***
Во второй раз в жизни Реддл увидел свою ведьму только через десять лет. Он бы с удовольствием увидел бы её при совершенно других обстоятельствах, но сейчас он только, будучи под зонтиком, стоял чуть дальше от свежей зарытой могилы. Девушка, теперь точно сирота, всё ещё мяла чётное число цветов в руках, так и не решаясь положить их к кресту на землю. Её ещё потряхивало от холода, однако, кажется, она этого даже не замечала, всё ещё как послушная ученица прямо стояла в страшном месте и закусывала губы. — Мне очень жаль, мисс Минерва, — девушка дернулась как от электрического тока и удивленно уставилась на Тома, который тоже внимательным взглядом смотрел на уже мокрую землю. — Мы знакомы? Он лишь мягко коснулся давным-давно засохшей бутоньерки, где, только приглядевшись, были заметны фиолетовые цветы. Однако она легко их узнала и теперь смотрела на него очень странным взглядом, словно старалась собрать очень сложную логическую цепочку. В это время он мягко забрал из её холодных рук букет, бережно положил его на землю, вспоминая одного единственного маггла, который ни разу не упрекнул его и казался самым достойным из своего не магического человеческого рода. Медленно они пошли к её дому и напряженно молчали. Он не знал, что сказать повзрослевшей, всё ещё прекрасной ведьме, а она не могла толком осознать, что человек, которого она видит во второй раз жизни — единственный, кто остался рядом. В доме включили не яркий свет, скромно отобедали, перебросились парой ничего не значивших фраз и позволили друг другу отдаться накопившейся горя и боли. Том смотрел на неё, восхитительно красивую в своей наготе под ним, волшебно печальную одними глазами, а она иногда совсем по живому вскрикивая, сжимая пальцами простыню и пуская соленые дорожки слез, отчего-то совершенно не боялась показаться слабой. Она доверчиво прижалась щекой к его груди, позволяя Реддлу мягко стереть её слезы, и зарыть пальцы в волосы, и медленно целовать пальцы руки что-то тихо дурманя шепча. Спать Минерве совершенно не хотелось: задумчиво она глядела на красное пятно на простыне, потом переводила взгляд на мужчину, с которым оказалась столь близка. Хотела даже рассмеяться от всей этой ситуации, но так и не решилась, побоявшись обидеть Тома. Она чувствовала, как он ещё целует в макушку, гладит руку, мягко обнимает, словно они всю жизнь были любовниками. — Кажется, я тебя люблю, — совершенно серьёзно говорит он, глядя на неё, и видя как она, наконец, не выдерживает и смеется. Ну и пусть смеется! Он ведь честно скучал по её смеху, а она смеется у него на груди, словно ей не двадцать, а снова десять лет. — Ты видишь меня, хорошо, если во второй раз в жизни… — Ты тоже видишь меня во второй раз, но это не помешало тебе… — её палец накрывает его красивые губы и он вновь целует. Она задумчиво и печально улыбается, иногда опускается, чтобы поцеловать его в щеку или же в нос, но всё так же глядит на него очень странно, но бережно, не желая его спугнуть. Он примирительно гладит её остренькое плечо и приподнимается на локтях, чтобы посмотреть ей прямо в глаза и вновь удивительно серьёзно произносит. — Хочешь, расскажу сказку? — она кивает, устраивается поудобнее и внимательно глядит на рассказчика, ожидая. Жила была маленькая девочка. Её все-все любили, потому, что за ней бежало счастье, и она одна была его ориентиром в этом мире. Все-все считали её самой обычной, но очаровательной, но в один день в город пришёл колдун. Он не стал исключением из правила и тоже очень полюбил маленькую красавицу. Но ему стало страшно интересно — почему же все, и он сам, так любят маленькую девочку. Он догадывался, что она ведьма, но это не ответило на его вопрос, и он покинул город, чтобы мысли о ней не отвлекали от изыскания. Около десяти лет он думал, отчего же и к тому времени она перестала быть маленькой девочкой, а стала волшебно изящной девушкой. Когда колдун вернулся в город, он сразу понял ответ. Она была самой очаровательной ведьмой на свете, а он видел очень много ведьм — ему можно верить. Глаза ведьмы сделаны из живого малахита, волосы из