Буду рядом до заката

      От холодного ветра по спине бежали мурашки, да и кончики пальцев мелко-мелко подрагивали. Хотя…этому могла быть и иная причина (о ней не хотелось даже думать). Приходилось зябко кутаться в одеяло, тяжело пахнущее пылью, и забавно ежиться. И все же закрывать окно Гектор не разрешал. Он сидел на краю кровати, подобрав ноги, и, закрыв глаза, вдыхал полной грудью свежий морозный воздух. Рана, еле-еле заживающая, все еще болела, особенно теперь, перевязанная пару минут назад, и ежесекундно напоминала о деле, которое нужно было начать немедленно. Он и так потратил впустую слишком много времени. Нет, даже не впустую, а во вред: Лиссии, друзьям, даже самому себе, хотя это уже точно неважно. И Гектор рвался немедленно собирать вещи и отдавать распоряжения, но Ринглин был непреклонен. Именно он приказал, чтобы магистру подготовили теплую ванную, постелили чистые простыни и отыскали подходящую одежду. Прислуга, те немногие люди, которые отличались покорностью и потому остались не только живы, но и на свободе, привыкла не задавать вопросов и вообще выполнять приказы механически, ни о чем не задумываясь. Гектор еще пытался сопротивляться, когда Ринглин помогал ему снять одежду, пропахшую гарью и сыростью, когда разматывал прилипшие к телу бинты с разводами крови, и почти успокоился, когда он несильно толкнул его в плечо по направлению к ванне и, развернувшись, скрылся в спальне, где суетились сонные горничные.              Конечно, рана хоть и затянулась, но все равно закровоточила опять, когда Гектор неудачно провел по влажной от воды корке полотенцем. С минуту он смотрел на разводы на белой ткани удивлённо и чуть напугано, будто не понимал и даже не догадывался, что это и откуда. Ведь так просто нельзя пораниться случайно, так где же… Часть сознания словно покинула его вместе с духом брата. Гектор с трудом натянул узкие черные бриджи, подготовленные слугами, и накинул на плечи полотенце, стараясь не тревожить рану вновь.Когда же он вернулся в спальню, Ринглин сидел у кровати и выковыривал грязь из-под ногтей. Он выглядел напряжено, как если бы прямо сейчас ждал начала какой-то битвы. Каждый жест казался отточенным, но лишенным всякого осмысления.              — Спасибо, — осипшим голосом произнес Гектор, забираясь на кровать. Ринглин лишь усмехнулся в ответ и взял в руки заготовленные заранее бинты для перевязки.       — Не за что, милорд. Я сделал лишь то, что было необходимо, — он говорил задумчиво и отрешенно, погруженный в свое дело. И Гектор снова не сдержал улыбки. Может, все-таки Ринглин был не просто безыдейным головорезом? И если так, то у них еще больше шансов… Надо только успеть. Надо только все сделать вовремя! По-другому совсем нельзя.       — Мы должны торопиться, Ринглин. Один час промедления и… — Гектор дернулся, потому что в этот момент бинты слишком сильно сдавили ему грудь.       — Я знаю. Но если вы будете падать от усталости, это не поможет. Ложитесь спать, а я в это время начну все необходимые приготовления.       Этому противостоять Гектор уже не смог. Ровно как не смог и лечь спать, после того как Ринглин закончил перевязку. Он так и остался сидеть, только закутался в одеяло и склонил голову к плечу. Хотя, скорее уронил, словно даже ее держать стало слишком тяжело. Ринглин оставался рядом. Он вообще отказывался уходить, не дождавшись, пока господин уснет. Хотя тот торопил, бормотал что-то недовольно, но делал это слишком лениво и вяло — на большее не хватало сил. А потом Гектор сдался, стих и только смотрел в окно, будто надеясь, что увидит какой-то знак, выведенный среди бесконечного снежного пейзажа. Но там ничего не менялось. Холмы и горы, белый свет, игнорирующий абсолютно черное небо, звезды, хаотично рассыпанные на нем, и месяц, похожий на идеально выточенный рыболовный крюк.              