Нижний мир подземных наг

Фаллен не знал, где именно выполз, но был рад увидеть солнце. Он преодолел скромное сухое поле, решив немного прогуляться. Погода радовала его, как и тишина, с которой хотелось слиться навечно. Конкретно в этом месте он был несколько раз, и оно нисколько не изменилось. Вообще Фаллен не горел желанием встречаться с Сурьей лично. В детстве он часто жаловался на нехватку солнца и тепла, на что мать подсунула ему Сурья-пурану. История про сбежавшую жену бога солнца сразу заткнула маленькую змейку. Если уж она убежала от ослепительного мужа, не выдержав его жара, то каково могло быть бедным хладнокровным змеям? С тех пор Фаллен иногда молча поднимался наверх, забив на то, что ему вообще-то не положено так свободно блуждать в этих краях. Кто бы ему еще запретил. Все прекрасно всё понимали, позволяли себе такие вольности, из-за чего часто имели неприятности. Но не Фаллен. Он проворачивал свои вылазки тихо, никому не мешал, если не трогали его. Он не имел злых умыслов, не соблазнял никого, радуясь самой возможности покинуть свой гниющий от пороков дом. Он полз, пока не увидел крепкое ветвистое дерево, вокруг которого было тише, чем у той лужи, откуда он вылез. По пути он размышлял о том, как, должно быть, тяжело быть женой Солнца. Фаллен любил это благоговейное тепло не настолько, чтобы подставляться под его горячую кочергу. С другой стороны, Сурья-дэв также был и целителем, так что мог залечить ожоги. Но кто компенсирует шок после полученных травм? Фаллен любил испытывать все новое, но в эксперименты с огнём не пускался. Он удобно устроился в тени, успев согреться, почувствовал странную вонь, рассудив, что где-то рядом, должно быть, люди готовили свою мерзкую человеческую еду. Через несколько метров тихо шуршали мыши, и вот на этих ребят у него могли быть планы. Он не был голоден, но подумал, что еда никогда не бывает лишней, улыбнулся сам себе и начал проваливаться в сон с мыслью о том, что в Паталу он вернётся сытым. В последнее время его все меньше тянуло домой. Раньше его вылазки наверх были редкими, а сейчас его прямо-таки тянуло к солнцу и свежему воздуху. Конечно, здесь была та еще помойка, да и за едой приходилось побегать, но было что-то такое, отчего хотелось возвращаться наверх снова и снова. Почему-то здесь он чувствовал себя свободнее. Дома же было уютно, невероятно красиво и хорошо. Так казалось. Говорили, родиться нагой — большое везение. Фаллен думал так всю свою сознательную жизнь, а потом просто… заебался? Он устал жить хорошо, устал наслаждаться жизнью. Да нечем уже наслаждаться было. Спать под деревом в Бхурлоке оказалось интереснее, поскольку появлялось хоть какое-то разнообразие, но он планировал двинуться дальше и изучить этот дикий новый мир рано или поздно. Необычной так же была попытка уснуть, когда рядом столько людей. А также она оказалась тщетной. Когда с другой стороны его дерева кто-то нагло уселся, касаясь его своей грязной, но удивительно широкой аурой, Фаллен окончательно проснулся. Он тихо заполз на дерево, пока его никто не видел, уместился на ветке, чтобы рассмотреть, насколько большой этот лагерь сумасшедших и есть ли вероятность, что они скоро свалят. Но они только прибыли, судя по тому, как раскладывали свои вещи. Десна зачесались. Люди часто нарушали его планы, но в этот раз стало даже обидно. Нага посмотрел вниз, обнаруживая того самого идиота, который посмел нарушить его хрупкий сон. Это был мужчина с темными волосами — была видна лишь его макушка, длинный нос и исписанные краской ноги и руки. Фаллен натыкался на такие лагеря несколько раз, шатаясь в районе Тибета и Индии, и этот парень ничем не отличался от всех тех, кто попадался на его змеиные глаза, был, скорее, из тех, кого здесь считали приезжими. К местным Фаллен