самого черного и дорогого шелка, кожа из самого белого мрамора, по венам её текла не обычная кровь, а рубиновое зелье. Из глаз её лились слезы из кристально чистого хрусталя, а говорила ведьма, как поют только самые красивые и голосистые соловьи. Ему очень хотелось, чтобы ведьма была лишь с ним, но в то же время понимал, что погубит девушку, стоит ему украсть её. Он точно знал, что каждому колдуну нужна своя ведьма, чтобы она как истинная муза вдохновляла, как львица защищает своих детей, так и она защищала его мысли от чужого вмешательства, как самое терпкое вино пьянила и как самая верная жена дарила ему свою любовь и ласку. Ему очень хотелось, чтобы ведьма была рядом с ним и, казалось, что сама колдунья готова, осознано или нет, быть ему музой, львицей, вином и женой. Но он был очень-очень темным колдуном, душа которого была больше похожа на пузырёк чернил, а сам он уже очень давно падал в пустоту и тьму, зная, что не отыщет дна. Если бы ведьма пошла с ним — она сделала бы его самым счастливым, но сама, вместе с ним, упала бы во тьму, достигла вместе с ним дна и разбилась рядом. Этого он не мог допустить, оттого и был несчастным, довольно часто думая о том, что ведьма страшно опоздала родиться. — А разве нельзя было достать его из тьмы? В своё время, упав в темноту, он уже успел в ней заляпаться, однако смог зацепиться спиной пиджака за висячую там ветку. Его захотели достать из тьмы два самых светлых человека в его жизни — та самая маленькая ведьма с букетиком и её отец, обыкновенный, но самый чуткий человек, единственный из своего рода кого колдун так и не смог возненавидеть. Но, к сожалению, никакой человек не может достать колдуна из темноты, а у ведьмы руки были непозволительно коротки. Через некоторое время ветка сломалась, а спинка пиджака разорвалась по шву, отправляя колдуна в полёт. — И вот сейчас, нежа в своих объятьях ведьму, он понимает, что видит её в самый последний раз, потому, что иначе ведьма без раздумий броситься к нему во тьму и окончательно погубит его, и саму себя. И колдунья должна понять это. Должна понять, что её очень-очень любят и боятся ей навредить. — Реддл позволил себе коротко прижаться к её тоненьким губам, окончательно убеждая её в своих словах, и резко поднялся с постели, начиная одеваться. Минерва сидела на кровати, прижав коленки к носу, и внимательно наблюдала, как Том одевается, поправляет одежду, смотря в зеркало и снимает с пиджака бутоньерку с давно засохшими фиолетовыми цветами и с особой аккуратностью кладет её на прикроватный столик. Некоторое время Минерва очень глубоко думала о чем-то особенно потаенным, но потом она натянула на себя ночную сорочку и убрала волосы в косу. Мягко она подошла к нему, крепко-крепко обняла его сзади, словно зная, что спереди её точно оттолкнут. Очень ласково прошептала то, что Реддл там хотел и боялся услышать от неё: — И ведьма тоже очень любит колдуна. И безоговорочно верит ему.Часть 1
9 июня 2020 г. в 14:09
Том Реддл чувствовал себя довольно паршиво — после создания крестража он не смог уйти далеко от дома своих отвратительных и теперь уже мертвых родственников, чувствуя страшную усталость. Он, красивый до безобразия, лежал лицом вниз, уткнувшись в густое соцветие лесных цветов, и жадно вдыхал эти сочные и медовые запахи. Впервые он чувствовал себя максимально опустошенным и совершенно не был готов к этому. Месть своему мерзкому отцу и всему его роду грела сердце на протяжении нескольких лет. Теперь же осталась почти устрашающая пустота, которую и заполнить было нечем.
Кажется, он слышал, как совсем рядом с ним проходили мужчины в полицейских кителях тёмно-синего цвета и начищенными чёрными ботинками. Почти удушающе запахло гуталином, и Реддл только сильнее вдыхал сладковатый аромат цветов. Каким-то чудом они его так и не увидели, и через какое-то время ушли обратно к дому, а убийца всё так же лежал лицом в соцветиях и не мог ни о чем думать, уже ни чувствуя даже запаха мёда, словно выпил его весь, без остатка. Казалось, что все ощущения постепенно пропадают, и обратился темный волшебник в сплошной слух.
