Алая роза, белая

Розы! Весь храм засыпан треклятыми розами. Алые розы, белые... Кай! Вот он, герой и легенда славного Города. То ли спаситель прекрасной Герды, то ли спасенный ею... Да какая разница, если все в конце концов женятся? Какая разница?! Безумные серые глаза. «Пожалуйста, оставь себе все. Шубку, шапочку, варежки, только отпусти. Мне надо идти. Там Кай.» Я вам покажу, какая разница, сытые твари, которые пришли потрогать маслянистыми глазками чужую сказку, дожевывая крендельки и стряхивая с жирных пальцев сахарную пудру! Когда мой нож гуляет возле вашего горла или почтенного бюргерского брюшка, вы смотрите на меня совсем по-другому. В моменты подобной близости в вашем взгляде сразу появляется что-то человеческое, проступает сквозь слои надменности и самодовольства... Женский крик. Почему? Отчего? Парни вроде ведут себя прилично, никого не щипают* и не зажимают в углу. Нет, не в этом дело. Там Герда и подруги невесты. Это она кричит от страха или кто-то из этих ряженых кукол? Иисус и Старые Боги, какое ужасное платье на ней! Город расщедрился и засыпал свою знаменитость – которая за героя замуж выходит, хоть и простачка, вот же повезло стерве! – кружевами и жемчужинками, как тот кренделек пудрой. Под пробирающую до костей музыку органа пляшут в голове дурацкие мысли: «Герда, милая моя, храбрая моя девочка, что они с тобой сделали? Зачем ты им это позволила, Герда?» Какая она худая и бледная. Даже тогда, без нормальной еды и ночлега, в пути на жуткий Север, она не выглядела так плохо... Орган рождает новую торжественную мелодию. Солнечные лучи прошивают витражи и ложатся кровавыми и мертвенно-синими пятнами на лицах. Почтенные горожане поворачиваются ко мне, когда я иду по красной ковровой дорожке, словно еще одна невеста. Покойная Маменька оценили бы шутку. Герда зажимает рот руками. Кай смотрит гневно, но мне плевать на гримаски его мордахи. – Милая, пойдем отсюда. Герда начинает плакать. На ее тонких запястьях синяки. Ненавижу этого холеного ублюдка! Но если я его прирежу прямо здесь, ты мне не простишь, хорошая моя девочка. Я беру тебя за руку, какая холодная у тебя лапка, счастье мое. Почему? Осень на дворе, но ведь солнце теплое, словно летом... Неважно, дома я тебя согрею. Кай кричит и идет на меня. Сабля с драгоценной рукоятью так и висит на поясе. Не научился ею махать? Не считаешь женщину противником? Ай, напрасно. Пинаю в колено, а когда сгибается – бью по загривку сложенными в замок руками. Вкладываю в удар всю дурь. И лежит герой славного города возле алтаря как пьяная скотина. Поделом. Я беру свою девочку на руки. Невест из храма надо выносить именно так. – Пора звать стражу, моя прекрасная госпожа? – говорит плечистый красавчик в короне в первом ряду. Ого, как вырос принц Клаус! Ой, нет – принцесса Альба сирота, и он теперь целый король. – Не надо, милый, – на его плечо ложится красивая рука. На каждом пальчике роскошный перстень. Ноготки цвета голубиной крови. Королева Альба прикусила сочную вишневую губу, глядя на нас. Темные глаза горят азартом и смехом, – не мешай хорошим людям становиться счастливыми. – Да, дорогая, – Король смотрит на королеву, как котяра на сливки, разве что не облизывается. Какой кошмар. Я выношу свое счастье из храма. Тащу прямо в этом жутком платье. Толпа разбегается, и никто не кидает в нас рисинками на счастье. Обойдемся, милая моя Герда. Я достану все для твоего счастья. О, а вот и карету пригнали мои парни. Прочь из этого душного города! – Что такое, счастье мое? Почему у тебя такие ноги холодные? Где твои чулочки? Моя Герда завернута в меха. Натопленный камин хрустит дровами. В Берлоге тепло, и собаки дрыхнут у огня пузом кверху. Дозорные вовремя сменились. Внизу шумят и празднуют мои люди. Только в моем логове все плохо. Моя девочка плачет и тоскует. Храбрая моя Герда не молчит, она рассказывает про своего ненаглядного Кая, а я ломаю ногти о подлокотники кресла от злости. – Он самый лучший! У него столько друзей! И он очень занят. Он бездельник, которому все наливают. Он работает личиком при бургомистре и получает немало. Но до дома почти ничего не доносит. Добытчик. Герой! Судя по рассказам, Герда занимается их хозяйством, присматривает за больной бабушкой и матерью Кая