Прошлое

На мраморных скалах секундно мелькают остатки жаркого, дурманящего и плавно расползающегося солнечным ожогом по всему лицу дня, морские ветра уносят ноты травянистого парфюма, вперемешку с еле слышным смехом, куда-то далеко от рынка, куда мчится легкая, облаченная в хрупкие бусы еле проступающего на ключице пота и брызг холодного прибоя, фигура. Кажется, будто все на свете пытается догнать ее, но отстает, оказавшись еще где-то там, в поднявшейся дымке песка, оставленной ее ступнями по пути к этому месту, там, среди лестниц, освещенных белоснежными остронскими фонарями, что постепенно начинают загораться перламутровым светом с приходом заката. Там, все там, тогда как она уже здесь, у каменного утеса, неприступно прорастающего посреди песчаной полосы, молчаливо сдерживающего нападки намагниченных волн, здесь, где ее золотая вуаль, небрежно повязанная вокруг талии, слетает куда-то вниз под контролем буйных ветров, а ее руки тянутся следом, покуда кто-то позади не обхватывает ее плечи, бережно, но неуклонно отводя назад, вновь порождая в ее груди нотки звонкого смеха, тонущего в шуме не знающих устали вод. Взгляд ее спутника — меланхолия туманов и чистых утренних небосводов, в которой она так отчаянно стремится потерять всю себя; серых заостренных вершин суровых гор, которые она бы омывала, став морской пеной; хрупкость дорогостоящих сплавов, коих в его распоряжении несчитанные количества, но до которых ей совсем нет никакого дела. Его взгляд — тьма бескрайнего космоса, медленно поглощающая ее рассудок. Она улыбается, но больше от нелепости ситуации, нежели от радостного осознания, ведь возможно именно сейчас, среди отчужденных звездных бурь, ей удалось наконец встретить того, кому она всецело доверяет, от чьего горячего дыхания так трепетно дрожат ее плечи, но, наконец, как это бывало ранее, не от страха, а от предвкушения; именно ему она, кажется, хочет рассказать все истории на свете, доверить все тайны, что сама Бездна рассказала ей еще в детстве, ведь никто так преданно не сохранит их, как незнакомец, чье имя для тебя не больше, чем набор чужеземных звуков. Она вздыхает и проклинает свою зависимость. Слабость духа. Неумение останавливаться. Уже успевшие взойти сумерки, как спасительный саван, берегут эту маленькую тайну от глаз служителей Унум, еще только-только собирающихся отправиться за стойки местных забегаловок отпраздновать уход очередного напряженного дня стаканом горячей настойки и толком не спешащих покинуть берег, но и не уделяющих столь пристального внимания паре силуэтов, стоящих на возвышенности и что-то шепчущих друг другу. Но ей неспокойно, и возрастающий холод лишь усиливает волнение от происходящего. Она касается единственного цельного века, подхватывая подушечками пальцев за день уже успевшую почти полностью сойти от влаги здешнего воздуха лицевую краску, формирующую на лице символы, значение которых известно лишь ей самой и старейшинам Цетуса, научивших ее этим самым символам, осторожно проводя окрашенными пальцами поперек губ своего молчаливого спутника, оставляя еле заметный след цвета молодого клена, шепча уставшим голосом на языке, что и сама-то с трудом помнит под гнетом стольких тягостных лет. — Я принесу тебе несчастье. Ветер заставляет ее зажмуриться от холода, давая повод тому, кто все так же внимательно и бережно держит ее за плечи, слегка податься вперед. Их губы эфемерно соприкасаются, а где-то поодаль слышится рев древнего Владеющего разумом, получившего второй шанс на рождение, но обречённого вновь пасть среди ночных равнин, став жертвой опытных охотников. — Ты не должен был говорить со мной. Не должен был подпускать меня близко. Я теперь не смогу убежать. Не смогу оставить тебя. Тонкие обожженные пальцы бегло проскальзывают по кончикам ее выгоревших волос, постепенно касаясь кожи, спускаясь ниже, точно по струне, проводя линии вдоль позвоночника и она в свою очередь, точно послушный инструмент в руках искусного музыканта, отзывается мелодией, не в силах больше сдерживать молчание. Ее ледяные руки фанатично сжимают ткань рабочего нагрудника, блекло поигрывающего символикой корпуса и нежно направляют спутника куда-то за спящие в тени каменные вырубы посреди прибрежных ландшафтов, формирующие подобие лагун, уже зная, что плата за эту близость будет слишком высока для обеих сторон. — Мы оба горько заплатим за это, сура. Холодные воды Цетуса неспокойно ударяют вдоль берегов, приглушая полумеханический голос. И она замирает. — Я знаю.