Том без эмоций воспринимал чуть шуршащий звук со стороны спины, хотя сейчас не был особенно уверен, сможет ли убить ненужного наблюдателя. Шаги, а это точно были они, казалось, вот-вот приблизятся, и отчего-то мужчине чудился легкий скрип новых кожаных ботинок. А поступь явно была не взрослого человека, а либо уж очень худой девушки, либо вовсе юного ребёнка. Движение прекратилось, и можно было подумать, что за ним никого нет, однако Реддл, не совсем уверенный в здоровье своего разума, точно слышал тихое, частое дыхание. Словно рука была не его, он чуть сжал волшебную палочку, готовый в любой момент поразить цель.
Прозвучало ещё три шага. Только он был готов запустить в пришедшего человека заклинание, как почувствовал на своей лопатке легкую руку. Рука тёплая, мягкая в своей неопытности и детская. Он вновь смог ощутить аромат. Пахло молоком, ладаном и яблоневой сладостью. А потом прозвучал голос: совсем наивный, с шотландским акцентом, нежный, ещё не тронутый возрастом и пагубными привычками. Девчоночий голосок. Определенно церковная маленькая девочка.
— Сэр? Вы в порядке, сэр?
Она, кажется, хотела дотронуться до его шеи, чтобы проверить есть ли пульс, но он лениво повернулся и обомлел. Ему показалось, что он ни разу не видел никого красивее и безвиннее, чем эта наклонившееся над ним девчонка. Хотя ничего в ней особого не было: самые обычные косички, личико, чуть заостренное, алые детские тоненькие губы. Обыкновенное платье, коленки, чуть заляпанные в лесной земле гольфы, один из которых сполз смешной гармошкой, новенькие ботинки из кожи. Только глаза, чуть больше, чем нужно для такого типа лица, кажущиеся немного кукольными и намеком на что-то кошачье. Зелёные глаза юной ведьмы.
— Как тебя зовут?
Реддл неуверенно встал, всё ещё жадно дышал новыми запахами и, ему казалось, что взгляд у него должен быть определенно ошалелый. По логике девочка должна была сбежать от него на своей самой высокой скорости, но вместо этого она, совершенно не чувствуя брезгливости немного отряхнула его костюм и внимательно глядела в его, уже окончательно, красную радужку глаз. Кажется, она пришла к какому-то понятному для неё выводу, но что-то выбивалось из картины мира. Он заметил, что пришедшая неосознанно принюхивается и понял — она считает его пьяным, но никак не может учуять перегар.
— Меня зовут Минерва, сэр… Вы целы?
— Всё в порядке, мисс Минерва, — он заметил, как девочка чуть приосанилась, в то же время смутилась от обращения. А глаза заблестели от удовольствия, невольно заставив Тома нерешительно улыбнуться. — Ты живёшь в этом доме? — где-то появилось страшное беспокойство, что она могла быть его родственницей, и он только что оставил её сиротой. Девочка быстро оглянулась на старый, но когда-то богатый дом, словно ни разу не видела этого места. Облегчив душу Реддлу, она отрицательно покачала головой.
— Нет, сэр! Но вот там… — она указала пальчиком на деревянную пристройку к дому, около которой стояли люди в полицейских шлемах, — живёт Фрэнк. Каждый раз, в сезон, приходя к моему отцу на службу, он дает мне пару яблок. Но, никогда со мной не здоровается… — она на пару секунд утонула в своих мыслях и продолжила дальше тараторить. — Сегодня там убили всех жильцов. Папу утром разбудили, он будет их отпевать.
— Я не думаю, что тебе нужно здесь быть, Минерва, — Том напряженно глянул на полицейских и на оправдывающегося мужика как раз около пристройки. Он заметил, как дочка пастора надулась, словно далеко не в первый раз слышит это, но потом, оглядев его с головы до ног, кивнула своим мыслям.
Ничего так и не сказав ему, она мягко взяла его ладонь в свою, такую ещё маленькую и повела его большим кругом от места преступления. А потом и вовсе в сторону небольшого пригорода, и как он уже понял её дома. Не скрывая своего любопытства, каждый разглядывал своего спутника. Но если она немного удивлялась покрою его костюма и думала о том, как же можно было уснуть в лесу и даже не заработать шишку, он откровенно любовался юной ведьмой. В последнем он совершенно не сомневался — такое имя, глаза и красота бывает только у сильных и удивительно очаровательных колдуний.
