Тени и свет

      Она идет.       Не слух, не зрение — но знание, как толчок в грудь. Идет. Ведьма Теней открыла глаза. Дрогнула книга в руке — как крылья бабочки.       Она все ближе. Не в пространстве, во времени.       Всколыхнулась и опала прозрачная штора, переливаясь всеми цветами. Ведьма Теней прикрыла веки.       Усталое, слабое уже сердце забилось, как молот, наполняя дурнотой виски. Нельзя показать страх. Глубокий вздох — поднялась и опала грудь, тяжело раздулись ребра — до тесноты в легких.       Свет сужается до одной светящейся точки — Ведьма Теней отдает ей весь беспокойный холод, что плещется внутри. Сомнительно, что собранность спасет ее — но нельзя сдаваться без боя. Волосы скользнули по плечам — вверх, словно в них запутался ветер. Подзабытое ощущение легкости. Чужая сила, обжигая, потекла по венам. Точка запульсировала в такт крови. Она здесь.       Ее поступь спокойна.       Взлетели веки. Ведунья Света… Годы мало коснулись ее — разве что морщины собрались в уголках зауженных глаз, а мощь, сокрытая в ее теле, стала насыщеннее, почти осязаемой. Зеленые глаза светятся, как и прежде, взгляд ее непроницаем — для других, но Ведьма им не чета.       В глубине этих яснейших глаз — жажда, что так долго томила Ведьму Теней. Она помнит ее — помнит себя прежнюю.       — Зачем ты пришла? — Голос не дрогнул, но сжалось внутри то, что зовется душой. — Я измучена и без тебя.       Ведунья прищурилась, склоняя голову набок — сместились чернильные пряди.       — Я нужна тебе. — Ее лицо наполовину закрыто, но Ведьма почти видит, как ее тонкие губы сложились в едва заметную улыбку, обнажая еще больше клыки. Их общий позор. Она запомнила это выражение — из зеркала.       — Нет!       Волшебницы Мистакора не должны скалиться, как дикие звери, как хищницы. Они должны быть величавы, целомудренны и скромны.       Ведунья ступила ближе — соблюдая все три условия. Ее рука взлетела — взмах — и плотная ткань опала на пол, обнажая лицо. Внутри Ведьмы Теней — каменный спазм. Победная улыбка заиграла в не изуродованных чертах. Скромности больше нет. Книга вырвана из рук — и спикировала на стол.       — Нас поймают. — Ведьма изогнула бровь. Это увидит в прорезях маски любой, но Ведунья заметит и более тонкое — тончайшее кружево мысли. Малейшие изменения в чертах, что давным давно отвыкли выражать чувства. Все, кроме глаз.       — Нет. — Она неспешно покачала головой. — Нас никто не поймает.       И простерла руку.       Ведьма выгнулась, но сдержала крик — когда первый поток силы вонзился в позвоночник, пробежал вверх, как всполох электричества. В дыхание закрались хрипы — единственный звук в тишине, что упала, как колокол, отрезая мир.       — Не сопротивляйся. Я не хочу причинять нам боль. — Ведунья сочувственно склонила голову.       Потянулась к маске — но, не коснувшись, сжала пальцы и отстранилась. Ведьма Теней зажмурилась, продавливая подлокотники ногтями. Шрамы горят, как свежие раны — хотя никогда ими не были — кожу словно рассекают ножом.       Ведунья Света не приходит без причины. Она мертва. И в то же время живее, чем Ведьма когда-либо была.              Жест будто чужой — дернуться, поднять руку. Отделить маску от грубых рубцов. Ведунья Света подала руку вновь — и вечно холодные пальцы соединились с ее теплом. Ведьма поднялась, принимая свою судьбу. Их судьбу — одну на двоих.       — Ты всегда встаешь у меня на пути. — Бесстрастно, лицо немое — как сама маска. — Я напоминаю, кто мы. — Губы растянулись в мягкой усмешке.       Ведьма взяла ее за подбородок — и поцеловала эту усмешку, клыки стукнулись об клыки. Ведунья предостерегающе сжала ее плечи — не теперь. Жестокости быть не должно.       Ведьма с радостью вонзила бы зубы в ее шею — но дает ей нежно гладить щеки. Вести кончиками пальцев по кайме прожилок — как мрамор в камне — что ничего не чувствуют. Лоб прижат ко лбу. Ведьму лихорадит, словно внутри изгибается язык ядовитого пламени. Чем ближе Ведунья, тем страшнее он жалит.       Но сила прокатилась вновь — и пришлось стиснуть зубы — стон рвется от диафрагмы или глубже. Яд просачивается сквозь кожу, обжигая, как жидкое олово. Капает тьмой на пол — и исчезает.       — Но ты не исчезнешь. — Как заклинание.       Ведунья чертит невидимые линии, и тело наливается обманной легкостью. Сначала пятки оторвались от земли, за ними и пальцы ног.       Если бы не она — осталась бы лишь тьма. Ее свет проникает до самых черных уголков сердца, очищает сосуды, укрепляет дыхание, что сейчас занялось.       Удушье. Грязь.       Свет.       Толчки этой ясности, чистоты — уже не пронзают нестерпимой болью. Теперь они волны теплого океана, и затекают — медовым жаром. Судорожный вздох. С губ сорвался стон — совсем другой, нежели до этого.       — Довольно! — И Ведунья послушно опускает ее на пол.       Ноги не держат — Ведьма упала в кресло, как кукла.       — Ты… — на выдохе, — это лишнее.       В изломе черных бровей — почти вина.       И Ведьма почти зарычала — притягивая ее за шелк платья — но вскоре ладони скользнули под тканью бережно, словно Ведунья рассыплется на песчинки. Она не рассыплется — утечет, как туман.       И Ведьма должна успеть — хочет успеть во что бы то ни стало. Хотя бы на этот раз.       — Тебя не было так давно…       — Ты не звала меня.       Губы мазнули по запястью — Ведьме снова больно, но это иная боль: тонкая, почти изысканная, как игла сквозь сердце.       — Я всегда рядом. Лишь дай мне говорить.       Ни сантиметра лишней кожи не обнажилось. Достаточно того, что открыто лицо, и можно смотреть в упор — самое запретное, что может быть. Лучшее, что случалось.       Клык протыкает кожу — когда Ведьма прикусывает губы.       Когда-то она приходила к Ведунье — и сеяла тьму. И что случилось — лишь жатва Целомудрие оставляет их. Но величие — гордыня принадлежит им по праву.       Ничего этого, конечно, нет.       Ведьма Теней открыла глаза — уже по-настоящему — совершенно одна. Но решение зреет, как незаконный плод. Ярость вспыхнула — кулак едва не сломал подлокотник. Но выбор уже соткан во чреве — и будет рожден этой ночью.       Переждав головокружение, она подняла книгу со стола.