Гектор вздохнул, спрятал нос в одеяло и снова почувствовал слезы на щеках. Он думал о том, в какой момент его жизнь превратилась во все это, и вспоминал отца. Он вспоминал его широкую улыбку и строгость в голосе, когда он ругал опять всю ночь просидевшего над книгами сына. Когда это было? Пару лет назад, а будто…целую вечность. И что бы старый барон сказал теперь? Снова винил бы во всем Дрю?              — Нет, пап, теперь это я. От и до — моя вина, — пробормотал он вслух. По странной привычке.              Ринглин, все так же сидящий чуть поодаль, вздрогнул, вырываясь из собственных мыслей.              — Вы что-то сказали, милорд? — переспросил он.       — Нет. Нет, прости, Ринглин, — Гектор обернулся и медленно покачал головой. Все ещё влажные волосы забавно торчали во все стороны, и он принялся осторожно приглаживать их ладонью, почему-то немного смущаясь. Ему казалось, что никогда ещё за все это время он не был так слаб перед лицом своих наемников. — Ты знаешь, так странно впервые за месяцы разрешить себе думать и говорить абсолютно свободно, зная, что он не услышит и не начнет насмехаться.              — Насколько же это невыносимо, — Ринглин нахмурился. — Как вы это терпели?       — Терпел? — Гектор горько усмехнулся. — Мне казалось, что это единственный недостаток моего положения.              Он приподнял руку, неохотно высвобождая ее из-под одеяла, и вытер слезы. Всё-таки снова плакать было совсем лишним. Да и не о чем теперь. Все ведь будет хорошо. Все обязательно будет хорошо.              Лицо Ринглина, однако, стало ещё более серьезным. Гектору становилось даже не по себе под его тяжёлым взглядом. Он стыдливо прижал подбородок к груди, зажмурился, но отказать себе в желании вдыхать воздух до боли в лёгких не мог. Наверное, из-за этого кровь и продолжала пачкать свежую перевязку.              — Милорд, могу я спросить? — снова заговорил Ринглин. Он приблизился, стоял теперь почти напротив, и Гектор невольно подумал, что из этой позиции так просто броситься вперёд и начать душить. Хотя…свернуть шею будет быстрее, а в его случае ещё и нетрудно.              — Конечно. Что-то случилось?       Ринглин помотал головой.       — Я хотел спросить, как это. Он ведь теперь нас совсем не слышит, да? — он убедился, что господин кивнул и что он все по-прежнему спокоен, а не кусает губы в ужасе от воспоминаний, и продолжил: — Каково это, пытаться прятать все мысли? И…снова возвращаться к ним теперь?              Гектор смотрел на него несколько секунд, недоумевая. Он будто совсем не разобрал слов, забавно сводил брови и пальцами правой руки тер нос. Ветер за стенами замка завыл протяжно. Как какой-то оживший мертвец. Если бы он только знал, помнил, что такое «свои мысли». Отвыкнуть было гораздо проще. Он запретил себе анализировать все свои чувства и мысли, только Бетвин была печальным упущением, запретил даже хотеть что-либо. Думать только о цели, самом Винсенте и магии — иначе иного. Никаких допущений. Иногда, конечно, приходилось отрываться, вспоминать Дрю, строить планы, стараясь не срываться в наивное «а что если», но редко и неохотно. И Гектор не чувствовал, что что-то сильно изменилось. Он просто уже…не мог. Это снова была только его голова, но было слишком поздно. Страшнее всего было разучиться думать и чувствовать, но произошло именно это.              — Никак, Ринглин, — горько пробормотал Гектор, отводя взгляд. — Я не могу «вернуться к ним теперь», как ты говоришь. Просто не помню, как это. Я понимаю, что теперь имею право это делать, пытаюсь, но…ничего дельного не получается. Только всякие глупости.              Ринглин изумленно распахнул глаза, словно думал, что господин всего лишь пошутил. Если бы! Гектор, глядя на его удивление, почувствовал тяжесть, вновь разрастающуюся в груди. И, пожалуй, это он не мог запретить себе чувствовать, не мог просто по собственному желанию избавить от удушающей слабости. Стоили ли все страдания того, чтобы превратиться в безвольную куклу, теперь лишенную не только личности, но и повелителя?              