и словно не замечает его скотства. Она штопает чужую одежду и выращивает розы на продажу. Сорт назвали "Розы Кая". Их раскупают как горячие пирожки. Так моя девочка обеспечивает семью. Семью... Он все не женится на ней и не женится. Пока ее не догоняет страшное и ожидаемое. Моя тонкая хрупкая девочка Герда в тягости. – Ну и ладно. У нас будет малыш или малышка. С твоими глазами, чудо мое. Герда отворачивается от меня. Пускай так. Не любит, но и не запрещает мне заботиться о ней. Жуткие следы побоев – так Кай выразил неодобрение по поводу своей сломанной жизни и загубленной молодости – зажили. Она спит на мягкой перине и питается вкусным. Она каждый день гуляет по саду. Двое моих мальчиков бесшумно сопровождают ее во время этих прогулок. Все понимают, что сделает с ними Атаманша, если что-то случится с ее сокровищем. У Герды растет животик. Мне везет в делах и в картах, как никогда раньше. Я смеюсь. Мои мальчики стараются слиться с тенями Берлоги. Хочется напиться, но я знаю себя. Я знаю, куда я пойду и что я буду делать. Герда мне этого не простит никогда. И я себе не прощу, что своими руками разрушила все. Я сижу возле кровати и разминаю маленькие холодные стопы. Сколько же дорог она исходила этими ногами. Храбрая моя, чудесная моя девочка. Взять теплый вязаный носок, выдохнуть туда два раза и быстро надеть на ногу. Потом второй. Несколько минут будет тепло, а потом и ноги согреются. Так Матушка делали**, когда я мелкая мерзла. Если верить мерзким мужикам в черных платьях, то за любые грехи приходит расплата. Пришла и за мои? Весна в разгаре. Она носит почти семь месяцев. Расцвели ландыши. Я каждое утро рву новые и приношу букеты к ее постели. Она вежливо благодарит меня и даже не притрагивается к ним. Она вообще ужасно вежливая девушка. Эта вежливость словно доспехи, собранные из самого прочного льда. В запущенном, но красивом саду ее интересуют только засыхающие розы. Алые, белые... Срубить бы эти кусты, но разве можно расстраивать любимую женщину? Мы прогуливаемся по моей Берлоге, брошенному после старой войны и снова обжитому Маменькой и ее молодцами, замку. Она вспоминает нашу первую встречу и свое сумасшедшее приключение. На ее лицо возвращаются краски. – Ой! Это же твой зверинец. Пустой совсем. Да, зверей тут нет. Иногда тут бывают богатые сволочи. Сидят на цепи, пока мы не получим выкуп. Но не стоит ей об этом сейчас рассказывать, верно? Я прикасаюсь к цепям. Они звенят тихонько. Наматываю на руку. Я мечтала когда-то поиграть тут с моей Гердой. Приковать ее и ласкать, чтобы она кричала на меня от злости. А потом – от удовольствия. Мне казалось тогда, что ей бы эта игра понравилась... Какая я все-таки глупая. – Да, моя радость. Тут только один зверь в неволе. – Я намотала цепь и на второе предплечье. Подергала руками. Чуть похоже на распятие, которая Герда повесила в своей комнате на стену. – Этот зверь пленен тобой. Подойди ко мне, Герда. Пожалуйста. Погладь меня. Я хорошая, я никогда тебя не обижу и не укушу, милая моя. – Какие глупости ты говоришь... Она отворачивается. Она все прекрасно понимает. Да и я все прекрасно понимаю. Она любит своего треклятого Кая... Который может и убить ее – слабую и беременную. Не отпущу! Нельзя! Потом, может быть и точно не в тот гадостный город. Первые пару недель я ждала, что он придет за ней. Боялась, потому что как можно воевать с такой любовью-то? Чай не на Северном Полюсе мы находимся. Потом я ждала награду за ее спасение и охотников за головами. Но месяц сменялся месяцем и – ничего. Сволочь! Ничтожество! Выродок отмороженный!!! Я молчу, конечно же. Зачем расстраивать любимую женщину, которая еще и в тягости? А над замком летают большущие вороны... – Чай с молоком горчит, – жалуется Герда. – Вот, попробуй. Она протягивает мне чашку. Я делаю глоток. Вкусно вроде. – Нет, ты попробуй. Не хочу его, – мило надувает красивые губы. Это настолько лучше ее постоянной тоски и апатии, что я послушно допиваю все из чашки. Комната кружится и нет сил поднять руку. Я лежу в кресле как тряпичная кукла. Герда смотрит на меня, и глаза ее горят. Она победила страшную Снежную Королеву, что ей какая-то влюбленная дурища? Очнулась я с жуткой головной болью. И в кандалах. Получается, доигралась. Матушка