Она говорила что-то об отце, погоде, соседском мальчишке, предположительном урожае яблок в этом году, реке, о лесе, в котором нашла его, о своем имени и, наконец, решилась его спросить о том же. Когда он ответил, Минерва удивленно на него глянула и словно хотела сказать, что такого совпадения не может быть, но тактично промолчала, наверное, думая, что он не хочет говорить своего настоящего. Кажется, она даже обиделась, но быстро это отпустила и продолжила говорить об каких-то бабочках, чертополохе, единорогах, которые ей снятся ночью и чудесах, которые умеет делать, но боится рассказать папе.
Потом она говорила о людях, которых Том совершенно не знал и не горел желанием узнать, но слушал, впервые чувствуя себя не разраженным от вечной болтовни. Слушать эту девочку было каким-то сладостным наслаждением — её голос, эмоции, детская наивность и совершенная неопытность, смех… Всё, абсолютно всё сводило с ума и заставляло глупо улыбаться и чувствовать себя окончательно свободным и счастливым.
Около одного из домов стоял мужчина, раздраженно и напряженно оглядываясь кого-то отыскивая. Минерва дёрнулась, замялась и стала идти гораздо медленнее, отчего Том смог сделать вывод, что ведьма ничего не сказала своему отцу. Чуть крепче сжав её руку, он мягко ей подмигнул, и она благодарно улыбнулась, уже спокойнее идя к обеспокоенному родителю. Уже из далека Реддл понял, что мужчина даже близко не волшебник. Самый обычный маггл, у которого каким-то чудом родилась самая волшебная ведьма, которую когда-либо видел в своей жизни.
— Минерва!
Отец легко вышел с территории своего участка и огорченно поглядел на дочку, наконец, облегченно успокаиваясь. Потом, заметив её спутника, он благодарно ему кивнул и поздоровался. Пастор Роберт мягко увел маленькую девочку домой, а потом вышел обратно на улицу, чтобы ещё раз сказать спасибо таинственному молодому человеку. Невольно они разговорились и, кажется, только из-за того, что дочь у этого маггла ведьма — говорить было с ним настолько легко и непринужденно, как если бы они всю жизнь общались.
Том чувствовал, как сильно ему нужно выговориться, словно только сейчас его переполняли переживания по поводу своих поступков. Что так на него подействовало: пастор, который словно всех располагал к себе, запах ладана от церкви недалеко, или же маленькое утреннее чудо с зелёными глазами — он сам не знал, но предполагал, что последнее. Словно всё поняв без слов, мужчина мягко повёл его к открытому двору, откуда, отражая солнце, ярко горел колокол. Минерва же выскочила из дома, непослушная девчонка, и кошачьей поступью побежала по улице к розово-белому полю.
Сидя в исповедальне Реддл совершенно не боялся говорить обо всем: об убитой, на самом деле случайно, девочке в школе и родственниках, об крестражах, понимая, что его не поймут, о детском доме и собственной жестокости. С мягкой полуулыбкой он коснулся темы дочери пастора и прямо сказал, что девчонка определенно будет сильной колдуньей. О Салазаре Слизерине и своей матери, о дяде и дедушке, о змеях и ангелах, которые так и норовят во снах влюбляться друг в друга. И вновь о Минерве, которая очаровательна своей детской улыбкой.
Выходя из церкви, он почувствовал себя удивительно легко, хотя прекрасно понимал, что чувство это временное. Единственное, что было совсем не понятно — куда теперь. Том теперь совершенно понял, что не знает, что ему нужно ещё и как поступить. Пастор мягко подтолкнул его по одной из дорог и задумчиво проводил его взглядом, не до конца осознавая, какая тьма находится под кожей этого Реддла-колдуна. Сам же колдун шёл, не особо понимая куда, но впервые доверившись магглу. Чуть позже ему показалось, что случается дежавю — вновь слышаться шаги и скрип кожи. Только на этот раз они торопливые и девчонка не страшится подать голосок.
— Сэр! Том! — он остановился, смотря как она, держа в руках фиолетово-белый букетик каких-то полевых цветов, несётся к нему со всех ног и довольно улыбается, когда прижимаясь к нему, дышит запахом кожи и хорошей ткани. — Папа сильно заработался… Вам ведь надо на вокзал… Нужно повернуть налево, а потом снова налево, пока не увидите здание с большими часами… — он благодарно кивнул, принял цветастые цветы, достает один из старательно сделанного букета и мягко заправляет его за ухо Минерве. Она смущается, потупляет взгляд, маленькая кокетка, и быстро убегает, крича своим красивым голосом — До свидания, Том!