Оставалось только плакать, скорбеть по самому себе. И Винсента не нужно было, чтобы Гектор все равно в голове слышал это издевательское «как же ты жалок». Он закрывал лицо дрожащими руками, но сдержаться все равно не мог. И еще взгляд Ринглина, который будто изучал его, вникая в мельчайшие детали. Что ж, конечно, он имел все права на осуждение и смех.              Вместо этого Ринглин только покачал головой и присел рядом с господином, осторожно обхватывая его за плечи.              — Ничего страшного, милорд. Вы придете в себя, пусть и не сразу, конечно. И для начала необходимо отдохнуть.       Гектор всхлипнул. Он подумал, что может просто прижаться к груди наемника и позволить себе чуть-чуть расслабиться в его руках. Это так напоминало детство, когда он прятался от всех напастей в крепких объятиях отца и в тот же миг все теряло значение. Мир снова казался светлым. Как можно чего-то бояться, если есть кто-то, всегда способный защитить и утешить? А Ринглина можно было считать даже надежнее барона. Особенно сейчас. И Гектор сдался.              От Ринглина пахло потом, сталью, а еще почему-то морской водой. Гектор подумал о Веге, тяжелым безвольным грузом падающем за борт «Мальстрема». Он вздрогнул, прижался крепче, глаза зажмуривая почти до боли. Ему так хотелось, чтобы ничего этого не происходило. Вообще ничего.              Гретхен! Если бы ты тогда не сбежала. Если бы Дрю не убил шамана, если бы… А впрочем, он сам виноват в каждом своем несчастье, и нет смысла искать причину в ком-то другом. Это он, Гектор, был недостаточно внимателен, это его неосторожным жестом была нарушена черта бримстоуна, это его рука вонзила клинок в плоть Винсента. Череда только его глупых ошибок, приведших к смертям и страданиям.              — Прости меня, Ринглин. Это я вас сюда привел, я… — Гектор закусил губу и прижался крепче, носом зарываясь в грязную истрепанную рубашку.       — Успокойтесь, милорд. Значит, такова была воля Бренна. И в ваших силах все исправить, — Ринглин похлопал господина по спине и на секунду отстранился, чтобы отвести волосы с его заплаканного лица. — В конце концов, иначе мы бы с вами не познакомились. Это было бы печально.       — Ты правда так думаешь? — Гектор даже фыркнул.              «Мы бы с вами не познакомились». Гектор невольно вспомнил, как боялся Ринглина, как ждал, что тот вот-вот всадит нож ему в спину, а что теперь? Теперь он лежит у него на груди, растирает слезы по щекам и ни за что не хочет отпускать. Как сказка какая-то… Если бы не обстоятельства. Слишком страшно все было как-то, но, впрочем, в одном Ринглин был прав: хорошо, что они встретились.              Гектор несмело улыбнулся. Он смотрел в глаза, кажущиеся сейчас такими добрыми и светлыми, и совершенно не понимал, почему чувствует себя так странно. Все это, видимо, тоже придется изучать заново.              Теплые грубые пальцы Ринглина снова коснулись щеки, чуть погладили кожу, большой очертил линию выступающих скул. Это было, наверно, неправильно. Это не то, что должно происходить. И у них слишком много дел. Но Гектор понимал, что не уснет этой ночью, если хотя бы не попытается облечь в неуклюжие фразы все то, что начинало просыпаться в нем от долгого сна.              И когда Ринглин наклонился, осторожным поцелуем касаясь искусанных губ, это понимание только углубилось. Гектор мучительно краснел, но честно пытался отвечать, пусть неумело и скованно, но с таким отчаянием, будто больше в жизни им было не суждено даже увидеться. От этой мысли, непрошенной, холодной, как ночь, окружающая замок, на секунду помутнело в глазах. Прежде, чем все мысли ушли окончательно.              