даже привык и прекрасно отличал от посторонних. Конечно, люди, приезжающие в эти края, обычно не выражали агрессии, но конкретно этот парень почему-то сильно взбесил. Однако же, Фаллен решил не торопиться с нападением и понаблюдать для начала. Почему-то стало интересно. Дядя наверняка сильно испугается, увидев перед собой кобру — это было ясно, как день. Картинка вырисовывалась замечательная. Десна по-прежнему чесались от дикого желания. Он сразу представил, как парень заорет, почувствовав его клыки, как запаникует. Фаллен моментально забыл про мышей — он вдоволь насытится чужими страданиями. Парню сильно не повезло, но нага не стал думать об этом, скидывая ответственность на его плохую карму. Он тихонько спустился, глядя на него со стороны. Отсюда горе-буддист-шиваист-похуист казался даже красивым: он тихо дышал, сидел ровно, будто ему вместо позвоночника вставили длинную прямую палку. Явно держал себя в форме. Выглядело достаточно эффектно. Фаллен, конечно, мог сжалиться и уползти в другое место, но уж больно вкусной была идея напугать здесь всех. Тот парень сидел с закрытыми глазами и спокойно ровно дышал. Фаллен облизнулся, бесшумно подкрался ближе, направляясь к мягкому с виду бедру. Наги были ядовитыми созданиями — и физически, и по натуре. Однако они умели контролировать количество яда, как кобры, кем они, по сути, и являлись, поэтому убивать парня Фаллен не стал, но и вхолостую кусать не собирался. Парень вообще его не видел и, к счастью, был один, поэтому на стороне Фаллена был еще и элемент неожиданности. Он замер у чужой ноги, а потом быстро напал, укусил в бедро и быстро отцепился, с наслаждением слушая чужой истошный крик. На крик, как и предполагалось, сбежалась толпа. Фаллен быстро свалил в кусты до того, как его заметили. Не хотелось раскрываться и убивать здесь всех и каждого, поэтому он спрятался в траве, наблюдая за тем, как над лежачим бедным укушенным собрались испуганные людишки. В воздух хлынул запах крови и страха. Он был знакомый и такой приятный. Здесь оказалось около дюжины человек, больше половины из которых сильно испугались. Фаллен довольно развалился, чувствуя полное насыщение. Во рту сохранился привкус чужой крови и плоти, а голова слегка кружилась. Еще одна причина, по которой он любил захаживать к людям, это их полная беспомощность. Они не могли противостоять ни исходящей от наги опасности, ни его ядам, ни соблазнению. Только вот трахать людей он не всегда решался, предпочитая кого-то более страстного, опытного и чистого. В Патале с этим проблем не было, потому что и нравы там были другие. Но вот этого длинноносого Фаллен бы взял. С ним можно было и повозиться, научить его любви, но что-то подсказывало, что у парня просто сорвало бы крышу после всего, что Фаллен мог с ним сделать. Наги сливались не только телом, затягивали в это и человеческие души. С людьми было сложно, поскольку те к тому же могли умереть в процессе, а грешок на душу брать как- то не хотелось. Нажравшись, Фаллен ощутил, что наконец-то засыпает. Его еще и солнцем припекло, так что он кое-как отполз еще дальше и крепко-крепко уснул. Трава колыхалась из-за лёгкого прохладного ветерка, и неизвестно, сколько времени он проспал. Возможно, день успел смениться ночью, возможно, даже не раз, но очнулся Фаллен, когда солнце висело по другую сторону от того дерева, которое было видно даже с его удобного тихого местечка. Людей уже не было, и он спокойно уполз к тому пруду, откуда вылез какое-то время назад. На Паталу он вернулся сонный, но отдохнувший. Он успел переварить всё, что наел от людей, поэтому не ощущал себя объевшимся. Менять форму Фаллен не спешил, полз в сторону дома, вообще ни о чем не думая. В голове было пусто-пусто и так светло, будто он не спал, а медитировал. Фаллен полз по