мне много раз говорили, что бабы доведут меня до беды. Умная была женщина, моя Матушка. Полосы металла на руках, ногах, шее и даже талии. Было бы волнительно, если бы к этим цацкам не прилагался злой палач. А после пыток – виселица. Подергала руками, потом ногами – бесполезно. Сделано на совесть. Милая моя Герда меня предала. Мне бы беситься, вместо чувств ледяная пустота. Лишь бы у нее все было хорошо. Лишь бы мудила не мстил ей за сорванную свадьбу и свою разрушенную репутацию. Было бы что рушить! Дверь камеры открылась. Меня не заставят ждать? Обычно маринуют как минимум сутки. Чтобы охрип, обгадился, не мог стоять от усталости и отсутствия сна. Это ломает, и ломает очень здорово. Слышится звонкий голос, его хозяйка явно умеет и любит повелевать, и охранники уходят, гремя доспехами. В мои апартаменты заходит знакомая мне женщина. Темные, как летняя ночь, глаза, губы-вишни, очень низкое декольте дорогущего лилового платья. Ажурная корона в волосах. На корсете вышиты белые розы, к кружевам приколот тот же алый цветок. Королева Альба собственной персоной. И король Клаус тут же. Со своей вечной довольной улыбочкой. Он внимательно оглядывает комнату. И прислоняется большим сильным плечом к дверному косяку. Спиной к нам. Как интересно... Понятно, чьи были вороны и чей яд был в молоке. – Здравствуй, коварная похитительница. – Королева подошла близко-близко. Я чувствую тепло ее дыхания на лице. Прекрасная высокая грудь почти соприкасается с моей. Надо быть мертвой, чтобы не заглянуть в этот манящий вырез. А я еще живая... Королева смеется звонко и красиво, как серебряный колокольчик. – Нахалка! Ну посмотри на нее, Клаус! Тот весело хмыкает, но не оборачивается. Мне становится как-то не по себе. Что может взбрести в голову избалованным богатеям? Чувствую себя беспомощным клубком меха из собственного зверинца. В этом мире есть справедливость, да? Изящная рука гладит меня по щеке. От ее запястья пахнет цветами и чем-то вкусным. – Красивая... Аромат кружит голову. Только запах розы злит. Пальцы в драгоценных перстнях гладят плечо, потом сжимают, и мышцы непроизвольно напрягаются. Словно я красуюсь перед ней, как пацан. – Сильная... Ее ручки гладят мои, двигаются вверх от плеч до запястий. Неожиданно сильные пальцы стискивают руки возле кандалов. Я резко выдыхаю и прикусываю губу. Ее глаза загораются таким знакомым огнем... Или это я льщу себе? Сжимает еще сильнее. Ногти впиваются в кожу. Не сдерживаю стон и выражение ее личика стало совсем хищным. Ее грудь прижалась к моей груди. А, хорошо-о-о-о... – И игривая... Просто чудо. Как жаль отдавать такое сокровище виселице. Разве ж поспоришь с правдой? Мне ужасно хочется потереться грудью об эти дивные яблочки в драгоценных тканях и кружевах. Но в таких схватках побеждает терпеливый. И я неподвижно жду настоящего предложения – Королевский суд приговорил вас, сударыня разбойница, к смертной казни за ваши злодеяния. Даже к нескольким казням. И лишь я могу могу подарить вам жизнь. Медленно киваю. Эта красотка может и не такое. – И что для этого нужно, милашка? У меня для тебя ничего нет. Веселые искорки в умных темных глазах. Восхитительная улыбка. Я дразню ее, и она это прекрасно знает. – Досадное заблуждение, сударыня разбойница. У вас есть вы. – Хочешь, чтобы я предала друзей и побратимов?! – грязное ругательство пляшет на кончике языка, но я ловлю его. Не хочу ее разочаровывать? Эта дамочка так быстро забралась мне в печенки? – Ах, сколько ярости и страсти, – она снова звонко смеется и этот нежный звук сладкой волной пробегает по спине. Да что со мной такое? – Да, хочу. Для морских разбойников это называется каперством. Для вас... Давайте назовем эту должность хранителем границы. В вашем случае – северной. Будете заниматься тем же, чем и раньше: носиться по лесам и грабить разных нехороших людей с большими кошельками. Правда, придется носить королевский знак и платить налоги казне. Но это уже мелочи, верно? – И ты отдашь мне Герду? – Нет, – вот так просто. Короткое слово, которое убивает. Больше нам не о чем говорить. Я отворачиваюсь. Все кончено. Мне предстоит гореть, тонуть, быть поломанной на колесе и многое другое. В лучшем случае – свидание с виселицей. Тоже дамочка ничего