Наверно, годы и даже месяцы спустя Гектор бы не смог ответить, почему тогда открылся этому человеку, почему между прерывистыми поцелуями шептал какие-то наивные глупости и улыбался в ответ на чуть печальные шутки, произносимые едва различимым шепотом. Ему просто было…хорошо. Через обжигающий лед и одиночество он вдруг упал в теплые объятия, будто Ринглин протянул руку и осторожно сжал в ладони, как птенца, слабо бьющееся сердце. И это решило все. Гектор за мгновение этой теплоты продал бы остатки души, не задумавшись ни на секунду. Он бы все повторил: объятия, касания губ, ладони на горящих от боли ребрах…              Любил ли Гектор Ринглина? Вряд ли в тот момент он сам знал ответ на этот вопрос, слишком другого искала душа, зажатая в тиски Айсгардена. Ринглин был нежен и заботлив, и этого было вполне достаточно. А влюбиться можно было и позже.              Наверно, они могли сидеть так до самого рассвета, даря неспешные поцелуи и ласки. Гектор стонал, прикрывая рот ладонью, подаваясь навстречу ладони, небрежно касающейся его там, где он и не полагал, что когда-нибудь… Мысли путались совершенно. Все морали и привычки стерлись еще несколько месяцев назад, а Ринглин словно устанавливал новые. Ему Гектор не верить не мог.              Ринглин осторожно повалил господина на спину и навис сверху, не скрывая широкой улыбки, обнажающей зубы.              Гектор вспоминал ослепительную акулью улыбку Веги. Он содрогнулся — мрачный образ снова предстал перед его мысленным взором — и потянулся вверх, цепляясь за жилет Ринглина. Внезапная боль, смешанная с ужасом и стыдом, захлестнула его с головой, слепя. Спасения нет. А еще Амелия, мать Дрю… Жертвы вечно будут преследовать его во сне и наяву, и неизвестно, что хуже, Винсент или их образы. И бесконечная тьма, которая никогда не отступит. Это всегда будет его проклятием. Его концом. И даже если есть способ выжечь черноту, вплетенную не только в кожу, но и в сам рассудок, уже ничто не может искупить такой вины.              — Милорд?! Милорд, вы в порядке?              Гектор открыл глаза, с трудом фокусируя взгляд на обеспокоенном раскрасневшемся от жара лице Ринглина. Улыбнулся устало. Уронил руки на кровать и запрокинул голову. И с усталостью признал, что, пожалуй, пытаться лгать просто бессмысленно.              — Нет, Ринглин, не в порядке. И не буду. Я стал монстром, и ничто не искупит мои грехи.Ничего не говори, я… всего лишь констатирую факты. Это только мои проблемы, и даже самые верные слуги не помогут их разрешить. Не бери в голову, правда.              Ринглин склонил голову к плечу и нахмурился. А Гектор вдруг, словно протрезвев во второй раз за вечер, осознал все произошедшее и густо, как ребенок, покраснел. Он смотрел на собственное полуобнаженное тело, новые пятна крови на бинтах, стянутый непозволительно низко пояс штанов, и растрепанного Ринглина, такого смешного с этими чуть покрасневшими губами и рассеянный взглядом.              — Прости. Я все испортил, — выдавил Гектор и попытался сесть, игнорируя болезненную тяжесть во всем теле. Непривычное и почти незнакомое густое возбуждение смешалось с навалившейся тревогой, похожей на холодное пламя.       — Ничего, милорд, — Ринглин, не переставая хмуриться, устроился рядом и скрестил ноги перед собой. — Это неправда. Все, что вы сказали. Вы не монстр, по крайней мере, я так не считаю.       Гектор обернулся на него и выдавил улыбку. Ответить ему было нечего. В конце концов, этот спор изначально был бессмысленным. Гектор точно знал, что ничто не сможет его переубедить, Ринглин, скорее всего, был не менее упрям. Так что можно было ссориться хоть до лета, такого позднего в этих краях, но ничего бы не изменилось.              Гектор вздохнул и, скинув полотенце на пол, заполз под одеяло, надеясь, что это поможет спастись от ощущения неловкости. Ему все еще где-то на задворках сознания очень хотелось коснуться Ринглина, поцеловать и… почувствовать себя нужным? Но, пожалуй, они выбрали не самое подходящее время. Их судьбы вообще сплелись более, чем неправильно. Неудачливый черный маг, случайно проигравший в первой же битве с тьмой, и наемный убийца, не лишенный каких-то собственных представлений о морали. Не говоря уже о кровном происхождении обоих и том, что у общества был десяток причин осудить подобные взаимоотношения.              