своему городу, любуясь садом, в котором он очутился, наверное, в тысячный раз, и сад восхищал его, как в первый. Он не менялся все это время: здесь были те же деревья со сладким плодами, сказочные аллеи, богатые водоемы. Люди могли назвать это место недоступным райским садом, хотя и сами жили возле восхитительных мест, которые попросту не понимали. Они не могли насытиться тем, что у них было, вечно голодные и жадные. Вселенная создала мир удивительным, где каждый уголок был по-своему уникален. У людей было солнце: жаркое, дарящее жизнь и свет. Людям подарили все блага и несметное количество сокровищ. У них была любовь во всевозможных формах. Однако вместо наслаждения жизнью они заливали свои головы всяким дерьмом, а затем перекладывали его на ближнего. На самом деле, Фаллен отчасти понимал людей. Раньше, быть может, он возмутился, как это делали многие, а сейчас ему стало бесконечно скучно. Оказалось, и от наслаждений можно устать. Наги радовались, что не было войн, что Майя даровал им все чудеса и сады, но Фаллену было скучно. Он и сам не знал, чего хотел, имел кров, еду, любовников. А ещё у него было Знание, что сильно усложняло такую простую красивую жизнь. Фаллен встретил по дороге Джигли, отсалютовал ему кончиком хвоста. Тот пребывал в полуформе и зашипел на него, видимо, помня их недавний спор. Такие мелочи пробуждали в нем чувства: злость, обиду, совесть. Это темные чувства, но Фаллен не считал их плохими, потому что они были насыщенными. Он был готов признаться, что дразнил друга специально, но, казалось, Джигли и сам отлично догадывался. Они подрались из-за места у озера. Птичий Пепел лишь смеялся над ними, давно раскусив план Фаллена. Он был единственным, кто не поддавался на хитрые уловки друга, но подыгрывал, лениво отвечая колкостями. Это было в стиле Пепла, и Фаллен вообще не обижался на него за это. Птичий Пепел оказался слишком мудрым, возможно, что-то знал, чем-то не делился, был чрезвычайно спокоен и улыбался, даже когда они ругались. Одно Фаллену не нравилось: он очень давно хотел затянуть друга с собой на все свои вылазки, но тот продолжал отказываться, словно боялся чего-то. — Опять шлялся где-то, — протянул Пепел, раскинувшись на траве, как и Джигли, в полуформе. Фаллен прошипел в ответ, но подумал, что может задержаться. — А ведь мог маме помочь и погулять с собакой. Фаллен остановился у его хвоста, заглянул в человеческие глаза. Пепел улыбался ему тепло, будто согревал огромными солнцами в виде своих светлых глаз. Он потянулся к Фаллену рукой, схватил за хвост и положил себе на грудь. Пальцы прошлись по змеиной коже, нежно поглаживая. — Ну, рассказывай давай, — попросил Пепел. Они были знакомы с детства. Никто не считал лета, потому что солнца здесь не было, как и смены дней. Фаллен называл это маленькой вечностью. Он застал тысячи войн на Бхурлоке, но ни одну не помнил. Он считал, что войны — пустая трата времени и энергии. То ли дело любовь. Ему не нужно было оборачиваться в другую форму, чтобы что-либо рассказать Пеплу — тот отлично понимал его без слов. Фаллену нравилось чувствовать его чуть шершавые прохладные пальцы на всем теле, потому что они в любом случае были теплее его кожи. Пепел погладил его голову двумя пальцами, чуть надавил и приподнял, вновь глядя в глаза. — Что ты хочешь услышать? — спросил Фаллен, чувствуя чужую вязкую энергию. Пепел был больше него, разбросал свои конечности и отпустил длинный тёмный хвост куда-то далеко-далеко. — Почему ты постоянно сбегаешь? Фаллен не ответил. Он потерся о его руку и ускользнул, передвигаясь к шее, где была тонкая нежная кожа. Щекотать Пепла было довольно увлекательно, поэтому он обвился вокруг его шеи и шумно задышал в ухо, выражая свое недовольство. Птичий Пепел отлично знал, почему Фаллен уползал, но