так, в конце концов – Видишь ли, сударыня разбойница, Герда принадлежит только самой Герде. Власть начинается с уважения к чужой воле. Вот в чем была твоя ошибка. Ты ее любишь. Я понимаю тебя. Милая светловолосая девочка унесла частичку и моего сердца. Святые подвижники восхищают и притягивают. Они толпы увлекают за собой, проповедуя свои странные идеи. Нет ничего позорного в том, что ты отдала себя в ее руки и годами потом тосковала, словно привязанный пес по любимому хозяину. Беда в том, что святым подвижникам эта преданность и любовь не нужны. Им ничего не нужно, кроме их высшей цели. – А тебе нужны, прекрасная госпожа? Ее слова словно кожу сдирают с меня. Что я там говорила про правду? Глупость это все... Я не хочу больше ее слушать. Я почти ненавижу эту женщину. – Да. Ты умная. За тобой много лет гонялись мои ищейки и егеря и не поймали. Подкуп нужных людей, изворотливость и наглость. Просто волшебно! Читать отчеты про твои проделки было очень интересно. А твое похищение невесты прямо из главного храма... – она восторженно вздохнула. – Получается, я тоже эта... Святая подвижница? – А ты как думаешь? – Нет. Она своего Кая просто спасала. А я... – А ты до сих пор любишь злую бабу, брюхатую от чужого равнодушного мужика. Которая тебя предала. Я рвусь как дурная из кандалов? Нет, я стою на месте. Я ору и ругаюсь как взбесившийся каторжник? Нет. Я молчу. Теперь она дразнит меня. – А ты хочешь для себя верности и любви дуры, которая привязана к этой злой бабе. – Хочу, – просто говорит королева. Темные глаза сияют. Она смотрит на меня, словно я особенная. Но не как Герда на Кая, со своей всесокрушающей и всепрощающей любовью. Королева Альба – властная, сильная, умная и опасная женщина. Находиться в прицеле ее желаний лестно. Я смотрю на короля Клауса, который сторожит вход в камеру. Его глаза смеются. А как это было у тебя? Что эта девочка пообещала тебе? Ты же явно не ее король и повелитель. Ты в лучшем случае ее консорт. Ты ее верная правая рука, соратник, самый доверенный друг. Самый важный человек в ее жизни. Каково тебе смотреть на то, как она выбирает себе новую... Кого кстати? – Я должна... быть и с твоим королем? – Мне казалось, что ты любишь только женщин, сударыня разбойница. – О, вот еще в чем дело – ты не хочешь войн в своем ложе. Как взвешенно и разумно. Кажется, я начинаю понимать эту леди. Или – лишь то, что она мне показывает. – А еще тебе нравится то, что нравится и мне... Пальчики с ноготками цвета голубиной крови погладили металл на моей шее. Палец скользнул между ошейником и кожей. У меня перехватывает дыхание, и вновь не от страха. Она хорошо меня изучила. Интересно, кто из моих стучал? Найду и прирежу нахрен! Или в новой жизни нельзя обижать еще одного человека королевы? Пальчик с золотым кольцом освободился, прошелся вверх по шее и подбородку. Замер возле губ. Я хочу жить. Даже моя любовь и мой смысл никогда не будут со мной, я, оказывается, очень хочу жить. И я хватаю губами этот палец. Я глажу языком этот идеальный ноготок. Легонько прикусываю подушечку. Мы договорились. Она смеется. Освобождает руку из плена моей пасти. Достает розу из расшитого корсажа и закладывает мне за ухо. Целует в щеку. Королева Альба разворачивается и уплывает из камеры. Замирает возле выхода, гладит короля Клауса по плечу. Смотрит на меня. – Кстати, если она однажды передумает и решит защищать хотя бы ребенка от своего снежного полупринца, мы пересмотрим наш договор, сударыня разбойница. – И будем воевать за то, чьей она будет? – Зачем? Ты будешь моей. Она будет нашей, – красавица в лиловом ослепительно улыбается. И, конечно же, только эта хитрая женщина может по капле влить сомнение в упертую головку моей любимой. Она победила. Поимела со всех сторон. Ей не надо меня приковывать цепями. Я сама буду за нее держаться. Надежда – свет звезды впереди и самый страшный палач. – Клаус, освободи хранительницу границ. Кандалы ей к лицу, но не эти и не здесь. До вечера, милая. Король Клаус склоняет голову: – Да, моя Госпожа. Матушка, я нашла себе женщину пострашнее виселицы, представляешь? * сленговое название для карманных краж ** в прежние времена в деревне к родителям и родителям родителей обращались на “Вы”, как к самым уважаемым людям