***

Шум разрывающейся обшивки вперемешку с резкими залпами электроэнергии, что бушевали среди еле касающихся друг друга порванных проводов, опять привели ее в чувства, заставляя мгновенно схватиться за выпирающий сбоку кончик ребра, напрочь залитый кровью и грязью. Она почувствовала, как в ее голове заскрипели тысячи железных пластин, инфернально гнущихся друг о друга, покуда перед глазами можно было разглядеть лишь слепящие бело-фиолетовые блики, скрывающие за собой бедственное положение корабля Гринир, который она должна была покинуть еще несколько часов назад, после не вполне успешного подрыва реактора. — Оператор, запрашиваю разрешение на выполнение протокола 7.37, нет, я НАСТАИВАЮ на вашем согласии на приведение протокола в действие, сейчас же, Оператор! — гневный голос ее Цефалона заставил сторонние звуки, пусть и с трудом, пусть и не до конца, но точно сбавить свой напор, однако боль, почти с удвоенной силой в миг навалившаяся на ее грудь, вынудила дать ответ в форме душераздирающего крика и всплеска энергии, не заставляющего себя ждать каждый раз, когда она была близка к потери сознания. — К черту протоколы, к точке высадки 135.674.58 выслан вспомогательный варфрейм. Оператор, вы в состоянии направить связь? — Ярм, вышли... выш... вышли капсулу, я не оставлю... Я не... — Оператор, по моим данным до полной дезинтеграции корабля меньше двадцати минут, с вашим кровотечением от открытого перелома у нас и вовсе меньше пятнадцати минут чтоб забрать вас домой, я высылаю Умбру, направьте начальную связь для дальнейшей координации варфрейма. — Ва... Вальки... — Ваш прошлый варфрейм разрушен, Оператор, перенос не подлежит восстановлению. В моменты, когда боль была настолько невыносима, она любила представлять, что все это лишь сон и она где-то там, в своем безмятежном прошлом, совершенно счастливая, но уже неминуемо проклятая. Она сожалела, пусть и знала, что это бессмысленно, а сожалениями ничего не вернуть и не исправить. Каждый раз, открывая глаза и встречая новый день, она знала, что момент, когда вся ее жизнь перевернется, невозвратимо наступит и все, о чем она мечтала, станет иллюзией или бредом, что она увидит очередной раз, упав в обморок от нахлынувших приступов. Воспоминания. Грязные, полные горести, но такие прекрасные. Воспоминания, полные моментов ясности, сколько жизней она загубила, так в итоге ничего и не добившись, но такие насыщенные и полные надежд на лучшее. Воспоминания об идеальной жизни. Не в одиночестве. Определенно. Она сожалела. Но сожаления, как и небесные молитвы, кои простирают за облака шаманы и жрицы, не прощают материальных ошибок, они не повод найти искупление. Лишь надежда на дальнейшую борьбу. Лишь шанс на то, что кто-то услышит тебя и сможет направить ко свету. — Господи... Если ты слышишь... Высокая фигура варфрейма деликатно, но без лишнего промедления обхватила ее тело и не теряя ни секунды устремилась прочь. Она вновь закричала, но лишь вполголоса, чувствуя как ребро еле-еле задевает края ее раны. Окровавленными пальцами она потянулась к шарфу Умбры, точно в нем было все ее спасение. В ее голосе читается усталость, настолько сильная, что и Умбра, и ее цефалон понимают, к чему все это ведет, отчего не издают ни единого ответного звука, ожидая с тихим сопереживанием. — Похоже... В-вам тоже не следовало... Подпускать меня к... К себе слишком близко... Я... Мне... Мн... е... В ее глазах переливаются постепенно затухающие полосы огня и дыма напрочь разрушенного корабля, окончательно закрывая возможность видеть дальше пары метров. Она четко ощущает, как Умбра доносит ее до мантиса, и слышит что-то из гневных фраз цефалона. Она вымученно улыбается, понимая в последние секунды до потери сознания, что вновь увидит тот сон. Сон о времени, где она еще могла что-то изменить, сон о том, кем она вновь так отчаянно хотела бы стать. Сон о том, где она вновь увидит Его. И боль ее стихнет. И покажется, что все еще можно изменить. — Мне жаль... Вдали слышится тихий шум прибоя.