продолжал тиранить его своими вопросами. — А почему ты остаешься? — спросил Фаллен. Он не успел пискнуть, как огромный Пепел разом стал меньше, выскользнул из-под него, обернувшись юркой, но крупной змеёй, чтобы через ещё одно мгновение тяжело обвязать Фаллена собственным телом. — Какие мы стеснительные! — зашипел Фаллен, оплел его в ответ, чтобы не лежать бревном. Их морды оказались так близко, что можно было плюнуть ядом, но вместо этого Фаллен вытянул свой длинный язык и лизнул прямо в нос. Пепел сжался сильнее, посмотрел глаза в глаза. Его морда была светлее и больше, а глаза — хитрее. — Сейчас уже не те времена, когда нам стоит бояться, — напомнил Фаллен, — я сегодня заставил страдать пятнадцать человек за две секунды. — Человек не царь зверей, — ответил Пепел. — Как и орел. Пепла назвали в честь подвига дедушки, который застал войну с птицами. Их поколение знало о тех бойнях лишь из легенд, но Пепел был любознательным нагой, поэтому начитался в свое время, прячась в огромной библиотеке, построенной царем Майей. Он не боялся птиц, но не спешил частить с выходами куда-то выше Паталы. При этом же он рассказывал, как ему нравится удивительное бескрайнее небо Сварги и как обидно, что оно не было их собственным. У них у обоих была странная тяга к тому, что им не принадлежало, только Фаллен имел наглость пользоваться этим. — Поползли вместе, — в который раз предложил Фаллен, погладил его кончиком хвоста. Пепел немного расслабился, снова посмотрел на него. — Мне и здесь хорошо, — ответил Пепел, а потом сменил тон на более игривый, — вот, ты пришел, и теперь может стать ещё лучше. В этом Фаллен даже не сомневался. Птичий Пепел часто менял тему, склоняясь к слиянию. Фаллен рад бы возмущаться, да незачем. Он знал, что стоит им сцепиться, как Пепел застрянет рядом с ним надолго, а там его уже можно было и завалить вопросами. В любом случае, он был готов ждать сколько угодно, лишь бы затащить Пепла с собой, и любовь также входила в его хитрый план. Он попытался выползти из-под Пепла, когда его хватка ослабла, и почти смог, но ощутил, как чужое тело скользит по его собственному, распространяя сладкую дрожь. Пепел был крупнее и тяжелее, придавил его к земле, пытаясь выровняться телами, уже не оплетал, ласково щекоча хвост своим. Фаллен знал эти приемы ухаживания самца так хорошо, что ему не понадобилось ни слова. Они иногда так здоровались, встретившись после долгой разлуки. Он не видел Пепла давно, сильно соскучился по другу, но это не отменяло того факта, что так легко сдаваться Фаллен не собирался. Однако и убегать он не спешил. — Твою бы энергию да в правильное русло, — прошипел Фаллен — то ли только ему, то ли и себе тоже. Ему было хорошо, как Пеплу, и останавливаться не хотелось. Пепел не ответил. Он ускорился, и Фаллен последовал его примеру. Они кружили, примяв всю траву в этом месте, пока не сплетались, просто наслаждаясь приятным скольжением по коже. Фаллену нравилось, что Пепел тяжелый и такой неторопливый, терпеливый. Многим не хватало ровного темпа, из-за чего их оргии часто срывались, не успев начаться. Но с Пеплом жизнь замирала даже на Бхурлоке. Для установления должной атмосферы и связи нужно было какое-то время, и в один момент они поняли, что у них оказалась неплохая совместимость тел и душ. Тогда они надолго сплелись, забылись, из-за чего их даже потеряли. Но расцепляться не хотелось: Пепел крепко держал его, то облепив своим крепким змеиным телом, то обхватив руками, и Фаллен не отставал, лаская мягкие, точно шелк, волосы, или догоняя знакомую светлую змею, игриво ускользающую от него по всему дому. С Пеплом было уютно. Фаллен замедлился, будто был готов, но на самом деле просто задумался, ощущая бесконечное блаженство, а ведь они только начали. Разум затуманился, но он слышал