, когда Жак-Люмьер пьяно пошатнулся. Тот сделал вид, что ни за что не упадёт без опоры, но стоять на ногах в таком состоянии хотелось меньше всего. Ананси мог слегка читать мысли, когда они были открыты. Люмьер вообще ничего не скрывал. И его излишнюю болтливость Ананси заткнул одним доступным способом — страстным поцелуем, забирающим всё пространство и инициативу. Пьяный капитан был игривым и непоседливым, не способным концентрировать внимание на себе. А рядом с Ананси, безумно красивым, поджарым, восхитительно темнокожим, хотелось всего и сразу. Руки бога изловчились до приятных ласк, когда как влажные, пухлые губы Жака-Люмьера скользили по скулам, шее, торсу, задерживались на сосках с пьяными глухими стонами, и его вело, вело так сильно, что единственное, чего хотелось горячему телу — это раствориться в чужеземном боге, втянуть разом весь запах ладного тела и касаться везде, где только было возможным. Ананси такой высокий, что даже довольно рослому Люмьеру, пришлось встать на мыски, чтобы вновь поцеловаться. Почувствовать пахом жар чужого тела и не менее твёрдое возбуждение бога, чем своё собственное. Мягко простонал ему в губы. Эти мускулы под аристократическими пальцами… Этот испепеляющий и вместе с тем смеющийся взгляд… Ананси провёл языком по линии от уха до плеча, грубо сжал пальцы на острых бёдрах, и предвкушение подкосило французу ноги. Он едва не запутался в своих спущенных галифе, и мистер Нанси всё понял: с новой усмешкой в пьяную ухмылку Жака-Люмьера он подхватил его за бёдра и легко приподнял, усадив на себя удобнее. В пару шагов по изученному вдоль и поперёк трюму со всеми его входами-выходами, он завалил пирата на самую крупную бочку, хищно навис сверху. Ненасытные губы не целовали, а пожирали друг друга, тела переплетались, как узор очередной паутины. Ногти Жака-Люмьера впились в его плечи, но не оставляли на коже совершенно никаких следов, хотя реакции Ананси говорили об обратном. Люмьер в нетерпении потёрся ягодицами о его пах, но сказать ничего не успел: широкая ладонь Ананси накрыла его губы, и несколько пальцев проскользнуло в рот, а затем опустилась ниже. Накрыла член, властно схватила у основания. И ощущения с обеих сторон накрыли Жака с такой силой, какой не испытывал никогда прежде: Ананси был везде и сразу, срывая пошлые стоны с губ французского корсара, и Жак растворялся в нём, растекаясь как мороженое на солнцепёке, не понимал где он, что с ним и почему так хорошо. Так хорошо, так ярко, так эффектно, как только бывает под градусами, и так же долго по ощущениям, что не понятно, сколько это длилось на самом деле. По ощущениям — целую вечность. По интенсивности — бесконечность. Они трахались как две кошки, быстро и рвано, громко и бесстыдно; на бочках и около них, лицом и спиной, хватаясь за волосы и царапая плечи. Жак-Люмьер только казался эстетом, но секс предпочитал грязный и громкий, хотя и по-своему красивый (с Люмьером не могло быть иначе). Он тяжело дышал, несколько мгновений пытаясь вернуть себе фокусировку внимания. Ананси гладил его плечи и выдыхал дым от папиросы, невесть откуда взявшуюся, вплетая его в узоры своей паутины. Он подтянул за пепельные нити новую бутылку вина, сделал крепкий глоток, и налил в золотой кубок Жака-Люмьера его порцию — и сам же напоил. Они сидели на полу, на шубе Нанси, которая ему, в принципе, не была особо и нужна. Люмьер восторженно и сипло что-то бормотал, перекатывая под пальцами чёрные вены Ананси, и всё приходил в себя. Ощущение похмелья так въелось в его мозг, что спасительный кубок оказался не лишним, а жизненно необходимым. Жак вернулся в своё привычное состояние бодрствования и игривости, осмотрел трюм и пришёл в лёгкий шок: всё кверху дном, перевёрнуто и разбросано, где-то сломано или треснуто. В этом своя прелесть пьяного секса: он больше походит на войну, чем на красивое зрелищное слияние тел, и это то, что нравится пирату и что заводит бывшего аристократа. Над трюмом раздаются громкие шаги и звучат весёлые голоса — это значит, ужин на подходе, и им надо выметаться отсюда, покуда не заметили. Жак-Люмьер справился с внутречерепной качкой, манерно рассмеялся и принял одежду из рук Ананси, уже одетого в леопардовую шляпу (и только лишь в неё). Он помог одеться французу очень быстро, и Люмьер бы только через полчаса справился бы со всеми пуговицами и завязками своего камзола, если бы не паучья ловкость трикстера.  — Что же… Это было восхититьельно, мой друг. И я, честно сказать, хотьел бы повторить это в другой раз, если ты не будешь против. — Деликатно, с присущей ему галантностью, протянул Жак-Люмьер, устраивая на голове любимую шляпу с перьями.  — Если выживем, mon chéri, не выметай паутину из трюма. — Загадочно улыбнулся Ананси, отошёл в тень и исчез в тёмном углу трюма так же незаметно, как и появился недавно. Жак-Люмьер задумчиво и мечтательно прикусил губу, стоя посреди трюма с кубком в одной руке и с бутылкой (даже не заметил, как ему её вручили) в другой, погрузившись в приятные мечтания о будущей встрече. И о том, какой дар принести богу в следующий раз. Наверняка это будет новая шляпа. Да-да. Эта слишком дурацкая.  — Подумал обладатель не менее дурацкой шляпы. — Тихо окликнул голос из темноты, и Жак-Люмьер возмущённо фыркнул, развернувшись на каблуках высоких сапог в его сторону. Но его встретила тишина, а затем распахнувшаяся дверь. В проходе возникла фигура Аделаиды, спустившейся за вином и ромом, и Жак-Люмьер, поймав её недоумевающий, а затем довольный взгляд, артистично проследовал наверх, демонстрируя бутылку.  — А я как раз спускался за вином. Пойдьём, красавица, пробовать эту противную селёдку. Аделаида хихикнула в кулак, оглядевшись по сторонам. Подмигнула в темноту. «Даже знать не хочу, что за ураган здесь прошёлся» — подумала она и закрыла за собой дверь. Выжившая сирена послужила отличным ужином для пиратской компании на Краю света, и только Жак-Люмьер всё ещё считал, что ничего лучше «под шубой», чем большой чёрный парень, он уже не попробует.