Уснуть с такими мыслями совершенно не представлялось возможным.              — Потом, Ринглин, — одними губами сообщил Гектор и закрыл глаза. Врать он никогда не умел. О каком «потом» может идти речи? Что будет в этом «потом»? Ведь ничего никогда не изменится, и эта проклятая война, кажется, тоже совсем не собирается кончаться.       — Потом, милорд, — кровать скрипнула. Ринглин поднялся и прошел к окну, на ходу поправляя одежду и волосы. — Главное, не вините себя, ладно? Все совершают ошибки, кто-то более серьезные, кто-то — менее. Вы свои признали и, кажется, кровью готовы платить, лишь бы возместить хотя бы часть нанесенного друзьям ущерба, и вот это уже по-настоящему важно.       Гектор в ответ лишь промычал какие-то неразборчивые благодарности. Слова все еще казались словами. Ринглин, конечно, был очень умен для наемника, а еще невероятно близок со своим господином, но сейчас не хватало и этого.              Вероятно, человека, ступившего за черту зла и добра, за границу миров, может понять только такой же глупец. Гектор надеялся, что больше таких нет. Никто в целом мире не заслужил ничего подобного. Ну, за одним ничтожным исключением.              — И еще, — вдруг продолжил Ринглин, хотя голос его звучал глухо, — теперь-то уж точно вы можете мне довериться. Все это кончится, рано или поздно. Я не только про войну, но и про…ваше состояние. Все будет в порядке. Даже если сейчас вас еще что-то тревожит, то когда Волк возьмет власть и мир придет в норму, вам точно смогут помочь.              Когда мир придет в норму… Гектор уже почти и не верил, что это возможно, что он сам доживет до этого дня. Он всегда был недостаточно силен для всего…такого. Пусть сражаются Манфред, Берган и Дрю, ему же всегда было уготовано место в тени, там, куда приходят, когда терпеть боль от ран и болезни уже невозможно. Это было честно, почти не обидно. Каждому по способностям. Так почему он полез в первые ряды, почему вообще-то захотел занять чужие роли?              Ах да, конечно…              Гектор приподнял левую руку, глядя на черную кожу с отвращением и страхом. Перед глазами на секунду потемнело, так что пришлось их закрыть и сделать несколько глубоких вдохов, чтобы снова почувствовать себя хоть немного лучше. Однако даже когда картинка перед глазами прояснилась, в груди осталась тяжелая тревога. Гектор за Ринглина, стоящего у окна, цеплялся взглядом, как за какой-то символ спасения.              Откинув одеяло, Гектор опустил босые ноги на холодный пол и задержал воздух в легких. Ему так хотелось сейчас стать немного похожим на лордов Котов. Быть бесшумным.              — Кроме того, —Ринглин заговорил вновь, так и не обернувшись, — это ваша история. Моя история в том, что я наемник. И если во мне есть хоть капля чести и достоинства и понимания, что хорошо, а что плохо, то все это я получил, убивая людей. Как бы ни было это забавно. Я уверен, вас тьма не сломила, а тоже сделала сильнее. Только прежде, чем в этом убедиться, вам надо выдохнуть и прийти в себя. Вот и все.              И Гектор выдохнул. Выдохнул где-то под ухом Ринглина, осторожно обнимая его со спины и прижимаясь всем дрожащим от холода и подступивших слез телом. Пусть он сам себе казался ничтожным и жалким, это сейчас вряд ли было важно. Время устыдиться самого себя будет потом. На это время у него будет точно.              — Спасибо, — пробормотал Гектор, чувствуя, что говорить стало совсем сложно. Ему хотелось снова позорно расплакаться.       — Не за что, милорд, — Ринглин коснулся его руки и шумно вздохнул, свободной ладонью пытаясь сильнее растрепать все еще не высохшие волосы. — Я лишь говорю то, что думаю. Раз уж вы разрешаете мне такую вольность.       