судорожное дыхание партнера, которое тот все пытался успокоить. Обычно они долго спорили, кто будет принимающим, боролись, но чаще было настолько лень. В последнее время они чаще плыли по течению, подстраивались под настроение друг друга, позволяя энергии перетекать между телами. Так казалось проще и правильнее. Бороться со своей природой — глупо, как и бороться с желаниями. Наг учили этому с самого детства, но конечно же они поняли с опозданием. Когда они поравнялись головами, Фаллен ощутил острый влажный язык на морде, извернулся, чтобы посмотреть этому хитрому ублюдку в глаза. Пепел потерся головой о его голову и замер, перестав оплетать его как раньше. В этот момент Фаллен разом сменил позу, быстро перехватил инициативу, и теперь он был сверху. Сегодня захотелось так: Фаллен был силен, вдоволь насытившись, и был готов выбить из друга всю дурь. С самочкой такие игры не прокатили бы, но они оба были самцами, поэтому могли дразнить друг друга до тех пор, пока их разумы не смогут сплестись так же крепко, как и тела, пока не попадут в единый поток, где будут лишь они вдвоем. Пепел вздрагивал под ним, постепенно открывался. Фаллен безумно захотел посмотреть в его человеческие глаза — так было проще всего установить нужный контакт, добиться крепкой связи. А еще Пепел был красивым. Его кожа была молочного цвета, как и у самого Фаллена что являлось большой редкостью для наг. Раскосые светлые глаза Пепла всегда смотрели хитро, чуть с прищуром, но тепло. Фаллен терялся под его взором, ощущал себя высоко на Сатьялоке, словно их подбросило, словно они взмыли вверх только вдвоем. Словно у них были крылья самого Царя птиц. Сейчас он слышал его дыхание, подстраивался под него, чувствуя, как Пепел напряжен. Целоваться тоже хотелось до безумия. Фаллен вытянул язык, доставая до чужого рта, быстро лизнул и убрал его, скатился с Пепла, оборачиваясь в полуформу. — Мне и змеями нравится, — сказал Пепел, схватил его за шею рукой и притянул ближе, подминая под себя. Сравнять дыхания был проще в поцелуе. Обжигающая страсть, конечно, штука важная, но им было некуда спешить. В полуформе Пепел был еще длиннее из-за своего бесконечного толстого хвоста. Фаллен обожал, когда его гладили крепкие руки и оплетал этот мощный хвост. В такие моменты хотелось лежать так вечно, смотреть в светлые глаза напротив, забыв обо всем. Он любил Пепла как самого близкого нага и друга, которому был готов доверить собственную жизнь, поэтому давно перестал удивляться тому, что предпочитал именно его как партнера. Птичий Пепел был чувственным и нежным, мог любить так, как никто не умел. Но как постоянного партнера Фаллен его не рассматривал, понимая, что строить с ним семью не получится. Проблема была в том, что никто из них не смог бы принести потомство, а Пепел хотел традиционную семью, что, однако, не мешало ему зажимать собственного друга. Фаллен считал, что Пепел его родственная душа, поэтому прощал ему все его причуды. Они ссорились несерьезно, а вот сплетались не по-детски. Поэтому их любовь казалась нормальной, как и долгие поцелуи, переходящие в единение душ и тел. Фаллену нравилось, как он пах, как смотрел, как дышал и выглядел. Фаллену просто нравилось. Он наслаждался его компанией, ласками и лёгкими прикосновениями, смело перерастающими в крепкие мужские объятия. Влажный, скользкий язык Пепла плавно скользил у него во рту, пока глаза неотрывно смотрели, словно читали душу. Стало больно от того, как крепко они сплелись хвостами, но пальцы нежно ласкали все самые чувствительные точки. Пепел сжал его твердую грудь, опустился ниже, поглаживая живот, пока Фаллен касался его шеи кончиками пальцев. Неизвестно, сколько они так пролежали, но очнулся Фаллен, когда Пепел сидел на его бёдрах лицом к лицу и сжимал бока коленями. Они смотрели друг другу в лицо и сравнялись дыханием, иногда касаясь губами или языками. Внизу живота потяжелело от спустившейся энергии. Фаллен гладил его мягкие бёдра, ощущая, как разумы сливаются в едином потоке. Пепел приподнялся, а затем плавно опустился, принимая его внутрь себя, продолжал ровно дышать, тихо выстанывая на выдохе. Слова были лишними. Внутри Пепла было так горячо и сладко, а его ощущения, слившиеся с чувствами Фаллена, разливались по всему телу сладкой негой. Пришлось опустить веки, прижаться ближе, но не отпускать. Хотелось держать его в своих объятиях вечно, любоваться длинной шеей, наслаждаться возможностью укротить эту небывалую силу и заполучить себе, как нечто ценное и важное, как то, без чего, казалось, можно было и умереть. От каждого плавного движения в голове взрывались галактики. К счастью, они нашли опору до того, как приступили к самому главному. Фаллен сидел, откинувшись на дерево спиной, крепко держал Пепла за зад, не позволяя ему упасть. Пепел выгибался точно змей, самозабвенно скакал на нем, крепко стискивая внутри. Фаллен держал свое тело под контролем, отпустив в полет разум и душу. Ему было хорошо и легко. Он отпустил все мирское, чтобы все место в голове занял Пепел. А ему нужно было много места. Он чувственно целовал Фаллена, ослеплял ярким свечением от переполняющих ощущений, будто был готов вот-вот взорваться от удовольствия. Долгий мощный оргазм накатил оглушительной волной, отправляя в горячую Нирвану. Пепел замер, касаясь его мягких губ с лёгкой улыбкой. Фаллен не чувствовал своего тела, зато так явно ощущал чужое присутствие в своей голове, будто Пепел занял там собой все имеющееся место. А потом они начали падать так же медленно, как и поднялись. Выходить из потока чужого сознания не хотелось, но пришлось. Пепел удобно устроился на его плече и дышал прямо в шею. В кончиках пальцев приятно покалывало от растекшейся по всему телу приятной энергии. — Иногда мне кажется, что ты уйдешь и не вернёшься, — вдруг начал Пепел, когда к ним вернулся дар речи. Фаллен тихо рассмеялся. — Я не оставлю тебя, — возразил Фаллен, хрипя, — мы ещё не всю Камасутру прошли. Пепел хохотнул в ответ, поцеловал его в плечо, но не отпустил. Он был определенно доволен, и Фаллен был безумно рад за него, потому что испытывал то же самое. — Конечно не оставишь, ведь мне придется идти за тобой, — ответил Пепел и хитро улыбнулся. — А я тебя найду — не сомневайся. Это звучало, как самое настоящее признание в вечной любви. Было приятно слышать это от него. Пепел был таким родным, что оторваться от него казалось невозможным. Пожалуй, так и работала связь душ. Фаллену не нравилось, что он был зависим, но такая связь оказалась нерушимой и приносила лишь удовольствие. — Значит, я уйду в Бхурлоку, — решил Фаллен, — и тогда ты пойдешь со мной. — Пойду, да. Чтобы вернуть тебя обратно. Фаллен недовольно застонал, заворочался, наконец-то начав чувствовать собственное тело. Хорошо же их накрыло. Он не собирался уходить навсегда. Бхурлока не была их миром, но могла бы скрасить бренное существование своими сумасшедшими дикими нравами. Фаллен знал о людях многое, потому предпочитал братьев наг вместо компании грязных и глупых людишек. Они имели некое очарование, но были пустыми и жестокими. Пепла вот язык не поворачивался назвать грязным, но и святым он не был. От него исходит серебряный свет, к которому всегда хотелось прикоснуться, однако за этим всем скрывался хитрый эгоистичный тип. Фаллен был конченым садистом и гедонистом, как и любой нага, имел все, что наге было нужно, но душа его требовала приключений. Его пытались разубедить сотню раз, но он имел один железный аргумент: если душа чего-то требует, значит, так оно и должно быть. Он считал, что такого его предназначение, а с