Гектор горько усмехнулся и закрыл глаза. Несмотря на холод, становилось спокойнее. Ему так отчаянно хотелось верить, что Ринглин прав, что все это вот-вот кончится, и они смогут все обсудить и все успеть. В конце концов, если Волк действительно вернулся, как многие говорят, то у них есть все шансы. Дрю со всем справится. Дрю выполнит все предназначенное, конечно, может, немного по-своему, но выполнит. Лиссия снова будет свободна, а тронный зал Редмайра снова займет кабан. И Гектор совсем невольно представил себя в том огромном кресле, которое всегда занимал его отец, с верным наемником за спиной.              Гектор прижался крепче, цепляясь пальцами за Ринглина так, будто тот собирался уйти и никогда больше не возвращаться. Конечно, это было не так. Он пробыл бы здесь столько, сколько необходимо, даже если для этого пришлось бы провести пару ночей без сна. Помимо прочего, именно за это ему и платили. Эта мысль вонзалась ножом под ребра, но Гектор прекрасно понимал, что сломает всю эту хрупкую нежность, если даст себе поднять этот вопрос. Вместо этого он только позволил себе рассеяно поцеловать Ринглина где-то под ухом и устало прошептать свое «спасибо». Тот в ответ только усмехнулся.              — Вам не за что благодарить меня, милорд. Правда.       — Есть, — с усталым возмущением отозвался Гектор. — Ты, кажется, единственный, кто еще верит в меня. И я не знаю, чтобы со мной без тебя было.       — Вы преувеличиваете, — негромко отозвался Ринглин, явно не желая спорить дальше.              Любил ли Гектор Ринглина? Любил ли он единственного человека, который за всей опутавшей его тьмой еще различал последний осколок души? Любил ли он того, кто всегда был рядом, готовый помочь и поддержать? Гектор обнимал всего лишь своего слугу, но чувствовал себя так, будто на четверть часа оказался дома, где всегда было спокойно и тепло, куда всегда хотелось вернуться, несмотря на строгость отца и вечные споры с братом. И если любовь — это желание не отпускать и быть неотпущенным, то, наверное, да.              По крайней мере, сам Гектор был в этом уже почти уверен. Теперь — да. И это было вовсе не так сложно признать, как пишут в книгах. В этом было вовсе не так сложно признаться. Он просто зажмурился и сказал это где-то между двумя ударами сердца. Ринглин развернулся и покачал головой, только улыбка выдавала, что он вовсе не так строг, как хочет казаться.              — Ложитесь спать, милорд. Когда-то отец говорил мне, что в битве нет места чувствам, — проговорил он, но, видя, как быстро эти слова расстроили его господина, быстро добавил: — к счастью, наш бой не обещает быть долгим. Завтрашняя ночь будет намного тяжелее. А все остальное, все самое хорошее, будет после. И я буду рядом, обещаю вам.       Он наклонился, едва ощутимо целуя Гектора в кончик носа, и почти силой заставил его все-таки забраться под одеяло. Ринглин сидел с ним еще какое-то время, смотрел в окно, все еще открытое, и позволял господину требовательно сжимать свои пальцы. Когда же тот, наконец, уснул, он еще раз поцеловал его в лоб, закрыл ставни и вышел из комнаты, тихо притворяя за собой дверь.              А Гектору снился дом, тот самый, о котором он думал ещё совсем недавно. Резиденция отца, со всех сторон окружённая зеленью, чуть ленивые горожане и всюду снующие торговцы. А ещё детских смех, затерявшийся где-то в блестящих травах, застывший над кристально чистой речной водой. Гектор видел барона Хата и его детей, ждущих, пока слуги отвяжут лодки от причала. Почти неподвижные волны нехотя бились о деревянные днища. Мальчишки смеялись, тот, что выглядел чуть слабее и трусливее, прятал от редких брызг воды книгу в кожаном переплете. Гордый родитель только улыбался, наблюдая за детской игрой. Второй мальчик отбежал, схватил крошечный камень и запустил по воде, а потом вдруг обернулся, глядя на Гектора, и подмигнул, растягивая губы в широкой улыбке.