сумасшедшим спорить никто не решался. Кроме Птичьего Пепла. Он посмотрел вокруг, окинул взглядом красивые деревья, слыша песню ручья. Фаллен наслаждался этим, но мечтал изучить большее. — Икар, Икар, — протянул Пепел, — тебе всегда будет мало. Фаллен громко фыркнул. Не любил он эту греческую мифологию — слишком уж примитивной та была. Но с Пеплом он был отчасти согласен. А потом, когда они устроились лёжа на траве, Фаллен рассказал ему все, что видел за последние вылазки. Птичий Пепел молча слушал, перебирая его волосы, отрастил хвост, чтобы недовольно бить кончиком по хвосту Фаллена. Но тот не обращал внимания. Он вел свою историю от солнечных берегов Цейлона до бескрайних Гималайских гор. — Недальновидно для существа, способного вылезти из любого водоема, — прервал его Пепел. Фаллен снова скривился, но заметил улыбку на лице друга и продолжил. Ему казалось, что эти рассказы впечатляют Пепла. Тот слушал и кивал, делал вид, что он читал про все это, но Фаллен слышал, как быстро бьётся его змеиное сердце. Так же билось его собственное. — Я же не зову тебя в Сварлоку, — не удержался Фаллен, когда чужой хвост уж больно сильно ударил его. С богами шутки плохи. — Кто бы тебя ещё туда пустил. Фаллен выгнулся, выпячивая обнаженные округлые ягодицы, быстро обратившись, в шутку потерся ими о руку Пепла. — Им это не нужно, — протянул тот. — Я вот не отказался бы, сам знаешь, но не им. Пепел заговорил низко, словно снова возбудился. Фаллен был истощен после долгого акта любви и разговоров, поэтому больше хотел что-нибудь сожрать. Он несильно ударил по дереву рукой и поймал упавший сочный плод, тут же вкусил его и протянул Пеплу. Тот и от еды отказываться не стал. — Я боюсь, что потеряю там себя, — наконец-то признался Пепел. Фаллен не ответил — и без него это знал. — Ты уже себя потерял. — Нихуя. Пепел приподнялся на локтях, посмотрел ему в лицо, горячо огладил бедро — просто ласка, без каких-либо поползновений. — Будем следить друг за другом? — спросил Пепел. — Переплетемся и будем так ползать по улицам, — предложил Фаллен. Картина вырисовывалась занимательная. Обычных змей быстро бы убили на их месте, но они-то были нагами. Они сами могли убить, кого захотят, а потом проглотить, не жуя. — Я не дам тебе потеряться, — серьезно ответил Фаллен, — и себе не дам. — А, ну, тогда, конечно, пойдем! Уговорил! — Я серьёзно. Пепел поднялся уже на ноги, отсвечивая голой задницей. Она казалась мягче и сочнее любого плода в этом саду, но Фаллен всё-таки хотел что-нибудь съедобнее. Вряд ли Брахма одобрит пожирание задницы своих друзей. Фаллен был очень голодным нагой. Однако, он уговорил Пепла. Они сидели у пруда и любовались горным хребтом, где сейчас, должно быть, пропадал Замай. Фаллен предположил, что можно взять с собой его, был готов смириться с тем, что на великана-дайтьи будут косо смотреть. Пепел окинул его ревнивым взглядом и сдался, согласившись сползать с ним пару раз, лишь бы Фаллен успокоился. Валяться надоело, поэтому они решили пройтись. Фаллен полз, рассудив, что так ему проще. Его снова клонило в сон — он всегда терял много энергии после секса. Пепел же стал бодрее, словно он-то и выкачал всю силу из Фаллена. У них были разные доши, поэтому и ощущали себя соответственно. Фаллен был активным и жизнерадостным, но при этом бесконечно ленивым, а Пепел, тоже считающий, что нестыдно проспать половину жизни, был тяжёлее и мог впасть в длительную меланхолию. Замай звал это болезнью усердного ума. — Кстати, тебя батя искал, — вдруг вспомнил Пепел. Фаллен остановился на пару секунд, но догнал друга. Он вспомнил, что вообще-то рано ушел, ничего не сказав. — Меня долго не было? — спросил он. — Три луны на Бхурлоке, — ответил Пепел. — Хорошо же я накачался, — хихикнул Фаллен. — Зайду к нему позже. — Он был зол. — Не новость. Папенька не любил, когда он пропадал вот так. Фаллен обычно предупреждал, особенно после случая, когда он ушел в горы и не возвращался два лунных цикла. Он подружился с якшами, которые и рассказали ему, как интересна Бхурлока. Они пили эликсиры, соблазнили красивых нагини. Домой его буквально притащили знакомые великаны отца. Фаллен тогда был юн и не понимал, насколько опасны горы. В Патале все казалось таким милым и безобидным. Сейчас он был несколько старше, но думал все об одном. Пепел присматривал за ним, как и Замай. Последний вообще был стариком, возможно, старше отца Фаллена. Никто не удивился бы, годись он им в деды. Но он был мудрый и сильный, а ещё мог заговорить тебя, как самый настоящий якша. Они прошли до Джигли, который с их последней встречи сильно захмелел. Здесь никто не следил за временем, потому понятия «напился средь бела дня» не существовало. Оно только в книжках было. Но чем-то подобным и был поражен Джигли, когда расслабленно смотрел на них снизу вверх. — Тебе нормально? — спросил его Пепел на всяких случай. — Мне заебись, — ответил Джигли, — настолько, что я прощаю Фаллену все его грехи. Они переглянулись и, хихикнув, двинулись дальше. Куда именно? Неважно. В Патале, куда ни глянь, везде рай да благодать. Фаллен любил это место, но находиться здесь вечно не мог. Сердце ныло, а ноги сами несли его к реке, через которую он перемещался в Бхурлоку. Он терял много энергии при перемещении, но быстро восстанавливался, словно подключался к какому-то энергетическому каналу, откуда черпал безграничный восторг, глотал, как столь нужный живому организму воздух. Отстраивая столицу, царь Майя действительно старался. Фаллен столько раз думал о том, как, должно быть, тяжело ему было, но такая работа казалась в разы увлекательнее праздного лежания где-нибудь в кустах. Купаться в фонтанах тоже быстро заебало, причем ещё в детстве. Пепел не жаловался на жизнь, но считал, что вечная утопия — их проклятье, однако, в отличие от Фаллена, принимал это с достоинством. Карма — сука. В этом был смысл, но Фаллен не был готов так просто смириться с этим. — За какие такие грехи меня засунули в мир вечных удовольствий? — протянул Фаллен, когда они подходили к дому Пепла. — Все ты жалуешься, — отмахнулся тот. — Кто-то, быть может, мечтает оказаться в Патале! — Кто в Сварлоке жил, тот в цирке не смеётся, — решил Фаллен, вспоминая красочные книжки из детства. Пепел фыркнул, но улыбнулся, узнавая автора шутки. Фаллен, к слову, тоже не смеялся. Каждое пробуждение напоминало предыдущее: встал, поел, помог отцу, нашел друзей, с которыми развлекался до сна, а иногда так и проводили время — засыпая где-нибудь а саду. Успокаивало лишь то, что его парни не были обычными рядовыми нагами, теми тупыми одухотворенными идиотами, которые радовались возможности проебывать свое существование. Такие говорили, что их жизнь — почти Нирвана. Фаллен искренне недоумевал, как низко надо пасть, чтобы радоваться материальным благам так сильно. «Просветлился — не пались!» — говорил Замай и свалил работать в горы, прерываясь на войны с дэвами, но не из зависти, как все, а за идею. Фаллен считал, что тот просто втрескался в очередную богиню и теперь ебёт себе мозги. Фаллен ему даже завидовал — он хотя бы смысл в жизни нашел. А что он сам? Какой смысл жить, если у тебя все есть? Еда на деревьях росла, ебаться хоть ежесекундно можно было. Кто-то, конечно, заземлял себя работой, но Фаллен считал, что не создан для такого. То ли дело путешествие по мирам. Пепел и сам был душой блуждающей. Он считал, что его смысл жизни — искусство. Джигли упарывался. А Фаллен бесконечно мечтал, зная, что откладывать свои скитания по мирам глупо. Лучше сдохнуть от людей-птиц, чем осесть в этом мире и стать покорной нагой.